Страница 2 из 5
На скамейке никакие старушки, конечно, уже не сидели – четвертый час ночи.
– Погодите-ка, – сказал осторожный Айзенкопф.
Прежде чем войти в подъезд, он сначала повел Норда на улицу и долго смотрел на окна последнего этажа.
Там горел свет. Зоя дожидалась возвращения коллег. Что ж, ей предстояло узнать много интересного.
– Фургон переместился.
– Что вы сказали, Курт?
– Вон тот грузовик с рекламой минеральной воды стоял несколькими метрами левее. Зачем отъехал?
– Черт его знает. Мало ли. Идемте, нам есть, что обсудить!
Немец помедлил, но все-таки последовал за доктором.
На лестничной клетке, где и вечером горела одна-единственная лампочка, теперь было совсем темно. Должно быть, из экономии свет выключили на ночь. А может быть, лампочка просто перегорела.
Пришлось достать фонарик.
Оказавшись у квартиры 18, Гальтон поднял руку, чтобы постучать, но дверь вдруг открылась безо всякого стука, и очень резко.
На пороге стоял мужчина в гимнастерке. В руке он держал пистолет. Пистолет был направлен в грудь доктору Норду.
Гальтон инстинктивно отшатнулся, но сзади из темноты налетели еще люди и крепко взяли его за плечи.
Рядом хрипел Айзенкопф. Он попробовал сопротивляться, и его очень ловко, профессионально взяли в залом.
– Заводи! – приказал человек с пистолетом. – Сначала главного.
Норда полуповели-полуповолокли по коридору.
Дверь в комнату Зои была открыта, и он увидел, что княжна сидит спиной ко входу на стуле, а по обе стороны от нее стоят мужчина и женщина в военной форме. В следующую секунду дверь будто сама собой захлопнулась. Нарочно показали, что Зоя тоже взята, понял он.
Гальтона втолкнули в его собственную комнату. Айзенкопфа, кажется, тоже провели к себе.
Эти люди отлично знают, как размещены члены группы. Может быть, от Зои?
Но задумываться над этим было некогда.
Навстречу арестованному доктору поднялся невысокий человек классической интеллигентской наружности: чеховская бородка, мягкий прищур проницательных глаз, скромный пиджак.
– Ну вот и мистер Норд. Вам к лицу украинская рубашка и советские значки. – Незнакомец весело рассмеялся, чуть распустив узел галстука.
Говорил он по-английски без акцента, но очень пресно, как изъясняются хорошо образованные европейцы континентального происхождения.
Тем временем кто-то сзади очень быстро, но дотошно обшарил одежду Гальтона. Всё найденное – в том числе мундштук и коробочка с иголками – было выложено на стол.
– Кто вы такой? – спросил доктор.
– Разве я не представился? Прошу извинить.
Начальник отдела контрразведки ОГПУ
Картусов, Ян Христофорович. Вот и познакомились.
Лицо странного человека – неанглийского англичанина, русского с нерусским именем – перестало улыбаться. Улыбка исчезла не мгновенно, а постепенно, словно сползла. Вернее, лицо само выползло из нее, как змея из старой кожи.
Появилось новое лицо товарища Картусова. Оно было жестким и отсвечивало сталью, будто Антон Чехов скинул пенсне и оборотился Железным Феликсом (так называли в России Феликса Дзержинского, основателя большевистской тайной полиции). Превращение впечатляло.
– Я-то про вас, доктор Норд, уже многое знаю. И, честно сказать, пребываю в недоумении. – По губам начальника контрразведки скользнула гадливая улыбка. – Вы – ученый, с именем. Что же вы, шер мсье, ввязались в такую грязную историю? С уголовщиной и шпионажем, с трупами! Желтый дьявол попутал? – Он выразительно покосился на чековую книжку, что лежала перед ним на столе среди прочих бумаг. – Оно конечно, золота у дьявола много, безлимитно много. Только мы, большевики, ротвеллеров не боимся и в их всевластие не верим. Чары золотого дьявола в стране большевиков бессильны.
Лицо продемонстрировало еще одну трансмутацию: из стального сделалось каменно-глухим, как могильная плита.
«Сейчас пугать станет», подумал Норд. И в ожиданиях не обманулся.
– Во-первых, уясните: мы можем с вами сделать всё, что захотим . Например, выдать немецкой полиции по обвинению в двух убийствах на пароходе. Хозяин от вас, конечно, откажется. Сядете в германскую тюрьму, жевать кислую капусту, на много-много лет. – Ян Христофорович подергал свою дон-кихотовскую бородку, развел руками и вдруг опять превратился в симпатичного, конфузливого интеллигента. – Я вижу, вас это не испугало? Ну прямо даже не знаю… – Он сделал вид, что задумался. – Можем поступить еще проще. Вы ведь официально в СССР не въезжали? Стало быть, и выезжать будет некому. Например, я могу вас застрелить прямо сейчас. Могу напилить ломтями. В фигуральном, конечно, смысле.
Он добродушно рассмеялся, но глаза сверкнули таким льдом, что стало понятно: ни в каком не фигуральном.
«Настоящий артист», подумалось Гальтону.
Контрразведчик провел рукой по лбу усталым жестом и продолжил суховато, спокойно, будто ему вдруг надоело метать бисер перед свиньями.
– Мы не кровожадные выродки, какими нас изображает буржуазная пресса, но мы не сентиментальны и не боимся испачкать рук. Рождение нового мира – дело грязное и кровавое, как всякие роды. Тут и зловоние, и утробные воды, а также послед, обрезки пуповины и прочая дрянь, идущая в мусор.
«Дрянь – это про меня». Норд усмехнулся. В глазах чекиста мелькнуло любопытство. То был, несомненно, ас психологического допроса: за несколько минут он испробовал уже несколько разных подходов. Сразу видно, что человек любит свою работу и получает истинное удовольствие, когда сталкивается с нестандартным противником.
– Ночью возле Института ни с того ни с сего два раза отключалось электричество. Ваша работа? – Картусов подмигнул. – Днем наведались в Музей, принюхались. Теперь решили в темноте попробовать?
И опять не дождался ответа. Гальтон молчал, прикидывая, что будет, если резко развернуться и нокаутировать стоящего за спиной охранника. Вряд ли получится. А, главное, что потом? В коридоре и на лестнице другие чекисты. В окно с пятого этажа не выпрыгнешь. Взять в заложники начальника?
Он оценивающе посмотрел на товарища Картусова с этой точки зрения. Отметил широкие плечи, упрямую линию губ. Этот легко не дастся.