Страница 134 из 135
нам по мощью и защитой, и придут в восторг оттого, что все должно остаться
тайной и что тайна эта свяжет нас еще крепче, чем до сих пор. Пойдем же, ну, пожалуйста, пойдем к нам! Ты себя ничем не обяжешь и не будешь привязан
к нашей комнате навсегда, как мы. Когда настанет весна, и ты найдешь пристанище где-нибудь в другом месте, и тебе у нас не понравится, ты сможешь
уйти; конечно, ты и тогда обязан сохранить тайну и не выдавать нас, иначе для
нас это будет последний час в гостинице; разумеется, когда ты будешь у нас, ты должен быть очень осторожен, нигде не показываться, если мы сочтем это
небезопасным, и вообще ты должен будешь слушаться наших указаний; вот
единственное, что тебя свяжет, но ты в этом так же заинтересован, как и мы, а в других отношениях ты совершенно свободен, работу мы тебе дадим не-трудную, не бойся. Ну как, пойдем?
— А до весны еще далеко? — спросил К.
— До весны? — повторила Пепи. — Зима у нас длинная, очень длинная
и однообразная. Но мы там, внизу, не жалуемся, мы хорошо защищены от хо-лодов. Ну, а потом придет и весна и лето, всему свое время, но когда вспомина-ешь, и весна и лето кажутся такими коротенькими, будто длились два дня, не
больше, да и то в эти дни, даже в самую распрекрасную погоду, вдруг начинает
падать снег.
Тут отворилась дверь. Пепи вздрогнула, в мыслях она уже была далеко отсюда, но вошла не Фрида, вошла хозяйка. Она сделала удивленное лицо, застав К. еще здесь. К. извинился, сказав, что ждал хозяйку, и тут же поблагодарил ее за то, что ему разрешили тут переночевать. У него создалось впечатление, сказал К., будто хозяйка хочет еще раз с ним поговорить, он просит прощения, если вышла ошибка, кроме того, ему сейчас непременно надо уходить, слишком надолго он оставил без присмотра школу, где работает сторожем, но
всему виной вчерашний вызов, он еще плохо разбирается в таких делах, больше никогда он не доставит госпоже хозяйке столько неприятностей, как вчера.
И он поклонился, собираясь уйти. Хозяйка посмотрела на него странным
взглядом, словно во сне. Этим взглядом она удержала К. на месте дольше, чем
он хотел. А тут она еще слабо улыбнулась, и только удивленный вид К. как будто
замок
427
привел ее немного в себя. Казалось, она ждала ответа на свою улыбку и, не по-лучив его, только тут пришла в себя.
— Кажется, вчера ты имел дерзость что-то сказать о моем платье?
Нет, К. ничего не помнил.
— Как, ты не помнишь? Значит, к дерзости добавляется еще и трусость.
К. извинился, сославшись на вчерашнюю усталость, вполне возможно, что
он что-то наболтал, во всяком случае он ничего не помнил. Да и что он мог
сказать о платье госпожи хозяйки? Только что таких красивых платьев он никогда не видел. По крайней мере он никогда не видел хозяек гостиниц на работе в таком платье.
— Замолчи, — быстро сказала хозяйка. — Я не желаю слышать от тебя ни
слова про мои платья. Не смей думать о моих платьях. Запрещаю это тебе раз
навсегда.
К. еще раз поклонился и пошел к дверям.
— А что это значит? — крикнула ему хозяйка вслед. — Никогда не видал хозяек гостиниц за работой в таком платье? Что за бессмысленные слова!
Это же полная бессмыслица! Что ты этим хочешь сказать?
К. обернулся и попросил хозяйку не волноваться. Конечно, замечание бессмысленно. Он же ничего в платьях не понимает. Ему в его положении всякое
незаплатанное и чистое платье уже кажется дорогим. Он только удивился, когда увидел хозяйку ночью там, в коридоре, среди всех этих полуодетых мужчин
в таком красивом вечернем платье, вот и все.
— Ага, — сказала хозяйка, — кажется, ты, наконец, вспомнил свое вчерашнее замечание. Да еще дополняешь его новой чепухой. Правильно, что
ты в платьях ничего не понимаешь. Но тогда воздержись, пожалуйста, —
и я серьезно тебя об этом прошу — судить о том, дорогое ли это платье, неподходящее оно или вечернее, — словом, про все такое… И вообще… — тут
она передернулась, словно от озноба, — перестань интересоваться моими
платьями, слышишь? — И когда К. хотел молча повернуться к выходу, она
спросила: — Да и что ты понимаешь в платьях? — К. пожал плечами: нет, он
в них ничего не понимает. — Ах, не понимаешь, — сказала хозяйка, — так не
бери на себя смелость судить об этом. Пойдем со мной в контору, я тебе что-то покажу, тогда, надеюсь, ты навсегда прекратишь свои дерзости. — Она первой вышла из дверей, и Пепи подскочила к К. под предлогом получить с него
деньги, и они торопливо договорились, это было просто: К. уже знал двор, откуда вели ворота в проулок, а подле ворот была маленькая дверь, примерно
через час Пепи будет ждать за ней и на троекратный стук откроет К.
Контора хозяина находилась напротив буфета, надо было только пересечь
прихожую, и хозяйка уже стояла в освещенной конторе и нетерпеливо ждала К. Но тут им помешали. Герстекер ждал в прихожей и хотел поговорить
с К. Было не так легко отвязаться от него, но тут помогла хозяйка, запретив
Герстекеру приставать к К. «Да куда же ты? Куда?» — закричал Герстекер, когда уже захлопнулись двери, и его голос противно прервался кашлем и охами.
428
ф. кафка
Контора была тесная, жарко натопленная. По узкой стене стояли пюпитр
и несгораемый шкаф, по длинным стенам — гардероб и оттоманка. Гардероб занимал больше всего места, он не только заполнял всю стену в длину, но и сужал комнату, выдаваясь в ширину, и, чтобы полностью его открыть, надо было раздвинуть все три створки дверей. Хозяйка указала К. на оттоман-ку, а сама уселась на вертящийся табурет у конторки.
— Ты никогда не учился портняжному делу? — спросила хозяйка.
— Нет, никогда, — ответил К.
— А кто же ты, собственно говоря?
— Землемер.
— А что это значит?
К. стал объяснять, это объяснение вызвало у нее зевоту:
— Ты не говоришь мне правды. Почему ты не говоришь правды?
— Но ведь и ты не говоришь правды.
— Я? Ты опять начинаешь дерзить? А если я и не говорю правды, так мне
отвечать перед тобой, что ли? В чем же это я не говорю правды?
— Ты не простая хозяйка, какой ты стараешься казаться.
— Скажи пожалуйста! Сколько открытий ты сделал! А кто же я еще?
Твоя дерзость и вправду переходит все границы.
— Не знаю, кто ты такая. Я вижу, что ты хозяйка, но к тому же ты носишь
платья, которые простой хозяйке не подходят и каких, по моему разумению, никто тут, в Деревне, не носит.
— Ну вот, теперь мы дошли до самой сути. Просто ты не можешь промолчать, возможно, что ты и не хочешь дерзить, ты просто похож на ребенка, который узнал какую-то чепуху и никак промолчать не может. Ну что особенного ты нашел в моих платьях?
— Ты рассердишься, если я скажу.
— Не рассержусь, а рассмеюсь, это же детская болтовня. Ну, так какие же
у меня платья?
— Хорошо, раз ты хочешь знать. Да, они из хорошего материала, очень
дорогие, но они старомодны, вычурны, слишком затейливы, поношены, и вообще они тебе не по годам, не по фигуре, не по твоей должности. Это мне
бросилось в глаза, как только я тебя увидел в первый раз, с неделю назад, тут, в прихожей.
— Ах, вот оно что! Значит, они старомодны, вычурны и что там еще?
А ты откуда все это знаешь?
— Просто вижу, этому учиться не надо.
— Значит, так сразу и видишь? Никого тебе спрашивать не надо, сам прекрасно понимаешь, чего требует мода. Да ты станешь для меня незаменимым, ведь красивые платья — моя слабость. Смотри, у меня гардероб полон платьев — что ты на это скажешь? — Она раздвинула створчатые дверцы, во всю
ширину шкафа тесно висели платья одно за другим, по большей части это
были темные платья, серые, коричневые, черные, тщательно развешанные
замок
429
и разглаженные. — Вот мои платья, по-твоему, они все старомодны, вычурны.
Но тут только те, для которых не нашлось места в моей комнате, наверху, а там