Страница 54 из 113
— Писать стихи еще не значит быть настоящим поэтом. В наше время кто только не строчит вирши, — стараясь по привычке поддразнить брата, сказала Шурочка. А сама тайком поглядывала на Луку, догадываясь, что он раньше срока вырвался из лазарета и поспешил в Чарусу из-за нее.
Андрей Борисович сказал:
— Лука, вы еще ни словом не обмолвились о себе. А нам интересно знать, как вы учитесь. Мы даже не знаем названия вашего училища. Как знать, может, наши мальчики тоже хотят стать красными офицерами.
— Да я с удовольствием расскажу. Учусь в Первой советской объединенной военной школе имени ВЦИК Советов. Это первое военное училище в Советской России. Организовали его по приказу Ленина. Вначале училище называлось Первой московской революционной пулеметной школой. Народ у нас просто замечательный. Ну, понятно, есть отсталые по развитию. Рядом со мной на парте сидит командир полка. На уроке алгебры ткнул меня в бок да как рявкнет на преподавателя: «Контра проклятая, работает за паек, морочит нам головы. Где ж это видано, чтобы буквы складывать?» А другой мой сосед — длинноволосый. Комиссар вызывает его, спрашивает: «Ты что, сын попа?» А тот показывает ему два ордена Красного Знамени. «У тебя, — говорит, — один орден, а у меня два». — Лука засмеялся. — Забавный у нас комиссар, однажды остановил меня в коридоре. «Ты, — говорит, — не из буржуев?» «Нет», — отвечаю. «Что-то больно рожа у тебя интеллигентная, ну гляди, вычистим в один момент…» Квартируем мы в Кремле, на нас возложена охрана правительства. Два раза мне посчастливилось стоять часовым на посту № 27 — у квартиры Владимира Ильича Ленина.
— Расскажите, расскажите, это так интересно, — попросила Зинаида Лукинична и даже отставила чашку с чаем.
— В первый раз, проходя мимо меня, Ленин остановился, подал руку и спросил, сколько мне лет. Я ответил. «Совсем еще мальчик», — Владимир Ильич улыбнулся и спросил об отце. Я сказал, что мой отец бывший командир полка, сейчас учится в Свердловке, назвал фамилию. Ленин спросил: «Отец коммунист?» «Конечно», — ответил я. «А вы?» — «А я комсомолец, в феврале в школе создана комсомольская организация». Ленин по-военному приложил ладонь к шапке и ушел к себе.
Рассказывая, Лука заново переживал свою встречу с вождем и говорил отрывисто, как тогда, с Лениным. Вторая встреча запомнилась ему еще больше.
Из квартиры Ленина вышла женщина и, стуча каблуками, торопливо пошла по коридору. Но, не дойдя до выхода, поспешно вернулась. Надежду Константиновну Крупскую Лука знал в лицо, а это была незнакомая. Лука потребовал предъявить пропуск. Женщина ответила, что именно затем и вернулась, чтобы взять забытый в квартире пропуск.
— Я вас впервые вижу и в квартиру пропустить не могу, — сказал Лука, готовый поднять тревогу.
— Как же мне теперь быть? — растерялась женщина. — Пропуск-то ведь там, на столе.
— Впустить вас в квартиру я могу только с разрешения Ленина.
Женщина не стала спорить, ушла и вскоре вернулась с Владимиром Ильичем. Идя по гулкому коридору, они заразительно хохотали.
— Что случилось, товарищ? — спросил Ленин, все еще продолжая смеяться. Он сразу узнал юного часового.
— Да вот, без документа хотят войти к вам на квартиру.
— Это ей будет наука, как забывать пропуск, — сказал Владимир Ильич. — На первый раз пропустите ее. Это моя сестра, Мария Ильинична.
Вдвоем они вошли в квартиру. Мария Ильинична тотчас же вышла опять и, словно оправдываясь, показала новенький красный пропуск.
Все это Лука рассказал с увлечением. Андрей Борисович стал понукать его:
— Очень, очень интересно, расскажите еще что-нибудь о Ленине. Как живет, как работает, как выглядит. Был такой случай: один раз Владимир Ильич позвонил по телефону на завод, спросил, как идет у нас дело с выпуском первого паровоза. До сих пор отчетливо помню каждое его слово, каждую интонацию. Рассказывайте, Лука.
— Ну что же вам рассказать еще о Ленине, чего бы вы не знали? — Лука задумался, припоминая. — В нашей школе и девушки учатся. Одна из них, Елизавета Яковлевна Барская, чтобы не выделяться среди курсантов, называла себя Иваном Ивановичем, носила штаны, стриглась «под польку», разговаривала всегда от мужского имени: понял, прибыл, исполнил. Как-то Барская стояла на посту № 27. Возвращаясь домой, Ленин подал ей руку, сказал: «Здравствуйте, товарищ. Получаете ли из дому письма?» Барская ответила: «На днях получил». «И что же пишут?» — поинтересовался Владимир Ильич. Внимательно выслушав девушку, он спросил: «А ответ вы написали?» Взволнованная беседой с Лениным, она ответила: «Нет, еще не написала». Спохватилась, да было поздно. Всегда внимательный к собеседникам, Ленин удивленно всмотрелся в лицо Барской, спросил: «Так вы женщина?» И чтобы не показаться назойливым, тут же добавил: «И не устаете на посту?» Барская ответила: «Красноармеец на посту не имеет права уставать!» Ленин по-отечески улыбнулся ей, промолвил: «Молодец, товарищ красноармеец!»
Лука досказал историю с Барской и взглянул на Нину. Жмурясь, словно от яркого солнца, она слушала не только с интересом, но и с завистью. И видно было, что ей хотелось быть на месте Барской.
В передней раздался длинный, настойчивый звонок. Юра проворно сорвался с места, побежал открывать дверь, и вскоре послышался молодой басок Коробкина.
Он ворвался в столовую с шумом, и, никого не желая замечать, сразу облапил Луку. Его янтарные четки на руке, с которыми он никогда не расставался, врезались Луке в спину.
— Жив, здоров! Да ты почти с меня ростом, настоящий гвардейский офицер, — приговаривал он, со всех сторон разглядывая товарища, щупая его твердые мускулы, заглядывая в глаза. — Что же ты мне ни разу не написал? Я-то не знал, куда тебе писать, а мой адрес у тебя в голове.
Лука в свою очередь оглядел товарища. Коробкин раздался в плечах, черты его лица стали тверже, басистый голос окреп. Это был уже не юноша, а мужчина.
— Коля, садитесь к столу пить чай, — пригласила Зинаида Лукинична, давно симпатизировавшая Коробкину: она видела в нем возможного жениха Нины.
Коробкин стал обходить присутствующих, пожимая им руки, и вдруг его взгляд встретился с испуганным взглядом Чернавки, исподлобья глядевшей на него. Он вздрогнул и даже попятился, наступив Зинаиде Лукиничне на ногу. Чернавка подала Коробкину руку, покраснела и закрыла смуглое свое лицо рукавом кофты, залатанным на локте.
— Что с тобой? — спросил ее Ваня, от которого не укрылось ни смущение Чернавки, ни секундный испуг Коробкина.
— Так, ничего. — Чернавка взяла со стола чашку, но неожиданно чашка выскользнула у нее из рук, ударилась о блюдце и вместе с ним разбилась на мелкие черепки, залив крепким чаем скатерть.
— Ах, какой ужас, чашка-то ведь из сервиза, — всплеснула полными руками Зинаида Лукинична, и лунообразное лицо ее омрачилось.
— Битье посуды к добру, — заметил Андрей Борисович, стараясь замять непонятное для него замешательство и успокоить огорчившуюся жену.
— Извините меня, пожалуйста, я куплю вам точь-в-точь такую же чашку, — пробормотала Чернавка.
— Простите, но я вынужден вас покинуть, меня ждут на заводе. — Андрей Борисович поднялся из-за стола и, сделав общий поклон, удалился.
Прошло несколько минут, и все, казалось, забыли о маленьком инциденте. Но Ваня напряженно следил за разговором, опасаясь, как бы Лука не стал расспрашивать о катакомбах или о Герцоге и Полундре. Но Лука, выпив две чашки чая, пересел на диван и подозвал к себе Коробкина. Товарищи сели рядом и дружески обнялись. Шурочка с Чернавкой подошли к граммофону, стали перебирать пластинки. Зинаида Лукинична ушла на кухню мыть посуду. Молодежь осталась одна, и в комнате сразу стало будто просторней.
Ваня с теплотой поглядывал на своих друзей по школе. Все они были дороги ему, все выросли, изменились к лучшему. Они уже не были детьми, но еще не стали и взрослыми, еще ломался у них голос и движения были угловаты.
Подойдя к шифоньеру, Ваня увидел себя в старом, потускневшем от времени зеркале. Чему же тут удивляться? Он тоже вон каким вымахал дылдой, верхнюю губу его запорошил почти незаметный пушок. «А Коробкин несомненно уже бреется», — невольно подумал он.