Страница 27 из 135
судебные документы, особенно обвинительный акт, ни обвиняемому, ни его
защитнику недоступны, так что в общем они либо совсем не знают, либо знают очень смутно, насчет чего именно направлять первое ходатайство, поэтому
в нем только случайно может содержаться что-нибудь, имеющее значение для
дела. А по-настоящему точные и доказательные ходатайства можно вырабо-тать только позже, когда по ходу следствия и допросов обвиняемого можно
будет яснее увидеть отдельные пункты обвинения и их обоснование или хотя
бы построить какие-то догадки. Вести при таких условиях защиту, конечно, весьма невыгодно и затруднительно. Но и это делается намеренно. Дело в том, что суд, собственно говоря, защиту не допускает, а только терпит ее, и даже вопрос о том, возможно ли истолковать соответствующую статью закона в духе
такой терпимости, тоже является спорным. Потому-то, строго говоря, нет
признанных судом адвокатов, а все выступающие перед этим судом в качестве защитников, в сущности, являются подпольными адвокатами. Разумеется, это очень унижает все сословие, и когда К. в следующий раз попадет в канцелярию суда, он для ознакомления с этой стороной вопроса может осмотреть
адвокатскую комнату. Можно предположить, что его в высшей степени напу-гает общество, которое там собирается. Уже одно то, что им предоставлена
тесная, низкая комната, говорит о презрении, какое суд питает к этим людям.
Освещается помещение только через небольшой люк, расположенный на
такой высоте, что если хочешь выглянуть, то тебе в нос не только сразу уда-ряет дым, но и прямо в лицо летит сажа из камина, расположенного тут
же; нет, надо еще найти кого-нибудь из коллег, кто подставил бы тебе спину. А в полу этой комнаты — и это еще один пример того, в каком виде она
92
ф. кафка
содержится, — в полу уже больше года как появилась дыра, не такая большая, чтобы туда мог провалиться человек, но достаточно широкая, чтобы туда попасть всей ногой. Эта адвокатская комната расположена на втором чердаке; значит, если чья-нибудь нога попадает в эту дыру, она свисает вниз и болтается
над первым чердаком, над тем самым проходом, где сидят в ожидании клиенты.
Неудивительно, что в адвокатских кругах такое положение вещей считают, мягко говоря, позорным. Жалобы по начальству никаких результатов не дают, однако адвокатам строжайше запрещено делать какой-либо ремонт помещения за свой счет. Впрочем, и это отношение к адвокатам вполне обосновано.
Защиту вообще хотят, насколько возможно, отстранить, вся ставка делается
на самого обвиняемого. Точка зрения, в сущности, не плохая, но было бы чрезвычайно ошибочным делать вывод, что в этом суде адвокаты обвиняе мым не
нужны. Напротив, ни в каком другом суде нет такой настоятельной необходимости в адвокатах. Дело в том, что все судопроизводство является тайной не
только для общественности, но и для самого обвиняемого. Разумеется, только
в тех пределах, в каких это возможно, но возможности тут не ограниченные.
Ведь и обвиняемый не имеет доступа к судебным материалам, а делать выводы
об этих материалах на основании допросов весьма затруднительно, особенно
для самого обвиняемого, который к тому же растерян и обеспокоен всякими
другими отвлекающими его неприятностями. Вот тут-то и вмешивается защита. Вообще-то защитников на допросы не допускают, поэтому им надо сразу после защиты, по возможности прямо у дверей кабинета следователя, выпытать у обвиняемого, о чем его допрашивали, и из этих, часто уже весьма путаных, показаний отобрать все, что может быть полезно для защиты.
Но и это не самое главное, потому что таким путем можно узнать очень мало, хотя и тут, как везде, человек дельный, конечно, узнает больше других.
Но самым важным остаются личные связи адвоката, в них-то и кроется основная ценность защиты. Разумеется, К. уже по собственному опыту убедился, что организация судебного аппарата на низших ступенях не вполне совершенна, что там много нерадивых и продажных чиновников, из-за чего в строго
замкнутой системе суда появляются бреши. В них-то по большей части и про-тискиваются всякие адвокаты, тут идет и подслушивание, и подкуп, а бывали, по крайней мере в прежние времена, и похищения судебных актов. Не приходится отрицать, что этими способами на время достигались иногда порази-тельно благоприятные для подсудимого результаты, и мелкие адвокатишки
обычно бахвалятся этим, привлекая новую клиентуру, но на дальнейший ход
процесса все это никак не влияет или даже влияет плохо. По-настоящему цен-ными являются только честные личные знакомства, главным образом с высшими чиновниками; конечно, речь идет хоть и о высших чиновниках, но низшей категории. Только так и можно повлиять на ход процесса — сначала исподволь, а потом все более и более заметно. Но это доступно лишь не многим
адвокатам, и тут К. повезло: выбор он сделал правильный. Пожалуй, только
у двух-трех адвокатов есть такие связи, как у него, у доктора Гульда.
процесс
93
Таким, как он, разумеется, нет дела до той компании из адвокатской комнаты, никакого отношения к ним он не имеет. Тем тесней его связи с судейскими чиновниками. Ему, доктору Гульду, вовсе и не нужно ходить в суд, околачиваться
у дверей следственных органов, ждать случайного появления чиновников
и, в зависимости от их настроения, добиваться успеха, почти всегда только ка-жущегося, а иногда и ничего не добиться. Нет — К. сам это видел, — чиновники, и даже весьма высокого ранга, сами приходят сюда, охотно делятся сведе-ниями либо открыто, либо так, что легко можно догадаться, обсуждают
следую щие этапы процесса; более того, в отдельных случаях они даже дают
себя переубедить и охотно становятся на вашу точку зрения. Правда, именно
в этом им особенно доверять не следует — даже если они определенно выска-зывают благоприятные для защиты намерения, — ибо вполне возможно, что
отсюда они отправятся прямо в канцелярию и к следующему же заседанию
продиктуют прямо противоположное заключение для обвиняемого, гораздо
более суровое, чем то первоначальное заключение, от которого они, по их
утверждению, отказались начисто. Против этого, конечно, обороняться трудно, ведь то, что сказано с глазу на глаз, так и остается сказанным с глазу на глаз
и открыто обсуждаться не может, даже если бы защита не стремилась сохранить благорасположение данного лица. С другой же стороны, вполне правильно, что эти лица связываются с защитой — разумеется, только с защитой
компетентной, и делают они это отнюдь не из одного человеколюбия или дружественных чувств, а отчасти и ради собственной выгоды. Тут-то и ощущает-ся недостаток судебного устройства, которое с самого начала предписывает
секретность в делах. Чиновникам не хватает связи с населением; правда, для
обычных, средних процессов они хорошо осведомлены, и такие процессы
идут гладко сами по себе, словно по рельсам, их надо только изредка подталкивать. А вот в очень простых случаях, а также в случаях очень сложных они
совершенно беспомощны: из-за того, что они всегда безоговорочно скованы
законами, у них нет понимания человеческих взаимоотношений, а это страшно затрудняет ведение таких дел. Тут-то они и приходят просить совета у адвоката, а за ними идет курьер с теми протоколами, которые обычно хранятся
в тайне. Вон у того окна, глядя на улицу с истинной грустью, сиживали господа, каких тут меньше всего можно было бы ждать, а в это время адвокат изучал
документы у своего стола, чтобы подать им разумный совет. Именно в таких
обстоятельствах становилось виднее всего, насколько серьезно эти господа относятся к своей профессии и в какое отчаяние их приводят препятствия, непреодолимые по самой своей природе. Надо им отдать справедливость, положение у них и без того сложное, и службу эту никак нельзя назвать легкой.
Ступени и ранги суда бесконечны и неизвестны даже посвященным.