Страница 2 из 6
Это оказалось очень кстати для Скрыбочкина, потому что он, слава богу, был жив. От дождя и свежего воздуха его сознание выпросталось из беспамятства. Роняя слаборазборчивые матюги, полковник сел среди подушек, нащупал в гнойной темноте ночи лицо застывшего от неожиданности некрофила и дежурно возвысил голос:
– Хто такой? Предъяви документы!
– С-с-сторож я, – простонал Лошадиди, ощутив внезапную мокроту в ногах и стремительный бег крови, готовой закипеть у него в жилах. – Д-документов н-не н-ношу…
– А хде Блюм-м-мумба с моими бабцами?
– Н-не зна-а-аю.
– Зна-а-айти-и-ить! – заорал Скрыбочкин, от натуги побагровев глазами, словно страшный пришлец из чуждого измерения. – Срочно отыс-с-сать и доставить обратно – хучь в нару-у-учниках-х-хбль!
– Слушаюсь! – Лошадиди раненой птицей стронулся с места – и заколомутил сапогами свежую грязь, лихорадочно вскидывая каменеющие от страха ноги и сшибая по ходу движения деревянные кресты, мраморные плиты, металлические ограды и прочую надгробную архитектуру. На окраине кладбища ещё долго затихал его крик:
– Па-а-амаги-и-ите, люу-у-уди! При-иви-иде-е-ени-и-иё-о-о-о!
Полковник не обратил внимания на звуки постороннего умоповреждения, летевшие мимо него и зыбкоструйно растворявшиеся в дождевом шуме. Он уже смутно догадывался, что зашёл слишком далеко и попал куда-то не туда, однако не понимал, куда именно. Скрыбочкин не узнавал ничего вокруг себя, как будто перестал жить в настоящем времени и перенёсся в прошлое или в будущее, где всё сделалось чуждым, клубясь безглуздой мутью и не обещая благоприятных перемен. Его разум не умел совладать со здравым смыслом прямой и обратной перспективы, да и не особенно стремился к этому, ибо ему пока хватало текущих впечатлений обманчивой, похожей на головоломку натуральной действительности. Которую он слабо осязал и не хотел видеть, но деваться от неё было некуда.
Вероятно, дело могло кончиться по-иному, без дальнейшего развития интриги и массовой жути. Однако внутренности Скрыбочкина жгло медленным похмельным пламенем; хотелось как можно скорее залить его если не пивом, то хотя бы чем-нибудь жидкоразведённым – а тут как раз вовремя ударил гром, и в свете разлапистой молнии взгляд полковника наткнулся на сиротливо стоявший подле могилы флакон спирта. Который он с военной обязательностью не замедлил употребить по прямому назначению. И, почувствовав облегчение, забылся в распахнутом гробу. Где его через пять минут и обнаружили подошедшие с фонариками Шноблю и Мудильяр.
– Этот зомби будет самым страшным среди всех, кого я знал, – восхищённо прошептал сын вудуистского колдуна, выпуская слова в воздух быстрой стаей, точно борзых собак, пометивших цвёлого зайца-русака и заложившихся за ним вдогонку. – Ведь на наших глазах выпил целую бутылку «напитка мёртвых»! Другой бы на его месте уснул невозвратно, а этот уже – видишь – пытался выбраться из гроба. Надо же, как не терпится ему!
– О-о-о, силён невероятно, – опасливо озираясь, согласился его сообщник. – Могилу всю разворотил! И когда только успел? Видно, руки чешутся у него, действовать хочет… Интересно, что он сейчас про людей представляет?
– Да что ему представлять? У него одно желание: потрошить всех, кто навстречу попадётся… Надо теперь успеть направить это желание в правильную сторону. Давай, поторапливайся, не то и до беды недалеко.
Они приладили на место крышку гроба. После чего, хлюпая по лужам и широко разъезжаясь ногами, понесли скорбное вместилище предполагаемого покойника по направлению к трассе.
В описываемое время дождь припустил пуще прежнего и продолжал усиливаться. Словно две хляби – земная и небесная – примеривались друг к дружке подходящими местами, дабы в удобный момент окончательно соединиться для гибели всего живого на планете. Где-то вблизи несколько раз подряд громыхнуло, и засверкали молнии. Разумеется, их кратковременного света не хватало воздуху, чтобы излечиться от ночной темноты, но Скрыбочкину было мягко и сухо, а яростный грохот природного электричества его не беспокоил. Потому, не ощущая необходимости пробуждаться, он продолжал лежать с закрытыми глазами и просматривать плавно проплывавшие перед ним картины незнакомой жизни без своего участия – будто заглядывал в чужие сны, кои успели состариться задолго до его рождения, а затем вновь расцвели и теперь торопились пустить корни глубоко в его расслабленный ум. Кого другого это, возможно, испугало бы пуще многих страхов реального самосознания – а Скрыбочкина не пугало, поскольку он вообще не любил бояться, считал это занятие недомозглым и старался держаться на ровной волне обыкновенного нелюбопытного слабочувствия, тихо ожидая грядущего и практически не сознавая своего ожидания.
Казалось, целую вечность Шноблю и Мудильяр двигались сквозь беспрерывное затемнение природы и собственного разума, пока дождь смывал цепочку шагов, умиравших у них за спинами. Но в конце концов продрогшие от холодной воды гаитянцы добрались до обочины дороги, где их ждал крытый брезентом «КамАЗ»…
Через час над Скрыбочкиным уже произносили вудуистские заклинания и вливали ему в горло особую настойку, чтобы запрограммировать зомби на убийство. А он лежал с лицом, налитым бледной кровью, прислушивался к бродившим по изнанке памяти чужим голосам и не выказывал воли к продолжению жизни. Всё у него внутри было неподвижное, словно ватное. Состояние, мягко говоря, на любителя. Однако полковник Скрыбочкин не жаловался. Да и не смог бы он пожаловаться, даже если б очень захотел, ибо его организм продолжал оставаться в полупьяном-полупарализованном образе, из которого не каждому дано воротиться к своему прежнему имени, не говоря уже обо всём остальном.
На следующий день, будучи проездом в Екатеринодаре, по неизвестной причине скончался гаитянский посол. Никто не знал, что после его вскрытия преступникам удалось подменить покойника, и вместо означенного посла в Порт-о-Пренс экстренным рейсом вылетел гроб, содержавший внутри ни в чем себя не подозревавшего Скрыбочкина.
***
Это произошло в президентском дворце.
Никто даже не успел ничего толком сообразить, столь неожиданным и противоестественным оказался разворот событий.
Президент пожелал лично присутствовать при вскрытии гроба. Когда с того сняли тяжёлую крышку, действительность в уме Скрыбочкина прорвала плотину сна, поначалу окутав полковника приятным запахом древесины и увядающих цветов, а через мгновение сгустившись и захлестнув его воображение мрачным светом чуждого мира. Который, со своей стороны, содрогнулся. И было от чего! Ведь даже на Гаити не каждый день из тёмного гробового небытия выскакивает громогласный покойник – и, потрясая недвусмысленными кулаками, бросается на собравшуюся вокруг него траурную общественность.
– Зомби! – угадливо прошелестело в президентской свите.
Сановники бросились врассыпную, увлекая прочь своего патрона. Охрана припустила наутёк следом за ними, теряя оружие, потому как стрелять в потустороннего пришлеца всё равно бесполезно.
До самого буфета преследовал Скрыбочкин этих наглых чернокожих клоунов, которые столько времени продержали его взаперти. А затем отстал по причине оборвавшихся штанов. Тогда он снял с себя оставшуюся после похорон траурную ленту с золотистой надписью: «Несгибаемому дзержинцу от скорбящих сотрудников» – и, подпоясавшись ею, обозрел содержимое буфета.
Оно Скрыбочкина вполне удовлетворило.
И полковник решил остаться.
…Президентской выпивки хватило до утра. После чего Скрыбочкин с сожалением покинул дворец – миновал площадь Лувертюр и, шатаясь среди ужаса и разбегавшихся прохожих, углубился в трущобы Порт-о-Пренса.
***
Город пришёлся полковнику Скрыбочкину по душе. Правда, население Порт-о-Пренса было исключительно тёмной масти, однако он знал, что далеко не у каждого человека нутро имеет тот же цвет, каким природа вымазала его снаружи, оттого не тратил опаски на эту второстепенную особенность местного колорита. Вот если б у окружающих не имелось вовсе никакого цвета – тогда другое дело. Но раз до подобного пока не дошло, то можно было продолжать жить и двигаться, и дышать полной грудью, и получать посильные удовольствия в меру потребностей организма.