Страница 13 из 17
Гаркана встала на кучу прелой соломы, на которой спала; ухватилась связанными руками за камень стены, подтянулась на цыпочках к маленькому, забранному решёткой окну, чуть-чуть смогла заглянуть. Болотистая пустошь простиралась за тюремной башней, вся покрытая пурпурно-лиловым ковром – в разгаре было цветение багульника. Чужими, нелепыми казались нарядные цветы, источающие сильный аромат за серым мшелым камнем темницы.
Мешок солдаты забрали, там было и зеркальце и гребень, и пленница довольствовалась тем, что тонкими пальцами разобрала на пряди спутанные волосы, заплела спереди несколько косичек, как носили лекарки её рода. И едва села обратно на солому, как за ней пришли двое солдат.
– Встань, ведьма, и следуй за мной! – велел ей высокий мрачный мужчина и копьём показал на дверь. – Суд Инквизиции Кроноса допросит тебя.
– Руки развяжи! – потребовала Гаркана, поднимаясь с соломы.
Она устала бояться за истекшую ночь. Она ни в чём не виновата, люди мрут от поветрия, драгоценное время стремительно уходит, она по тупоумию этих безмозглых солдат в тюрьме и не будет покорно молчать, будто жертвенная овечка.
– Может, тебе ещё свинины и вина подать, и ванну мраморную наполнить? – гоготнул солдат, грубо хватая её за плечо. – Пошла, сказал!
– Шакал трусливый! – крикнула Гаркана и попыталась лягнуть солдата, да не достала. – У тебя мякина в голове вместо мозгов!
– Топай, ведьма, и рот на замке держи! – тюремщик схватил её за шиворот и выволок из камеры в узкий тёмный коридор. – Пошла вперёд! – остриё копья упёрлось ей в спину.
Ярость охватила Гаркану. Впервые человек, слабое, хрупкое, болезное существо, жизнь которого она столько раз держала в руках, не сострадание вызвал в ней, а жгучую ненависть. Не страшась жала копья, девушка обернулась, и, сверкая глазами, процедила:
– Чтоб черви завелись в твоём животе и сожрали твои кишки! – впервые она, милосердная к немощам человеческим, призванная творить добро, пожелала зла ближнему своему.
– Что-о? – взревел солдат, багровея, и сильный удар в грудь отбросил Гаркану, так, что она едва не упала. – А ну пошла, ведьма!
– Она прокляла тебя, Первак! – подал голос второй тюремщик. – Скажи об этом Инквизитору! Ведьма послала проклятие солдату! Пусть впишут это в протокол обвинения!
– Инквизитор разрежет её на кусочки и зажарит на решётке! – рявкнул Первак, подталкивая в спину идущую по коридору пленницу. – Ведьма выть будет в агонии, как волчица, на луну, и ничто не спасёт ведьму!
– Да будет так! – поддакнул второй солдат.
– Подавится твой Инквизитор! – Гаркану трясло от злости, и страха она не чувствовала.
Подталкиваемая тычками в спину, она прошла длинный коридор, спустилась по лестнице вниз.
– Красивая ведьма, – заметил солдат, – давай её перед костром, а?
– Это когда ещё костёр будет, – резонно замечал Первак, – а то другие, может, в карауле стоять будут, не мы. Да и то, какая она будет тогда, там, может, и глядеть противно, как пройдёт руки Инквизитора, чё от неё останется.
– Ума если хватит признаться, целее будет, – согласился с ним второй солдат, – слышь, ведьма? Сознайся во всём, меньше терзать тебя будут.
– Я не ведьма! – закричала Гаркана.
– Как на уголья босыми ногами поставят, небось, сознается, – удовлетворённо заметил Первак.
– Тебе головешку в зад! –не полезла за словом в карман пленница.
Солдаты подвели её к тяжёлой, обитой железом двери, потянули на себя, открывая, и Гаркана вступила в большую комнату. Она увидела перед собою судейский стол, покрытый красной материей, книги и чернильницу на столе, и тех, что призваны были вершить суд Инквизиции.
В центре, в каменном кресле сидел сам Инквизитор – Торвальд Лоренцо, средних лет мужчина с бледным лицом, чёрными волосами, забранными назад у висков, и синими, холодными, как ледышки, глазами. Инквизитор был красив, но мрачен и бесстрастен настолько, что сам казался изваянием, высеченным из камня. Должно, из камня было и его сердце.
Гаркана слыхала, не знает он жалости к отступникам Кроноса, никого не щадит, ни прекрасных юношей, ни нежных дев, всех приговором ведёт на костёр. Он являлся воплощением закона, но невиновных, случалось такое, отпускал на волю, и далеко шла слава о справедливости и милосердии Инквизитора.
Он сидел неестественно прямо, высоко держал голову, лицо застыло непроницаемой маской, губы были плотно сжаты и, хотя в зале не было жарко, мелкие капельки пота покрывали его виски. Гаркана с первого взгляда, брошенного на него, поняла, что у Инквизитора болит голова.
По правую руку его сидел Юстинус Мор – неприятный, стареющий, худой мужчина с нездоровым жёлтым лицом и бесцветными глазами навыкате – дохтур и помощник Инвизитора. По левую руку сидела толстая рябая женщина с равнодушным взглядом – лекарка Познана, она осматривала женщин на предмет невинности или беременности.
Сбоку стоял маленький стол, и подле него на низком табурете разместился писарь с грязными, спадающими на лоб волосами и прыщавым носом. Все служители Инквизиции были облачены в алые мантии с нашитыми на них золотыми крестами и серпами – знаками Кроноса.
Один угол комнаты закрывала красная ширма, там стоял стол, где Познана осматривала женщин. Другой угол отвели под пыточный, там так же стоял стол с въевшимися в него навек пятнами крови мучеников, висели на стене плети и щипцы. Топилась печь, в ней стояла жаровня с угольями, и металлические прутья калились на углях. У стены на скамье скучали в безделье палач и его подручный в красных балахонах.
Пленницу подвели к судейскому столу.
– Утра доброго тебе, женщина, – молвил Торвальд Лоренцо, так же прямо держа голову и глядя, будто бы сквозь Гаркану.
Точно маска говорила с ней, только лишь губы чуть шевельнулись, лицо было неподвижно.