Страница 3 из 15
2) Эдуард Иванов (он же Эдичка) — ответственный товарищ, который курировал нашу делегацию на Олимпиаду-80, известный блюститель нравственности, который сурово обличил моё непристойное поведение перед всем коллективом сразу же после того, как я отказалась пойти с ним в ресторан.
3) Щука, она же Капитолина Сидоровна Щукина — моя бывшая начальница, думаю, тут вообще без комментариев. И Швабра, она же Ксения Владимировна Сиюткина, начальница Зои Смирновой, которая мало того, что гнобила её, так ещё и приписывала все её результаты себе.
4) какие-то три малознакомые тётки с постными лицами. Я их в конторе иногда видела, но пересекаться — никогда не пересекалась. И ещё долговязый пожилой мужчина сердитой наружности. Этого вообще впервые вижу.
5) Корнеев Виктор Гаврилович — вредный начальник транспортного цеха, у которого всегда очень трудно было получить подпись на акты списания, Фомин Ираклий — вздорный приемщик на колесно-роликовом участке, и хохотливый Севка — инструментальщик из ремонтного цеха, у которого в голове тарам-барам и ветер.
Мда, в общем, коллективчик ещё тот.
Все сидели (кроме Севки, тот вроде как дремал) и смотрели на меня примерно с таким видом, как каннибалы острова Буга-буга смотрят на внезапно выброшенного штормом на берег белого моряка.
Поэтому, когда Альберт меня в двух словах представил и помахал перед всеми приказом, заготовленную напутственно-мотивирующую речь я решила не провозглашать. Вместо этого посмотрела на них взглядом товарища Сталина, и сухо произнесла:
— Слышали все? Вот и прекрасненько. Надеюсь, сработаемся, товарищи, — я ещё раз обвела взглядом притихший электорат, — завтра с утра жду всех по очереди у себя в кабинете с докладами о проделанной работе за год, о результатах и планах на следующий период. Регламент — двадцать минут. Каждому. Будем решать, что дальше делать. А теперь, идите работать, товарищи. Не задерживаю…
Я шла домой. Пользуясь служебным положением, удалось выйти чуть раньше.
Чтобы скостить путь, я пошла через пустырь напрямик. Люблю ходить сюдой, здесь всегда тихо, спокойно и как-то умиротворительно. Я подставила лицо мягкому весеннему солнышку и улыбнулась — на щеку легкий, пропахший ромашками, ветерок швырнул пушок раннего одуванчика, щекотно. Поздняя весна — моя любимая пора: вроде, как и лето ещё не началось, такой прям жары-жары ещё нету, и всё как-то так радостно, приятно, аж душа поёт. Воздух пропитан ароматами цветов и налитых соком трав, а в воздухе чувствуется предвкушение свободы.
Я перешагнула через узенький, в две ладони, ручеёк, который весело побулькивал, пересекая тропинку. От неожиданности большая бурая лягушка отпрыгнула в сторону и сварливо квакнула, ошеломлённо вращая выпуклыми глазами.
Раньше здесь ходить было невозможно, но после того, как соседний со стойкой овраг засыпали и высадили там ёлки, средь густо поросшего одуванчиками и лопухами пустыря возникла удобная тропинка. Я шла по ней и размышляла: круговорот последних дней так затянул, что мое то ли «возвращение», то ли «галлюцинация», как-то отошли на второй план. А ведь есть, о чем подумать. Вот взять хотя бы…
Мои мысли прервал какой-то посторонний звук — в зарослях гигантских лопухов кто-то громко чихнул. Я прислушалась. Кто-то чихнул второй раз и явственно сказал: «Свинство!». Не удержавшись, я заглянула туда. Каково же было мое удивление — прямо посреди пыльных лопухов сидела моя Светка и хмуро рассматривала огромную ссадину на коленке.
— Ты что здесь делаешь? — удивилась я, раздвигая листву.
Светка вздрогнула и удручённо посмотрела на меня из-под спутанной чёлки:
— От Тольки Куликова прячусь, — наконец, сообщила она, и сорвала большой подорожник.
— А что ты с ним не поделила?
— Рогатку его сломала и выбросила, пока он в футбол гонял, — показательно грустно вздохнула Светка, но раскаяния в её глазах я не увидела.
— Нужно же уважать чужую собственность, — сообщила известную педагогическую мудрость я.
— Он из неё по замку из песка стрелял, — привела несокрушимый аргумент Светка и глаза её полыхнули от гнева. — Маринка с Владькой в песочнице замок полдня строили, большой такой получился, а потом их тётя Клава на обед загнала, а Куликов взял из рогатки весь замок расстрелял! Они вернулись — а замка уже нету. Вот разве это справедливо? Кто-то стоил, строил, а Куликов — раз — и расстрелял всё!
— А где ты так коленку разнесла? — спросила я, чтобы свернуть с социально опасной темы. — Боевые раны девочку не украшают. Сражения — это удел мужчин.
— Да разве это боевые раны? — снисходительно буркнула Светка и поплевав на клейкий ещё подорожник, прилепила его к ссадине на коленке. Но подорожник был слишком большой и моментально отвалился. Светка недовольно покачала головой, приложила его обратно и строго взглянула на меня:
— У тебя есть чем привязать?
— Надо сначала обработать зеленкой, — забеспокоилась я. — А то ещё инфекцию занесешь. Сейчас заразы всякой хватает.
— Вот только не надо усугублять, — рассердилась Светка, — подумаешь, зараза!
— Здесь я с тобой категорически не согласна, Светлана, — возразила я, — пошли лучше домой, и там разберемся. В крайнем случае можно же взять не зеленку, а йод. Или лучше даже перекись. Перекисью совсем не больно, так, пошипит немножко и всё.
— Я не могу домой, — пожаловалась Светка и поддёрнула бретельку выгоревшего за прошлое лето сарафана, — баба Римма загонит на всякие свои глупости…
— Какие ещё глупости?
— Да на сольфеджио это, — скривилась Светка и недовольно сдула челку с глаз, — Гаммы, гаммы. А мне некогда гаммы! Я жду Мишку и Саньку со второго подъезда. Надо этому Куликову вделать по уху! Он всегда в это время ходит на молочную кухню сам. Без этих своих… вассалов. Мы его у оврага и перехватим.
— А это разве хорошо, втроем на одного нападать? — строго спросила я.
— А что, раз Маринке и Владьке всего по четыре, так сразу можно их замок вот так, из рогатки? — огрызнулась Светка и добавила. — Свинство!
— Не выражайся, — попеняла я и спросила, — а, собственно, из-за чего весь этот ваш конфликт начался? Изначально, я имею в виду. Ведь это явно не первый такой случай, правда?
От такого вопроса Светка удивлённо вскинулась, затем задумалась и кивнула.
— Так он меня играть в футбол не берет, — наконец, пожаловалась она и от избытка чувств так пнула ногой комок земли, что от резкого движения лист подорожника опять отвалился, — говорит, бабы в футбол играть не должны, их удел — борщ варить и в куклы играть.
— А ты?