Страница 4 из 20
Я кивнул, поежившись от потока вечернего ветра, и последовал за Сойером в сторону своего дома.
Осталось рассказать родителям.
Боже, что же будет?..
Глава 2. Портал
Пока шли в сторону моего дома, вдалеке начали виднеться серые гробовые плиты, деревянные кресты и толпы людей в черных похоронных одеяниях, точно привидений. Почувствовался запах ладана и тяжелый смрад… смерти и скорби. Деревья походили на изгибистых монстров, по местности гулял слабый туман. Даже солнышко здесь зашло за серые хищные тучи. Это было кладбище, которое находится недалеко от Рэйвен-стрит – улицы, где я проживаю.
– Эй, Сэль, там разве не твой отец? – окликнул меня Сойер, теребя за плечо.
Я повернулся и увидел своего отца, облачённого в черную похоронную сутану. Слышался его монотонный голос, что отпевал очередного человека, поглядевшего в глаза смерти.
Я сразу вспомнил про дело Адель и с грузом на сердце решил, что лучше будет рассказать моему отцу сейчас, чем, дрожа в своей комнате, ждать его прихода домой со злосчастной запиской в руках. Хуже уже не будет.
Я сразу двинулся в сторону кладбища, постепенно ускоряясь на бег.
– Чувак, ты куда?! – крикнул мне вслед Сой, начиная бежать.
– Я хочу рассказать ему о печальной новости, сам знаешь какой. – Я начинал потихоньку задыхаться от волнения и бега.
Силуэт отца слегка щипал глаза, заставлял живот скрутиться. Никогда бы не подумал, что буду говорить папе такие ужасные вещи.
– Понял, – наконец притих друг, жмурясь от порыва встречного ветра.
К счастью, пока мы бежали, папа как раз заканчивал обряд, и люди принялись закладывать гроб в землю, пуская слышные всхлипы. Мы с Сойером подождали ещё минут десять, а потом, когда папа уж точно всё закончил, глубоко вздохнув, подошли к нему.
– Здравствуй, пап…
– Здрасьте, мистер Смит.
– О, ребята, добрый день, – поздоровался с нами папа, закрывая старый молитвенник.
Я молчал. Мне тяжело было вот так ни с того ни с сего его расстраивать. Ноги дрожали, глаза стали влажными.
– Вы что-то хотели? – спокойным тоном спросил отец.
Неловкую тишину прервал Сойер:
– Да. Сэль хотел рассказать вам кое-какую новость. Точнее показать…
Глаза отца сразу расширились, а рот немного приоткрылся.
– Какую, Сэль?
– Ну, в общем… – Сэль, соберись! – Я видел сегодня нашего детектива, и он попросил передать тебе кое-что.
Я глубоко вздохнул, глядя в обеспокоенные карие очи своего отца. Раскрыв печальное письмо вновь, я послушно передал папе в руки. Коленки задрожали, влажные губы обветрил осенний ветер. Я еле сдерживался, чтоб не разреветься снова, пока отец читал записку, промокшую от капель соленых слез. Некогда спокойное лицо позеленело, жилистые ладони вцепились в края записки. Казалось, что некоторые черные пряди поседели. Сойер сощурился, а я даже не мог сглотнуть.
– Не может быть… – вдруг произнес тихо папа, – я попробую уговорить его снова, чтобы ещё раз всё осмотрели. Я…
– Нет, пап. Ты же прочитал, что полиция больше не возьмётся за поиски, – сухо проговорил я, – это бесполезно.
Папа молчал. Повисло удушающее напряжение, давящая на виски тишина. Я тоже замолк, переваривая строчки записки. Не мог еще смириться.
– Сынок, давай поговорим об этом дома. Ты и Сойер, идите по домам, я всё решу, – сохраняя серьёзный вид, ответил он.
– Но…
– Я сказал, идите, – твердо отчеканил отец.
Я не стал ему перечить, уводя Сойера за собой. Изредка я оглядывался, видя окутанного туманом папу, что продолжал вглядываться в письмо. Слышались одинокие всхлипы.
Когда Сойер стоял у крыльца моего дома, солнце садилось за горизонт. В ветвях елей сидели вороны, будто подсматривая за нами.
– Ладно, друг, мне надо домой, – прервал тишину Сойер, обнимая меня.
– Ага, иди, – кратко ответил ему я, пустыми глазами рассматривая колыхающиеся на ветру ели.
– Ты, это, держись там, не унывай, – попытался подбодрить меня друг, слабо улыбаясь.
Все потеряно…
– Спасибо, – я даже попытался улыбнуться, но вышло криво.
Сойер кивнул и стал уходить куда-то вдаль. А я смотрел на его медленно удаляющийся силуэт, мысленно ненавидя звуки каркающих воронов. Дом мама и вправду украсила красиво. Повсюду расклеены блестящие наклейки тыкв и летучих мышей, осел на доме фиолетовый глитер, на клумбах сияли лесные фонарики. Но смысл этой красоты, если ее никогда не увидит Адель?
Я зашёл в дом, стены которого пропитались приятным запахом оладий и маминых духов.
– Мам, я дома.
Из кухни сразу вышла мама, весело улыбаясь и вытирая смуглой рукой пот со лба.
– Привет, Сэль. Как дела? – спросила она, обнимая меня.
– Не очень.
– Что случилось? – вздохнула мама, отпуская мое холодное тело.
– Дело по поиску Адель закрыли, папа уже в курсе.
Мама вмиг побледнела. Ее будто облили холодной водой; глаза стали стеклянными, а золотистые пряди волос неопрятно прилипли к вискам.
– О-Ох, – на глаза мамы навернулись слёзы. – Но как?
– Папа тебе объяснит. М-мне трудно это говорить, – пояснил я, не в силах смотреть в эти наполненные горечью глаза.
– Ладно, – она утерла слезинку, которая уже начала катиться по её щеке. – Мы что-нибудь придумаем, сынок. Самое главное – верь в свою сестренку, верь в ее нахождение.
Мне всегда нравился мамин оптимизм. Даже сейчас она пыталась быть сильной. Адель была очень похожа на нее: такая же сильная духом, с такой же улыбкой, сулящей надежду.
– Да, я буду верить в нее.
– Что ты хочешь делать? – спросила мама, засучивая рукава синей рубашки. – Тебе надо отвлечься.
Точно, сегодня мне нужно убраться у Адель!
– Я пойду, приберусь у Адель, давно там не был.
Мама хотела что-то сказать, но промолчала, медленно кивая. Теперь она поникла, руки стали холодными.
– Хорошо. Оладьи почти готовы, я тебя позову. – Мама потрепала меня по голове и скрылась за стенами кухни, трезвоня плошками, кастрюлями и пакетиком с корицей.
А я разделся, помыл руки и пошёл к Адель в комнату, взяв с кладовки швабру с ведром и тряпку.
Уборка в теперь уже холодной и пустой комнате проходила хорошо. Я успел помыть деревянный пол, протёр письменный стол из розового дерева, а также окно. Оставался только большой стеллаж с книгами.
Всю эту уборку меня терзали абсолютно разные, не очень хорошие мысли об Адель. Я весь трясся от одной, искрой промелькнувшей мысли о том, что где-то в старом доме на окраине какого-нибудь леса она лежит без воды и еды, хныкая от пыток… бессердечного маньяка, у которого мерзкие красные глаза и грязные лосиные рога, как у той страшной девушки, что является мне во снах. Эти мысли заполняли полностью мою голову, не давая думать ни о чем другом, кроме этого. А если она до сих пор ждет помощи? А если она пытается выбраться из какого-нибудь оврага с кучей ранений?
А что если… она и вправду мертва? Прошел ровно год с ее пропажи, и действительно, надеяться на то, что ее найдут живой – глупо.
Детектив Родент возможно окажется правым. Все потеряно и Адель уже не вернуть.
Я резко помотал головой, пытаясь прогнать скорбные мысли. Так, я должен собраться! Отставить хныканье и пессимизм! Я должен верить, верить, верить и еще раз верить! Должен улыбаться, несмотря ни на что, заботиться о родителях, ведь они – единственные дорогие люди, которые у меня остались. А если и с ними что-то случиться, то мне незачем жить. Я потеряю краски жизни, ни один праздник не будет взывать во мне радости. Даже этот проклятый Хэллоуин.
Я сполоснул зеленую тряпку и с ведром подошёл к стеллажу. Я начал убирать все книги сначала с верхней полки, чтобы промыть её. Как же быстро пылятся все эти полки и книги! Сейчас опять зачихаюсь!
Неожиданно, когда я хотел положить одну из книг на стол, из неё выпали какие-то листовки, причем по виду довольно старые. Странно, раньше из её книг никогда ничего не выпадало, может, я просто не замечал? Мое любопытство снова взяло вверх. Я аккуратно спустился с табурета, чтобы поднять неизвестные бумажки. Взяв пыльные, шершавые листовки в руки, я развернул их. На первой бумажке оказались непонятные символы, которые поначалу было невозможно прочитать, но когда на сверток попал свет от лампы, неизвестные ранее символы стали ультрафиолетовыми, а на другой стороне бумажки виднелись ещё какие-то иероглифы. Походили эти символы больше на египетские буквы, но что-то в них было другое; что-то, что не видел еще ни один филолог и лингвист всей планеты. Шумно сглотнув и пару раз моргнув, я перешёл к следующей листовке, на протёртой бумаге которой было еле разборчиво написано: