Безумные дни

Я не стал отвечать. Он всё равно увидит, что я прочитал, но не буду спешить. Не знаю, хочу ли я снова в эту карусель — большие данные и просто данные, мониторинг, анализ, мониторинг анализа и анализ мониторинга… Ядерную бомбу тут определённо не сбросили, и это уже хорошо. Может, обойдется всё? Во всяком случае, у нас теперь есть выбор.

Вернулся к Башне, закрыл проход, отвёз жене вещи — был обфыркан, что не те, не в том порядке и вообще помял. Ну вот, наконец-то, пришла в себя! Смотрел на неё и думал, что очень её люблю и соскучился. И, может быть, будет мальчик. Ну, чисто для разнообразия. Но и девочек много не бывает. А потом понял, что скоро полночь и надо что-то уже решать.

Зашел в комнату к Криспи — она сидела на кровати, опершись спиной о подушки, и что-то читала на полупрозрачной тонкой пластине. Наверное, это их коммуникатор и есть. Рассказал ей про Андрея.

— Ты самая от него пострадавшая, — сказал я. — Как скажешь, так и сделаю.

Ну да, перевалил ответственность на девочку, герой. Но это её мир, её враг и её право. И культ ответственности Юных у них тут не просто так.

Криспи долго молчала, отложив коммуникатор, а потом сказала тихо:

— Я поеду с тобой.

И мы поехали.

Ночью дороги и улицы Альтериона оказались равно пусты, и мы без проблем доехали, никого не встретив. Я поставил УАЗик у стены, чтобы он не бросался в глаза. Мы высадились и отошли в сторонку, типа просто так тут стоим. Андрей не прорывался со стрельбой, не спустился на простыне из окна, не прыгнул с крыши с наволочкой вместо парашюта — просто и буднично вышел из двери.

— Приношу свои извинения, Юная, — поклонился он Криспи. — Так вышло.

— Я не прощу тебе Туори, — ответила она. — Но сейчас уезжай, это будет правильно.

Он молча кивнул мне, залез в Уазик, завёл его и, со скрежетом включив передачу — я поморщился, как от зубной боли, — поехал. Мы смотрели ему вслед, пока он не скрылся за поворотом, и я думал, что этот период в моей жизни закончился.

Теперь будет что-то другое.

Эпилогика

Македонец

В коммунары меня приняли как-то буднично — без присяги и «торжественно клянусь», даже галстук красный не повязали, жлобы. Усталая женщина на складе поставила меня на довольствие, шлёпнув какой-то штамп в разлинованную прошитую книгу. Я только расписался в соответствующей графе. Получил большой бумажный пакет с одеждой и «личными вещами» (преимущественно предметами гигиены), а потом Маринка отвела меня заселяться — нам на двоих дали небольшую «гостинку».

— И что, даже паспорт не дадут? — удивился я.

— У нас слишком мало народу для бюрократии, — засмеялась Марина. — Все в базе учёта кадров.

Жить в Коммуне оказалось непривычно и немного казарменно, но я мало сталкивался со здешним бытом. После полевых выходов оставалось только принять душ, закинуть одежду в стирку, сбегать в столовую — и валиться в койку. Однако наличие в этой койке Маринки полностью примиряло меня с таким режимом. Мы с ней даже поженились — хотя здешнее бракосочетание оказалось ещё более неформальным, чем гражданство. В нашем мире брак — это, в первую очередь, имущественные вопросы и обязательства по поддержке потомства, а тут и имущества толком нет, и потомству пропасть не дадут. Так что здешний брак — это просто добровольное публичное объявление о том, что вы с этой женщиной — пара. Мы отметили событие в единственном ресторане без специальных гостей — но нас поздравляли все, кто оказался рядом. Здесь так принято.

Занимался я в основном тем же, чем и всегда — стрелял в людей из пистолетов. Коммуна была в осаде и вела рейдовые бои за разблокировку реперов. Машина, на которой мы с Маринкой добирались до Коммуны, стала нашей тачанкой: мы лихо подлетали к блокированным реперам с «изнанки» (что бы это ни значило) и пытались с налёта выбивать их охрану. Экипаж машины боевой: я и Маринка за стрелков, м-оператор за штурмана и ещё пара бойцов — водитель и пулемётчик. Выскакивали, как черти из ада, стреляли во всё, что видим, и уходили обратно, давая возможность тяжёлой группе прорыва пройти через репер и закрепиться. Сложнее всего было добиться синхронности работы групп, но м-операторы как-то решили эту задачу.

В целом мы действовали успешно, хотя легко дались только первые несколько выходов. Противники наши — пресловутый Комспас — вояки опытные, серьёзные. Они быстро сообразили, как организовать оборону в новых условиях. И пошла игра вдолгую, на истощение ресурсов — в первую очередь, человеческих. Иногда мы их выносили на эффекте неожиданности, иногда нарывались на такой отпор, что приходилось уходить, не решив задачи. Я был уже дважды ранен, один раз Маринке прострелили руку, дважды мы теряли пулемётчиков и один раз — водителя. В Коммуне использовали регенеративные препараты на основе Вещества, что позволяло вытаскивать даже очень тяжёлых раненых, а лёгкие ранения заживали за пару дней. Это отчасти компенсировало преимущество в людях, которое имели нападающие. К счастью, их ресурсы тоже были не беспредельны. Нам всё чаще встречались молодые, плохо обученные, слабо вооружённые солдаты — видимо, кадровых вояк мы неплохо проредили.

В результате нашей работы паритет был достигнут на новых, более выгодных для Коммуны условиях — закрепившись на нескольких ключевых реперах, мы уже не отдавали их назад, и полная изоляция стала невозможна. С обеих сторон происходили попытки изменить ситуацию в свою пользу, и мы и они несли потери, но это уже не было такой катастрофой, как в первые дни осады.

Иногда мы с Маринкой работали на разведку на той же машине, но Ольга была за пилота, Андрей за штурмана и Борух за пулеметчика. О целях разведчиков меня не извещали, но несложно было догадаться, что Коммуна ищет главную базу Комспаса. Мы пытались захватить командиров, проводили какие-то исследования в пустых срезах и так далее. Не могу судить, насколько успешны были поиски, потому что моё дело — стрелять, чем я и занимался.

В принципе, меня всё устраивало, но я очень ждал, когда эта война закончится — я взял с Маринки клятву, что она бросит рейды, и мы тут же обзаведёмся ребёнком.

В глубине души я надеялся, что мой талант не наследуется. Хватит Мультиверсуму одного Македонца.

Лена

Красивая рыжая женщина стоит у плиты в свободном красном платье, босая и беременная. Помешивая кашу, она улыбается своим мыслям.

— Мама, мама, манная каша готова? — в кухню врывается белокурое звонкое торнадо и делает два круга в погоне за рыжим пушистым котом.

Кот, развернувшись с заносом задних лап, стартует в коридор, уклонившись от ласковых загребущих ручонок. Машка, раскрасневшаяся от погони, запрыгивает на стул.

— Сейчас будет, солнышко. Тебе с чем?

— С клубничным вареньем!

Женщина наполняет тарелку и некоторое время смотрит, как девочка ест, аккуратно цепляя кашу с остывших краёв и неумолимо двигаясь к середине. Она непроизвольно поглаживает большой живот и снова улыбается. Беременность очень ей к лицу.

— Спасибо! — светловолосая шестилетка срывается со стула и мчится обратно в гостиную. Кажется, чей-то рыжий хвост сейчас будет решительно схвачен, а его обладатель принуждён к активным играм.

Рыжая женщина составляет посуду в моечную машину, вытирает руки полотенцем, вешает его на крючок…

В коридоре раздаётся резкий хлопок — и она уже стоит, прижавшись спиной к стене и направив в сторону дверного проёма толстый ствол пистолета-пулемёта «Кедр Б». Её голубые глаза сияют льдом и безумием, предохранитель снят, патрон дослан, рука тверда.

— Мама, мама! Ёксель уронил вазу! Она разбилась! Я не виновата, он сам!

Глаза женщины становятся просто голубыми, с лица пропадает злой оскал.

— Ничего, дорогая, я сейчас уберу, не бегай там, а то ножки поранишь!

Женщина, не глядя, задвигает ящик стола, где под полотенцами лежит такой необычный для кухни прибор и, больно прищемив палец, машинально говорит: