Страница 6 из 26
Когда Юлу согнали с президентского кресла, империалистическая пресса сначала не придала этому большого значения. Но позднее хозяева монополий поняли, что переход политической власти в руки прогрессивных элементов таит для них большую угрозу. Тогда представители иностранных фирм разработали (и это перестало быть секретом) планы на тот случай, если правительство попытается национализировать их собственность.
Готовят обед. Жители этой деревни
пригласили к столу и нас.
После беседы с господином Наттером я поставил перед собой задачу встретиться еще с кем нибудь из западных бизнесменов. По возможности из крупных. Мы говорим: кто платит, тот и заказывает музыку. Иногда же те, кто платит, сами и исполняют ее. Мистер Наттер мозгует не только над «леопардами» и ценами, он «дрессирует» способность свою и других четко и своевременно реагировать на малейшие изменения в общественной жизни. Зачастую как раз в кабинетах химических, золотодобывающих, машиностроительных компаний рождаются идеи, которые потом подхватывают пропагандисты-профессионалы.
В Браззавиле у меня были два хороших знакомых. Я всегда останавливался в гостинице «Метрополь», уже староватой, без современных удобств, но чистенькой и с хорошей кухней (для Африки и жары это немаловажно). Ее хозяин мосье Андреа к советским людям был неравнодушен. Во время войны он совсем еще молодым человеком ушел в ряды Сопротивления. Там познакомился с русскими, которые бежали из гитлеровского плена. Сейчас хозяин гостиницы изменил взгляды на многое, но дружбе и памяти товарищей по оружию остался верен.
Примерно метрах в пятидесяти от магазина «единых цен» (за триста франков можно купить пятнадцать-двадцать разных вещиц; тут немного дешевле, чем в мелких лавках) и здания авиакомпаний стоял гараж мадам Парфепоф. Она владела полдюжиной автомашин и сдавала их напрокат. Обычно я брал маленький «фиат-600» и всегда получал чистенькую, с хорошо отрегулированным мотором машину. Мадам Парфеноф — русская, дочь казачьего офицера, бежавшего от революции во Францию. «Проев» бриллианты, офицер пошел в таксисты. Потом обучил шоферскому делу детей, даже младшую любимицу дочь. И когда ее жених попросил будущего тестя отпустить дочь в Браззавиль, тот согласился. Молодые супруги открыли свое дело.
Мадам Парфеноф посетителей встречает весело и приветливо. Но в тот день женщина выглядела огорченной. Какой-то приезжий господин хотел взять напрокат «форд-импалу» с установкой для охлаждения воздуха, автоматическим переключением скоростей, телефонным аппаратом. Конечно, такую машину держать было бы для мадам разорением. Но чтобы не терять марку, она сказала: «Ах, господин, с удовольствием бы, но третьего дня я сдала свою «импалу», ее возвратят только через неделю». Оттого и настроение плохое. Ведь то, что «нарабатывали» ей пять «фиатов-600» за три месяца, «импала» при таком клиенте могла бы принести за три дня. Но делать нечего…
— А кто же этот господин?
— Право, не знаю, — ответила хозяйка и подала мне ключи, предупредив, что задний ход включается не совсем хорошо.
Разыскать любителя «импалы» оказалось делом не трудным. Господин Андреа обзвонил своих приятелей. К одному из них приехал родственник: «Откуда-то с юга, да-да… Всего на пару дней». Когда я услышал «откуда-то с юга», вспомнился материал в «Комсомолке» об «алмазном и золотом» Оппенгеймере, миллионере из ЮАР.
Итак, после нескольких звонков господин Андреа сообщил, что действительно к одному из его приятелей приехал родственник и с ним можно встретиться. Но просил «не очень налегать на политику». Эта просьба меня не смущала, потому что сам господин Джекобсон (так звали южанина) обязательно «наляжет» на политику — иначе какой же он «медный или сахарный король».
Готовясь к встрече, я вновь перебрал в памяти все, что читал о людях, которые правили Африкой или еще держат ключи от некоторых ее кладовых. Я хотел угадать черты моего будущего собеседника, заранее представить характер миллионера XX века. Оппенгеймер уж чересчур богат, у него слишком большие и громкие связи за океаном, и, конечно, в некотором роде суперкороль алмазов был не совсем типичным представителем большого бизнеса. Самой подходящей фигурой мне представился господин Джон Собери Уильямсон.
Это не суперкороль. Но и не рядовой середнячок. По образованию — геолог. Родился в Канаде, а зрелые годы провел в Африке. В господине Уильямсоне заиграла кровь предков, перевернувших не один кубометр земли Клондайка, и он начал поиски алмазов южнее озера Виктория. Говорят, что парню пришлось трудно: он голодал, его терзала и чуть не убила малярия. Но алмаз, который лежал где-то рядом, как бы придавал неведомую силу искателю. И вот успех! После трех лет скитаний нашел наконец клад. Он лежал на поверхности голой и унылой земли, над которой нависло свинцовое небо. Выли шакалы, заводили свою жуткую песню гиены. Но алмазы были найдены! Как бамбук, начал расти поселок: магазины, лавки, пивные бары, игорные дома и самое главное — установка для промывки алмазов. Три тысячи рабочих ежедневно добывали по триста пятьдесят каратов. Могли бы и больше, но хозяин не хотел ставить под угрозу высокие цены на международном рынке. Для охраны своего богатства Уильямсон пригласил опытного сыщика Бергесса, служившего инспектором в Скотланд-Ярде. Инспектор с двадцатилетним стажем оказался таким великолепным хранителем сокровищ, что для проверки рабочих не было даже необходимости применять рентгеновы лучи. Охранники, патрулирующие на пони (пони в отличие от лошадей шагают бесшумно) вдоль колючей проволоки, прожекторы, собаки, ловкие руки тех, кто обыскивал, — всего этого было достаточно, чтобы каждый камушек попадал по назначению— в сейфы хозяина. И сами сейфы охранялись очень надежно: дверь из конторы вела в специальное помещение, оттуда шел ход в бронированную подземную комнату. Здесь и стояли три железных ящика с алмазами, четвертый — с банкнотами. Каждая комната, каждый сейф имели сложнейший замок. Можно было иметь ключ и все же не открыть: необходимо знать цифровой шифр. Шифры менялись каждую неделю, а ключи хранились у разных людей.
Центральная улица поселка Уильямсона называлась Даунинг-стрит. В Лондоне на Даунинг-стрит расположена резиденция премьер-министра Великобритании. Смысл ясен. Господин алмазовладелец был тут и царь, и премьер, и парламент. Он наладил великолепные экономические связи с лондонскими банками, а с государственными деятелями — крепкие узы дружбы и взаимовыручки. Господин Уильямсон облагодетельствовал даже королеву. Когда она была еще принцессой, он преподнес ей драгоценный камень в пятьдесят шесть каратов, который даже по тем временам стоил сто тысяч фунтов стерлингов.
В довершение я узнал, что человек, богатства которого никто точно не знал, был застенчив и тих. Он не обзавелся семьей, не любил гостей. Редко покидал свой поселок, хотя владел четырьмя самолетами. Хобби застенчивого миллионера — книги в их первом издании.
…Прочитав об этой примечательной личности (господин Уильямсон умер в 1958 г., и его доля рудников перешла Танзании), припомнив еще кое-какие рассказы о нем, я собирался на встречу с мистером Джекобсоном, рассчитывая увидеть если не двойника Джона Уильямсона, то кого-то похожего на него.
Мы встретились в клубе «Хи-Фи». Это небольшое уютное местечко, уголок парижского квартала. Здесь подают розе, можно заказать сырой, специально приготовленный фарш из свежей конины.
Солнце блестело на бирюзовой крыше собора Святой Анны, ажурное здание парламента покрылось розовой предзакатной темью, тихий ветерок тянул с реки. По ней в сторону Браззавиля из Киншасы двигался пароходик. Обратно он уже не пойдет: наступит ночь.
Мистер Джекобсон меня разочаровал. Конечно, я старался этого не показывать. Разочаровал своей непохожестью на Уильямсона. Крупные чистые розовые ногти, блестящие и жесткие седые волосы, постоянная сигара в зубах обнаруживали крепкое здоровье. Насчет книжек я не стал спрашивать. И правильно сделал, потому что они ни в первом, ни в каком другом издании не интересовали бизнесмена, хотя необходимый минимум литературных знаний для поддержания разговора у него есть. Он собирает телефонные трубки, особенно старые. Мой рассказ о том, что в Каире, недалеко от золотого базара Хан эль-Халили, есть магазин, где висят сотня переговорных аппаратов со времен Эдисона и до наших дней, вызвал живейший интерес. Адрес немедленно был записан, и я уверен, что к берегам Нила полетел если не сам коллекционер, го уж наверняка кто-нибудь из его подчиненных, и порадовался за владельца каирского утиля (не раз я выслушивал: «Совсем никаких доходов от трубок»): пришла и к нему удача.