Приговоренные к приключениям

– Я тебе уже два ребра сломал! – заорал Вар, теряя остатки дружелюбия и вежливости. – Угомонись, идиот!

– Да я на ринге против самого Черного Питера Кери продержался десять раундов, ты, щенок! – заревел в ответ докер. – И тебя сейчас… ух!

Что-то упало так, что вздрогнул весь второй этаж. Наступила тишина.

– Ну и зачем? – спросил Фараон, усаживаясь на единственный колченогий стул, который нашелся в комнатушке. – Ты же ему точно не два ребра сломал, а все четыре.

– Кипяток какой горячий! – огрызнулся в ответ Вар. – Ты сам видел, я по-честному предлагал успокоиться. Черт… локоть об его челюсть отбил. Где таких делают? Смотри, уже шевелится. Другой бы полчаса провалялся.

– Суровый век, – пожал плечами валлиец, – и люди такие же. Не удивлюсь, если у него и ребра уже зажили.

– Ну нет, вот это я гарантирую… Кидней! Кидней! Очухивайся уже!

Повар взял со стола оловянный кувшин, понюхал содержимое, поморщился и вылил затхлую воду на голову павшего бойца. Майкл Кидней зарычал, перевалился на живот и неуклюже поднялся – сначала на четвереньки, потом на колени. И застыл так, покачиваясь. Струйки воды текли с его волос и свалявшейся бороды на голую волосатую грудь и плечи.

– Че… вы кто… – бормотал он, моргая налитыми кровью глазами.

– Мы только спросить, – успокоил его Вар. – Жена твоя где?

– Же-на…? Какая жена?

– Твоя, блин! Элизабет Страйд! Где она?

– Да откуда я знаю-то? Мы уже дня три как поругались, и эта дрянь сбежала! Еще и выгребла из кошелька у меня все до фартинга! Найду – убью!

– Ну твою же мать… – в сердцах простонал повар, тоскливо глядя на Фараона. – И тут облом.

– Давай хоть поспрашиваем, – вздохнув, отозвался его приятель. Повар, побрезговав присесть на кровать (больше было некуда), вонючую и кишевшую клопами со времен исхода Моисея, встал посреди комнаты и начал задавать вопросы.

Спустя десяток минут выяснилось, что:

– Страйд и Кидней действительно поругались, и было это не три, а все четыре дня назад («После моей двойной смены, ага», – уточнил докер.);

– никто ее не бил, сама сбежала, «исключительно по вредности характера»;

– искать «эту тварь» точно надо в ночлежке на Флауэр-и-Дин-стрит;

– пусть лучше не возвращается.

– Ладно. Больше от тебя ничего не добиться, я уже понял, – Вар развел руками. – Пойдем отсюда. Дело-то уже к вечеру, а из этого гадюшника еще как-то выбираться надо.

– Э! – подал голос Кидней, который уже встал и теперь держался руками за голову.

– Чего? – с интересом посмотрел на него повар.

– На поправку здоровья бы с вас причитается… – осклабился докер в широкой щербатой ухмылке.

– А… Это можно, – покивал головой Вар и, развернувшись на пятке, вбил кулак – теперь уже левый – в челюсть предвкушающему мзду работяге. Второй этаж дома снова содрогнулся.

– Ну зачем ты так? – поднял брови Фараон.

– Задолбало! – яростно ответил здоровяк и начал спускаться по лестнице. – Ты видел, у него там ремень валяется, с палец толщиной и весь в крови? И на роже царапины… Он же наверняка метелил ее смертным боем, потому и сбежала! Ладно, я так понимаю, тетенька, конечно, тоже не ангел, но этот шкаф слона за милую душу убьет. Пусть сейчас полежит, подумает. В доки ему попасть в ближайшую неделю точно не светит.

– Понятно, – резюмировал валлиец.

Они вышли во двор.

Ночлежка на Флауэр-стрит была еще более кошмарным заведением, чем все, что Фараону и Вару довелось увидеть в Уайтчепеле за проведенное здесь время. Шаг за порог – и полное ощущение, что вокруг раскинулся филиал ада. Здесь не было даже кроватей. Жирные от копоти и грязи стены, заплеванный, отродясь не мытый пол, черные деревянные скамьи, отполированные тысячами задниц, а над ними протянуты засаленные веревки – от стены к стене.

– Это зачем? – не понял Фараон, но повар, уже поднаторевший в местных традициях и обычаях, просветил его.

– Вот наступит поздний вечер, сюда сползутся «потерянные» со всей округи, усядутся на скамейки, а под мышки им проденут эту веревку. Натянут потуже – и сладких снов, спите сидя, веревка упасть не даст. Наступит пять утра, вышибалы веревку отвяжут, и вся эта спящая орава кучей повалится с лавок на пол. Значит все, пора и честь знать, шагайте отсюда и не задерживайтесь. Кто заработает пару пенни за день – милости просим снова на скамейку и на веревку. Так и живут…

– Кошмар, – пробормотал Фараон. В этот момент он был особенно рад тому, что их с Варфоломеем ждет чистый и уютный «Дубовый Лист».

– Ну что ты, – ухмыльнулся повар, – какой же это кошмар? Это старая добрая Англия. Эй, мисс! – заорал он, ускоряя шаг. Высокая, худая женщина в черном платье с белым воротничком, похожая на сушеную селедку, посмотрела на него без всякого интереса.

– Подожди здесь, хорошо? – Вар хлопнул валлийца по плечу и подошел к женщине, о чем-то оживленно с ней заговорив. Фараон остался стоять на углу напротив ночлежки. По привычке он было привалился к стене дома, но тут же, чертыхаясь, выпрямился и принялся отряхивать выпачканный в саже рукав визитки. «Осторожнее надо быть, – сказал он сам себе укоризненно, – это не наши чистые времена. Хотя в Ливерпуле и сейчас особо не прислониться, скажем честно».

Вар, что-то втолковывавший селедке, махнул рукой, приподнял котелок и пошел через улицу, мимоходом присвистнув вдогонку хорошенькой зеленщице, торопившейся со своей корзиной в более освещенный район, где газовые фонари исправно работали.

– Я гляжу, ты тут совсем обжился, – удивленно сказал валлиец.

– Да брось, – повар усмехнулся, – просто маскируюсь. Главное в нашем деле – выглядеть за своего.

В каком «нашем деле» повар не объяснил, но по его озабоченному лицу валлиец понял, что дела не очень.

– Нету ее тут, – процедил Вар сквозь зубы, – ушла давным-давно. Куда, понятное дело, никто не знает, но ясен день, работу работать. У них же все просто. Не заработал шесть пенсов на ночлежку – давай, оставайся на улице. А там, будь на тебе хоть с десяток нижних юбок, ночь выдержать не просто. Ну одну, ну две… А потом снесут, если не в госпиталь на койку, то в братскую могилу, как неопознанное тело.

– И что делать? – спросил Фараон. Вопрос был глупый, но надо было что-то сказать, потому что молчать было неправильно.

– Что-что… – буркнул повар. – Есть пара соображений. Сейчас мы…

Что «сейчас», договорить он не успел. Булыжники улицы загудели под чьими-то торопливыми шагами, и звонкий мальчишеский голос прорвался сквозь вечерний шум и гомон Уайтчепела.

– Мистер Бартольмью! Мистер Бартоломью! Это же вы?

– Что за…? – ошеломленно вскинулся Вар и завертел головой в поисках источника звука. Им оказался оборванный парнишка, подтягивавший саржевые штаны на помочах и зыркавший глазами из-под сползавшего на нос ветхого цилиндра, больше похожего на прокопченный блин.

– Я это! – рявкнул Варфоломей. – Чего тебе?

– Мистер Бартоломью! – обрадованно заверещал пацан. – Там это! Убивают!

– Кого? – осведомился здоровяк, машинально хрустнув костяшками кулаков.

– Там, в пабе! Убивают! Кровища! – мальчишка дышал заполошно, поводя боками, как загнанная лошадь.

– Да не части ты. Кто? Где?

– Велели за вами послать! – выкрикнул паренек и нырнул в толпу, призывно махнув рукой.

– Твою…! – выматерился Вар и кинулся следом. Фараон, скрипнув зубами, последовал за ним.

Улица возле паба была тиха и пустынна. Фонарь поодаль горел безмятежным газовым светом, чуть-чуть посвистывая, когда напор в газопроводе становился сильнее. Никаких следов потасовки не было видно. Валлиец и повар вломились в деревянную дверь и растерянно остановились на пороге.

В пабе было… да все было как обычно. За стойкой шустрил Питер, сын конопатчика, проживавшего неподалеку. Толковый парень, не зря отец очень просил пристроить его к делу; сразу научился отличать один сорт эля от другого и не путать краны. Питер вскинул недоуменный взгляд от растрепанной книги, и неуверенно улыбнулся.