Страница 3 из 47
Трудно представить, чем занимались первые жители Манилы (точнее, района, где сейчас стоит Манила) в древности. Можно только предполагать, что кроме рыболовства они охотились, «на слонов и носорогов в том числе», — уверял меня сотрудник музея Айяла. Сегодня этих животных на Филиппинах нет, разве что увидишь их в зоопарке, и лишь небольшие звери — лемуры-долгопяты, летучие мыши и собаки, дикобразы, белки, дикие свиньи и кошки — обитают в тропических лесах и зарослях. Да и то на джунгли непрерывно наступают горнорудные и лесозаготовительные компании и охотники за экзотикой, которая также стала источником прибыли. Более или менее повезло бабочкам и птицам. В самом незавидном положении оказались, пожалуй, «короли», то есть махаон и филиппинский орел «обезьяноед», — поплатились они из-за своих необыкновенных размеров и красоты. И те и другие сегодня на строгом учете. Но в далекие времена у залива не собирали коллекций — людям не было необходимости доказывать, что животный и растительный мир в Юго-Восточной Азии, как писал русский географ А. И. Воейков, «по богатству и разнообразию не имеет себе равных», и не накалывали махаонов, чтобы отправить их в заморские музеи. Зато они уже умели добывать руду, плавить металл, выращивать многие плоды, которые были вкуснее лесных, плели корзины, варили стекло. Получили свои первые украшения женщины из желтовато-зеленого камня — нефрита. Конечно, все это были занятия куда более увлекательные и нужные, чем превращение живого орла в чучело.
К X веку, продолжал свой рассказ сотрудник музея, воцарилась на берегах залива благодать. Постоянно росло число заходящих в бухту судов. На них грузили взамен привезенных товаров гончарные изделия, металлические сосуды, перламутр, пеньку, древесину, смолу, золото. Не все, конечно, это делалось и добывалось на Лусоне. Многое доставлялось сюда как на перевалочную базу с других островов архипелага (а их более семи тысяч). Берега этих островов, омываемые водами Южно-Китайского моря, и особенно место, где сейчас расположена столица Филиппин, всегда вызывали интерес. Сейчас в Управлении по делам иммиграции обсуждается предложение о создании музея, который рассказывал бы о развитии связей с ближними и дальними соседями. Он мог бы дать ответ на многие вопросы, например когда на Лусоне высадился первый гость с островов Океании, когда прибыл «мудрый старец» из Индии и предложил приютившим его хозяевам послать детей на учение в его страну, какое влияние оказали китайцы на народ нынешних Филиппин, откуда и как проник на острова ислам и т. д.
Вспоминаю, что в библиотеке университета Аль-Азхар в Каире я видел старую карту, своего рода план распространения ислама в странах Востока. В свое время на ней должен был обязательно стоять гриф «совершенно секретно», ибо карту сопровождали инструкции. Относительно Юго-Восточной Азии в них, в частности, говорится, что сыны ислама должны прежде всего создать о себе славу хороших торговцев (требование немаловажное, ибо в это же время на филиппинском архипелаге уже много было купцов из Китая; пользуясь географической близостью островов от их родины, они долгое время оставались на новых землях, обзаводились семьями, открывали некое подобие школ).
Одними из первых жителей района нынешней Манилы считаются аэта — малорослые негритосские племена. Немногим (среди них называют Н. Н. Миклухо-Маклая) удалось понять душу «пигмеев Филиппин». Даже сегодня аэта не преемлют чужих веры и обычаев. А в далекие времена они, не желая подчиняться, уходили из прибрежных районов, уступая их, как полагают, пришельцам из Восточного Тибета. Аэта обосновывались на новых землях, возделывали рис, разводили домашних животных. Позднее их еще больше потеснили испанцы. О расправах над маленькими жителями Филиппин рассказал в своей книге русский консул, коллежский советник Петр Добель в книге «Пять лет в Китае», вышедшей в Санкт-Петербурге в середине XIX века. Затем пришли американцы, отобравшие земли местных жителей и устроившие на них свои военные базы. Уцелевшие аэта занимаются сегодня в основном тем, что подметают улицы в американских гарнизонах, вывозят мусор и нечистоты, после учений и маневров собирают стреляные гильзы, которые затем продают кустарям и владельцам различных мастерских.
— Мы бы и сегодня ушли куда-нибудь, — сказал корреспонденту манильской газеты один из аэта. — Мы погибаем. От голода, болезней, унижений…
Здесь, на землях, которые отданы под базы, даже не регистрируется ни рождение, ни смерть аэта. Но куда уйдешь?
Оригинален, неповторим духовный мир народов Филиппин, которых на архипелаге насчитывается не менее ста. Многие из них живут в глубинных районах, куда с трудом проникали колонизаторы, и потому они в меньшей степени подвергались иностранному влиянию, чем народы прибрежных областей. Некоторые народы сохранили свои верования, обычаи и обряды. Так, у игоротов, живущих в провинции Горный Лусон, сохранился ничего общего не имеющий с христианством свадебный обряд.
К нему готовятся заранее. За несколько лет до свадьбы начинают готовить солонину (на тщательно отобранные и уложенные в глиняные кувшины куски свинины время и жара почти не действуют). Нам посчастливилось наблюдать такую свадьбу. Накануне свадьбы родственники приносят к хижине родителей жениха или невесты только что срубленное молодое деревце. Это символ плодородия и одновременно доброе пожелание молодым иметь много детей. Рано утром все собираются у дерева, молодых сажают на бревно (часть от корня до веток того же дерева) в тень, которую дает «козырек» — сплетенная из ветвей крыша. На невесте длинная домотканая юбка в красную и темно-голубую полоску. Блузка фабричного производства с надписью на английском языке (смысл ее явно никто не понимал) здесь, конечно, была неуместна, ибо надпись, никого не удивившая бы в местностях при американских базах, гласила «доступная всем». Одежда жениха состояла всего-навсего из набедренной повязки, грудь украшала тяжелая медная цепь.
Вот принесены кувшины с солониной, каждый получает по большому куску — это начало торжества. Его главная часть, его душа — легенда, которую должен рассказать специально приглашенный знаток народной мудрости. По существу, это наставление, назидание молодым. Как правило, каждая легенда (кстати, редко повторяющаяся, поэтому ее нельзя назвать проповедью) — это своеобразный свод мудрости, опыта, накопленного веками. Причем сказитель, прежде чем предложить участникам церемонии легенду, знакомится с характером молодых, узнает их слабые и сильные стороны, выясняет их отношение к жизни. Таким образом, каждый рассказ имеет свою довольно четкую направленность. Он предметен и «приземлен», не лишен глубокого философского и нравственного смысла. На этот раз седовласый мудрец выбрал легенду, главная тема которой — любовь к труду и благо, приносимое неторопливыми и продуманными решениями. Поглядывая на молодых мужчин, разжигавших костер (он должен гореть минимум неделю, а если у родителей жениха и невесты много поросят и кур, выделенных на угощение, то три недели), он рассказал о странствиях одного из сыновей бога Лумауига.
Перед тем как выбрать маршрут, чтобы хорошенько познакомиться с жизнью на земле, путешественник посадил четыре зернышка тыквы и сказал себе: пойду в том направлении, которое будет самым трудным. Когда семена дали крепкие стелющиеся побеги, сын Лумауига принялся за дело. Три побега, потянувшиеся к Югу, Востоку и Западу, он вырвал легко. Зато направленный на Север побег так и не поддался. Туда и пошел молодой человек. Отец (а он также и бог!) мог бы в любое время послать ему (только попроси) и рис, и поросенка, в любом месте мгновенно построить домик для отдыха. Но путешественник сам бросал семена в землю и убирал урожай, сам строил себе хижину, помогал крестьянам, делился всем, что имел, с соседями. За все это наградила его своей любовью красавица, которую встретил путник на месте, где, особо подчеркнул рассказчик. сейчас стоит Манила.
Судя по легендам, жители Лусона были добрыми и целомудренными людьми. Их верования утверждали такие благородные принципы, как откровенность, коллективизм, честность. Конечно, по устным сказаниям сейчас трудно судить, кто конкретно внес в ту или иную легенду свою правду — аэта, игорот, китаец или человек, пришедший с берегов Ганга, — каждый имел свою культуру, свое представление о мире.