Страница 11 из 12
«Первый», которому Тоня обрисовала итоги своего первого визита в самых оптимистичных тонах, весьма положительно оценил её работу и порекомендовал активнее двигаться в избранном направлении.
– …Хорошо было бы, ежели бы он не только от своего фермерства отрёкся, но об этом ещё и сообщил в нашей районке. Вроде, как бы, покаялся, чтоб весь район об этом знал! – директивно утыкал он пальцем в потолок кабинета, даже не подозревая о том, как скоро каяться придётся ему самому.
И именно по причине того, что «душеспасительницей» Колотушкина он назначил Антонину. Энергичное повествование Нескучаевой о чрезвычайно некрасивых поступках Неронова, о его нечистоплотности и хамстве, он прервал не менее энергичным хлопком ладони по столу.
– Тоня, ты под кого это вознамерилась копать? – строго прищурился Рубакин, измерив взглядом Нескучаеву. – Ты запомни, что Неронов – это фигура. Один из наших правофланговых коммунистического строительства на селе. Соображаешь? Так сказать, маяк, на которого все должны равняться. И с чего это видно, что именно он виноват? Кто ведёт учёт рабочего времени и вспаханных гектаров? Правильно, учётчица. Вот с неё мы и спросим!
Одолеваемая противоречивыми чувствами, Антонина покинула начальственный кабинет. Ей очень не понравилось то, как первый секретарь «перевёл стрелки» с Неронова на простую учётчицу, которая, якобы, виновна в махинациях с учётом трудодней. Из-за этого в душе она ощутила какой-то неприятный внутренний раздрай. Однако усилием воли Нескучаева подавила в себе негативные настроения, стараясь думать только о том, как высоко «первый» оценил начало её работы в Прошмыркине. Поэтому, окрылённая доверием старших товарищей, она с жаром продолжила порученную ей миссию.
Обещанное ею Колотушкину приехать «как-нибудь ещё» наступило уже на следующий день. Едва из-за горизонта показался тонкий, красноватый край солнца, у Фединой калитки, басовито урча мотором и, тонко пискнув тормозами, остановился мотоцикл. Колотушкин выглянул из-под трактора, и сразу же узнал вчерашнюю «Яву» и её хозяйку. Войдя во двор, Антонина поздоровалась с ним как со старым знакомым и поинтересовалась, чем он сейчас занят.
Колотушкин, ничем не выдавая своего удивления столь ранним визитом, к её удовольствию охотно ответил на все заданные вопросы, показав себя очень занятным, к тому же, остроумным собеседником. Его вчерашней угрюмости как не бывало. Под звяканье гаечных ключей они долго беседовали о преимуществах и недостатках различных систем земледелия. Антонину, пару лет назад закончившую агрофак сельхозинститута, эрудированность Фёдора по самому широкому кругу хозяйственных вопросов очень удивила. Она даже спросила, когда и какой институт он заканчивал.
Колотушкин рассмеялся и пояснил, что десять лет круглосуточной работы в поле стоят академии. Когда же он, наконец-то, закончил ремонт и выбрался из-под своего «Волгаря», Нескучаева сразу же отметила, что её, так сказать, подопечный со вчерашнего дня разительно переменился. Щетина на лице была тщательно сбрита, синий рабочий комбинезон старательно отстиран и наутюжен. Холодноватый утренний ветерок разносил приятный, терпкий запах «Шипра».
«Ага! – внутренне возликовала Нескучаева. – Наш вчерашний разговор уже начал давать свои плоды. Видимо, Колотушкин, всё же, задумался о пагубности своего фермерства и, в качестве первого шага, решил расстаться со своей кулацкой щетиной!».
Присев на лавочку под развесистой вишней, густо усеянной ещё зелёными завязями, Антонина завела разговор о том, что все ли правильно понимают сущность справедливости. Вот, например, Федя ушёл из колхоза. Да, с ним там поступили несправедливо. Но ведь и он, уйдя из сельхозартели, вольно или невольно, вынудил оставшихся в бригаде тянуть куда более тяжёлую лямку. Можно ли это считать справедливым по отношению к ним?..
Нескучаева очень опасалась, что Колотушкин, почуяв в её словах какой-то подвох, сразу же оборвёт разговор и укажет ей на дверь. Но тот к философствованиям гостьи отнёсся очень даже доброжелательно, и ничуть не стал критиковать высказанные ею (если сказать по совести, очень уж шаткие) доводы. Ободрённая его дружелюбием, Антонина достала из сумки целую кипу пропагандистских материалов. Тут была свежая пресса, с публикациями об успехах в деле строительства «социализма с человеческим лицом», а так же повествованиями об очередном «прорабе перестройки», который в рамках колхозно-совхозной системы достиг небывалых результатов. Были и брошюры общества «Знание», с идеологически выверенными предложениями по интенсификации сельхозпроизводства.
При виде этой бумажной агитации Федя несколько поскучнел. Но, тем не менее, к внутреннему восторгу Антонины, вежливо перелистал предложенные ему газеты и брошюры, особо обратив внимание на статьи и абзацы, отмеченные ею красным карандашом. Пообещав, что всё это он сегодня же прочтёт, Колотушкин неожиданно предложил зайти в дом, чтоб от души «ударить по чаям». Но его гостья, вежливо поблагодарив, пояснила, что должна ехать и к другим, кто нуждается в моральной поддержке их общества «Красная гвоздика».
– …Понимаешь, Фёдор, – уже собираясь уезжать, напоследок добавила Тоня, – нас очень беспокоит: удастся ли тебе добиться намеченного? Справедливо ли будет, если в итоге всех своих трудов ты вдруг окажешься ни с чем? Верно? Да, в колхозе недостатков хватает. Но там, в любом случае, ты не остаёшься без ничего, даже приключись неурожай. Поэтому всецело уважая твой выбор, мы, пойми нас правильно, в большей степени, за коллективные формы труда.
– Ну, так, что ж не понять-то?! – энергично закивал Колотушкин. – Точнее, прямо ведь и не скажешь! Я и сам теперь почти уже так тоже думаю! Да-а!..
– Знаешь, боюсь показаться тебе надоедливой… – как бы, размышляя вслух, уже у калитки заговорила Нескучаева. – Приезжаю, наверное, не вовремя, отрываю тебя от дел…
Однако вышедший проводить гостью Фёдор, мгновенно поняв суть её мысли, перебил:
– Тонь! Да, брось ты! Когда и в чём ты мне мешала? Да, когда захочешь – тогда и приезжай. Хоть десять раз на дню. Ты знаешь, я теперь так настроился на полную справедливость, что и слов не нахожу. Точно, точно! Даёшь, справедливость! – воздел он крепко сжатый кулак. – Рот фронт! Но пасаран!
Услышанное столь воодушевило Антонину, что она вдруг подумала – а не приехать ли сюда и в самом деле во второй половине дня? Но, припомнив, сколько у неё всяких иных поручений и нагрузок, поняла, что разорваться никак не успеет. В самом деле! Сегодня нужно будет поучаствовать в районном слёте филателистов, нужно будет выступить на районном совещании профсоюзников, потом в нескольких школах обсудить моральный облик комсомольца, в свете решений последнего пленума ЦК, обязавшего молодёжь активнее участвовать в перестроечных процессах… И хотя она сама толком не представляла, что конкретно могла бы во имя перестройки делать эта самая молодёжь, тем не менее, заранее настраивалась не менее чем на полуторачасовую речь…Там главное – что? Выйти на трибуну и начать выступление, а потом – неси всё, что на ум идёт. Слушать-то всё равно никто не будет. Кто-то сразу же задремлет, кто-то будет читать «забугорный» детектив, а кто-то – травить с соседями анекдоты.
Прыгая на ухабах в седле «Явы», Антонина с удовольствием предвкушала момент доклада «первому» о первых, реальных шагах в деле идеологического перевоспитания мироеда Колотушкина. И предчувствия её не обманули. Правда, Рубакина на месте не оказалось – спозаранок он уехал на бюро обкома «получать кренделей» за избыточное число осечек и проколов в работе райкома. Однако и второй секретарь Канарейкин оценил итоги поездок Нескучаевой в Прошмыркино в чрезвычайно лестных тонах.
Стоило бы отметить, «второй» даже внешне был прямой противоположностью «первого» – прямоватого, грубоватого и, как язвили недруги, «мужиковатого». Рубакин носил мешковатые ширпотребовские костюмы, курил «Беломор» и жил строго по партийному уставу. Поговаривали, что «первый», даже когда ложится спать, всегда кладёт устав под подушку. Канарейкин же предпочитал костюмы хотя и строгого, «партийного» фасона, но с прицелом на текущую моду. Он всегда источал ароматы дорогих, импортных одеколонов, а его манеры в общении с молодыми сотрудницами райкома и партактивистками были достойны завсегдатая великосветских салонов.