Страница 8 из 13
– Софи-и-я, – протянула Жанна, оглядывая её всклокоченные волосы и мятое платье. Софка аж вздрогнула от её взгляда – будто коснулась чего-то студенистого и липкого. – Что это мы тут забыли? Мы же, кажется, уехали покорять столицы?
– Сама-то тут что делаешь? – буркнула Софа, не желая ни упражняться в остроумии, ни вообще разговаривать. Очень хотелось оказаться одной, в тишине. Как только эта краснокудрая коза очутилась у Насти?.. – Пусти.
Но Жанна встала в узком коридоре, упёршись руками в стены, – карикатура утренней сцены с Дуболомом. Насмешливо велела:
– Нет, ты сначала ответь!
– Пусти, я тебе сказала, – процедила Софа.
– Мать, что ли, выгнала такое страшилище?
– Пошла ты в задницу! – хрипло заорала Софка, у которой прорвался наконец чёрный нарыв обиды. – Пошла вон отсюда! Вали! Вон!
И снова поднялось то жуткое, которое кричало с утра: дотянуться! ударить! причинить боль! Софка замахнулась, но Жанка тут же отшатнулась сама, бормоча:
– Припадочная!
– Уж лучше припадочная, чем сучка, – фыркнула, тяжело дыша, Софа. Проскользнула в кухню, чувствуя, что, кажется, перегнула палку. Про Жанну, конечно, ходили разные слухи, но вот так… Но ведь и она полезла ни с того ни с сего! Нечего приставать к человеку, когда он и так в полной жо…
– Софка! Софка, ты что? – зашипела подскочившая Настя, поспешно уводя её и через плечо заискивающе улыбаясь Жанне. – У неё отец генерал… Она же тебя…
– Это я её! – чувствуя горькую, безнаказанную наглость, чувствуя себя на таком дне, где уже не страшна даже дочь генерала, рявкнула Софка. Добавила, оборачиваясь: – Вали, я тебе сказала! Чтоб я тебя тут не видела, сучка крашеная!
– Да что с тобой? – чуть не плакала Настя. – Соф! Ну вечер не порти!
Софа криво усмехнулась. Подруга. Вечер у неё… А то, что у Софки такой бардак, такой раздрай, – Насте, по ходу, всё равно. Только вечер не порти…
Приговаривая что-то, Настя запихнула Софку за стол, погасила верхний свет, оставила только маленький зелёный бра. Поставила перед ней чашку. Махнула на подоконник – там в ряд выстроились миски, коробки и вскрытые пачки.
– Что найдёшь – ешь. Мне правда надо к гостям. Там много кто собрался… Я же не знала, что ты сегодня приедешь. С днюшечкой тебя, Софыч. Не кисни. Всё образумится!
– Насть! Насть, а можно мне…
«А можно мне к тебе в комнату?» – хотела спросить Софа, но Настя уже исчезла в коридоре. Но услышала, метнулась обратно и зашептала:
– Там ремонт, туда нельзя пока, грязно. Посиди тут. Потом гости уйдут, и всё устроим. Пей чай!
Дважды повторять не пришлось. Софа залпом ополовинила кружку еле тёплого чая, а потом принялась шерудить по чашкам с салатами, печеньем и солёной рыбой. Обнаружились и бутылки: пустые и полные. Да, вечеринка, судя по всему, проходит основательно…
Софа отрезала хлеба, взяла кусок колбасы, наложила скупо заправленного майонезом салата и принялась есть. Проглотив всё в мгновение ока, секунду подумала и положила ещё. Казалось, что от каждого съеденного куска голод только разрастается. Софка ела и ела, жевала, кусала, глотала, пытаясь заглушить пустоту внутри, – пока не поняла, что на самом деле это вовсе не голод. Это страх.
Мама так и не перезвонила.
Минут через десять стало плохо; затошнило. Софа пыталась справиться, массировала виски, сжимала зубы, в конце концов уронила голову на руки и уткнулась в стол, но в нос шибанул сложный, приторный дух клеёнки, впитавшей десятки запахов, и Софа рванула к раковине.
Всё случилось быстро и мерзко. Дрожащей рукой Софка вытерла губы, открыла кран, умылась. Кое-как прибралась за собой, набрала воды в пригоршню и принялась жадно, мелкими глотками пить. Напала икота. В ногах и во всём теле обосновалась жуткая слабость; Софа едва добралась до стула, рухнула, навалившись на стену, и едва не спутала потолок и пол – так сильно закружилась голова.
Чувствуя, что ещё чуть-чуть, и она приляжет прямо на пол, Софа по липкому полу пробралась к балкону. К счастью, щеколду задвинули неплотно, балкон ещё не задраили на зиму, и дверь поддалась сразу. Свежий ледяной воздух дунул в лицо. Софа выскользнула на балкон и ощупью пошла вперёд – в Настиной квартире балкон соединял обе комнаты и кухню, Софка планировала пробраться до конца и выбраться в спальню. Идти через комнату в таком состоянии было бы сумасшествием, и Софа с упорством помирающего пробиралась через баррикады стеклянных банок, ржавые санки и груды половиков. Почти у цели она запнулась об обледеневшее ведро и пропахала бы носом землю, если бы прямо перед ней не случилась дверь в Настину комнату. Софа стукнулась о стекло лбом, схватилась за что-то и наконец, поймав равновесие, уставилась прямо внутрь.
На углу дома светил фиолетовый фонарь. В его мутных, мягких лучах было совсем легко различить очертания предметов, а лёгкий тюль не мешал обзору. Где ж тут ремонт? Всё вполне жилое…
Софка разглядела Настин стол, за которым они сиживали за домашкой в куда лучшие времена. Шкаф, плюшевого котяру Фантика, развороченную кровать…
Даже в фиолетовом свете перепутать цвет было невозможно. Пронзительно-красные всклокоченные кудри, бледное лицо. Голые плечи, голая спина. Ещё одни плечи, ещё одна спина – темнее, матовей. Ещё одна встрёпанная шевелюра…
Жанна повернулась и уставилась прямо на Софку. Софа пялилась на неё сквозь стекло, раскрыв рот, совершенно не соображая. В голове, как водоросли в полосе прибоя, мотались мысли.
Жанка узнала её; губы растянулись в широкую, змеиную ухмылку. Сверкнули белые, как жемчужинки, зубы. Она подвинулась, отклонилась, что-то проговорила – Софа никогда не умела читать по губам, – и тот, кто был в кровати рядом с ней, сел, натягивая на грудь одеяло.
Макс.
Вот тут мир окончательно перевернулся. Софа поскользнулась на примёрзшей к кафелю тряпке, упала, долбануло в спину, всё съехало, и где-то над головой, через пыльное стекло, вспыхнули и погасли колючие звёзды.
Глава 5. Я иду, но мне кажется, я падаю
В тёплые подъезды заходи —
С запахом рассольника и кошек,
С россыпью светящихся окошек,
С пятачками воробьиных крошек,
С долгим капремонтом впереди.
В тёплые подъезды заходи.
Я живой, пока ещё живой —
Голубиный, тополиный, нежный,
Солнечный, дождливый и прибрежный,
По весне звенящий, как скворечник,
Город Глазов. Ласковый и твой.
Я живой пока ещё, живой.
Тихий, замурованный листвой,
Я стою, во времени застывший,
Над рекой осенней и остывшей,
К снегопадам подготовив крыши,
Настоящий, всё ещё живой,
Тихий, замурованный листвой.
Заходи ко мне на огонёк —
Хоть на две минуты на вокзале!
Обо мне так малое сказали;
Оглянись с раскрытыми глазами!..
На недельку, на спор, на денёк —
Заходи ко мне на огонёк.
Софа не знала, сколько прошло времени, засыпала она или просыпалась, бодрствовала или проваливалась в небытие. В себя её привёл звонок телефона, и она резко села. Не глядя, поднесла к уху, совершенно уверенная:
– Мама!
– Софа! Соф, ты где?
Голос был совершенно не мамин. Голос был Настин.
– Ты где, Софыч?
Софа разом вспомнила всё и, всхлипнув, ответила:
– У тебя на балконе лежу.
– Ду-ура, – вздохнули в трубке, раздались гудки, а секунду спустя кто-то уже мчался к ней, сметая коробки и банки.
– Ты что тут делаешь?! – испуганно позвала Настя. – Холодина же! Совсем сдурела? Застудишь же всё, не май месяц! Что ты тут забыла?
– Ты прям как мама говоришь, – прошептала Софка, опираясь на Настину руку и кое-как поднимаясь. – Я прилечь хотела. Устала.