Ужас по соседству

До тех пор, пока не случилось кое-что действительно страшное.

Степан Михайлович отбыл из усадьбы в неизвестном нам направлении, и мы решили провернуть особенную шалость – проникнуть в дом и развалить гнездо кошмаров, так сказать, изнутри. И зажигалки взяли, и тряпки промасленные, все как полагается.

У нас даже почти получилось – в дом мы попали без проблем, только калитка у ворот скрипнула неприятно, будто бы давая нам последний шанс одуматься. А вот дальше… Дальше, если честно, я помню все крайне отрывочно.

Вот мы заходим в темную прихожую и оглядываемся. Я четко знаю, что за моей спиной еще трое моих товарищей, слышу их дыхание, а потом… Я остаюсь совершенно один. Где? Не имею ни малейшего понятия, потому что вокруг пронзительно темно, настолько, что мне кажется – я ослеп. Ни звуков, ни шорохов, ничего, только темнота, абсолютная.

Вот я пытаюсь кричать и понимаю, что ни звука не могу издать, мой рот просто открывается вхолостую. Вот кто-то рядом шевелится, касаясь моей руки, но лучше бы никого там не было, потому что прикосновение это вовсе не теплое и дружеское – по моей руке будто проходятся наждаком, срывая с мясом кожу. И я кричу, но звуков все еще нет.

Вот я сворачиваюсь в комочек, пытаясь защититься от прикосновений. Они пугают меня, я все еще беспомощен и слеп, и понимаю, что если это «что-то» коснется меня всерьез, с намерением убить, а не.. изучить? Поиграть? Для меня все будет закончено.

Вот резкий свет слепит глаза, и я снова в прихожей, совершенно целый и невредимый, а за моей спиной испуганно таращатся мои друзья, зареванные и даже, кажется, описавшиеся от ужаса. А напротив нас зависнув в воздухе парит какая-то тварь, мало похожая на все, что я когда-либо видел в своей короткой жизни. Я готовлюсь умереть, но…

В этот момент меня и моих друзей буквально отшвыривает за дверь. Между нами и тварью появляется Степан Михайлович с какой-то жутковатой улыбкой. Он раскидывает руки, что-то бормочет, и тварь воет в попытках то ли убить, то ли убежать. Я не вижу до конца, скорее больше понимаю, что именно от Степана Михайловича зависит, выживем ли мы все, или же наши косточки найдут когда-нибудь потом, если вообще найдут. Я кричу, когда тварь отращивает из тумана щупальце, которое пытается обойти Степана Михайловича со спины и добраться до нас, но наш спаситель и сам не дремлет, ударяя по щупальцу четками и продолжая бормотать что-то непонятное. Тварь воет, мечется по коридору, пытается достать хоть кого-то. А потом дверь захлопывается, окончательно отсекая нас от сражения, которое идет внутри дома. И только по громкому вою я понимаю, что все. Закончилось.

Позже мы все, перепуганные и чумазые, сидим за столом вместе с хозяином дома, пьем чай и смотрим во все глаза, даже не пытаясь понять, что только что произошло. Я залипаю взглядом на большом золотом кресте, покачивающемся на груди Степана Михайловича, и тот, ухмыляясь, заправляет его в рубашку. Кажется, он извиняется перед нами. «Простите», говорит он, «что вам пришлось это увидеть. Она не выходила раньше, надо было ловить на живца».

А дальше… наступает темнота. Просыпаюсь я уже дома, в собственной постели. Мои родители не выглядят ни испуганными, ни напряженными, как будто ничего не случилось. Чуть позже я обнаруживаю, что мои друзья тоже ничего не помнят, и даже почти уверяю себя, что это был дурной сон, но…

Степан Михайлович уезжает в тот же день, когда я просыпаюсь после своего кошмара. Он собирает свои вещи так же быстро, как и привез, а я сижу на заборе и кошусь в его сторону: спросить – не спросить. Странно, но дом, который до этого наводил жуть на всю деревню, больше не выглядит пугающим и мрачным, обычный дом, который вот-вот развалится от времени.

А когда я уже решаюсь все же спросить, Степан Михайлович сам подходит ко мне. Треплет по голове сухой широкой ладонью и, не дав мне даже рта открыть, роняет в мои ладони старые четки. Те самые, которыми он ударил щупальце твари. Мне кажется, что в его ухмылке проскальзывает что-то горькое, как будто это действие приносит ему боль.

Больше мы никогда не виделись с ним. Я рос, дом разваливался, сначала став приютом для мародеров всех мастей, а потом просто под давлением природы, которая, как я уже говорил, не терпит пустоты. Много, много позже, прочитав кучу крайне специфических книг и столкнувшись пару раз с похожими тварями, я понял, почему горчила улыбка моего странного знакомого.

Я тоже вижу их. В заброшенных домах, в «неблагополучных» районах, в опасных для людей местах, обросших различными легендами. Я не знаю, что случилось со Степаном Михайловичем, подозреваю, что, передав свои четки мне он отошел от дел, или вообще умер, но точно знаю, что мой долг – избавлять мир от тварей, этих порождений зла человеческого. Подозреваю еще, что нас таких много, тех, кто видит изнанку мира.

И точно знаю, что рано или поздно на моем пути появится ребенок, которому я обязан буду передать старые четки, вместе с одиночеством, ненавистью людей и даром видеть тех, кто несет в себе зло. И это будет вовсе не радостный подарок, поверьте.

Ведьма в каждой из нас

Можно бесконечно долго говорить о пользе или вреде самовнушения, но иногда хорошая шутка действительно оборачивается чем-то… Проклятием? Колдовством? Или все же дело не в магии, а?

Как говорила моя хорошая подруга «В каждой женщине спит ведьма, и хорошо, если она спит достаточно крепко, чтобы не вредить окружающим». В моей свекрови ведьма определенно бодрствовала, потому что никак иначе объяснить ее потрясающе паскудный характер у меня не получалось.

Выходя замуж, я даже не подозревала, что краеугольным камнем моего брака будут не любовь и взаимоуважение, а его мама. Страшилками меня, конечно, пугали, и не раз, но как-то не думала я, что материнская любовь может быть вот такой, жуткой и калечащей все вокруг. Муж казался мне достаточно адекватным, способным если не противостоять маме, то хотя бы не пускать ее в нашу жизнь.

Я ошибалась. Первые звоночки, когда мне – тогда еще невесте – активно советовали, как нужно правильно вести хозяйство, стирать носки и готовить завтрак «сыночке», я благополучно пропускала мимо ушей. Жили мы с мужем отдельно, в собственной квартире, а периодические набеги будущей свекрови в будущем же я планировала просто пресекать. Кто ж знал, что у этой старой карги найдется свой дубликат ключей? И дубликат дубликата, и еще какие-то дубликаты…

Первую брачную ночь мы с мужем проводили под ее громкие причитания и советы под дверью. Серьезно. Свекровь, не стесняясь в выражениях, обсуждала сама с собой, чем именно мы там занимается, в каких позах, и как нам стоит закрыть форточку, пока ее сыночку не надуло спину. В НАШЕЙ квартире! В НАШУ первую брачную ночь! На мое искренне возмущение, муж сказал, что мама нервничает, да и не выгонишь же старую женщину ночью на улицу. А то, что эта старая женщина подслушивает и подсматривает, даже не скрываясь, это, видимо, ок, нормально…

Тогда я проглотила. И глотала еще долго, почти год глотала, по усиленной программе. И вещи-то я не так складываю, и обеды готовлю невкусные, неправильные с точки зрения Ее Величества, и пыль у меня по углам, и вообще, я – приживалка, которая к ее драгоценному присосалась с целью наживы. И, нет, я не пускала ее в квартиру, я, как уже выше говорила, даже замки меняла, но она все равно из раза в раз оказывалась на моем пороге, копалась в вещах, перекладывала мои трусы по каким-то пакетикам, потому что «так надо», проверяла, как хорошо мы платим по счетам и чем заполняем холодильник, пыталась забирать себе зарплату мужа, якобы мы не так ее тратим, и ей лучше видно.

С мужем я разговаривала не раз и даже не два, но весь его ответ был – «Сами разбирайтесь, вы женщины, вам виднее». На просьбы поговорить с матерью и объяснить ей, что это наша семейная жизнь, и мы как-нибудь сами разберемся, он не реагировал, занимая позицию страуса. И в конце концов, где-то на очередном спиче свекрови о том, что в отпуск можно и не ездить, а лучше сэкономить и отдохнуть на ее даче, а деньги отдать ей, я сломалась.