Приговоренные к приключениям

— Корнелии — ик! — они такие! — звучно сказал пьяный, воздевая немытый палец к потолку, и тут же снова уронил голову на стол, звучно ударившись лбом об струганые доски.

— Да чтоб тебя! — мясник в сердцах пристукнул кулачищем, привыкшим к тяжелому топору, себе по коленке. — Надо ж было так нажраться на радостях после удачной сделки, а?

— А вот сейчас и посмотрим, — подмигнул ему Фараон, — есть ли у меня то, чего не было у Долабеллы. Не будь я Авл Мурий, если не сумею кое-что раздобыть!

Он нагнулся и исчез под стойкой. Краснорожий недоуменно нахмурился, но мой приятель уже выпрямился, сжимая в руке горло пузатой амфоры из красноватой глины. Он сорвал печать с горлышка и принюхался.

— Сегодня я добрый, точно сам триумфатор! Подставляй-ка стакан, и положи вот сюда, — Бриан постучал пальцем по столу, — ровно один асс. Такой цены тебе больше нигде не предложат, уж поверь.

Мясник сунул свой толстый нос в стакан и расплылся в широченной щербатой улыбке.

— Быть не может!

— Может-может, — авторитетно успокоил его «Авл Мурий», выступающий в роли доброго вестника богов и виночерпия одновременно.

— Настоящее фалернское! Да какое! — восторженно крякнул здоровяк, осушив стакан наполовину. Он звякнул монетками в мошне, потом решительно выгреб одну и приложил ее к столешнице с треском, точно отчаянный игрок в домино.

— Вот! Денарий даю! Не жалко! Налей кувшинчик, а? Век буду богов за тебя просить!

Взмах ладони — и серебряный денарий исчез со стола, а широкий кувшин приземлился донышком точно в винный круг, оставленный стаканом.

— Сегодня твой день, достойный квирит, — и снова Фараон подмигнул так заговорщически, что я чуть не расхохотался, но спохватился: черт, каша! Каша же пригорит! — Не ведаю твоего имени, но вижу, что ты честный малый.

— Муний Приск меня кличут! — осклабился краснорожий. — Эх, вот же свезло мне сегодня!

Фалернское с бульканьем устремилось в бездонную глотку, а я тихо спросил у валлийца:

— И что это было, а?

— Не знаю, — прошипел он. — Я просто полез под стойку наугад. Лезу и думаю – «хоть бы это было хорошее вино!» И вот тебе на!

— Чему удивляешься? — хмыкнул я. — Забыл, что ли, как было в Лондоне? Когда тот судья пригубил кружку, а потом аж затрясся и как заорет: «Откуда у вас, паршивцев, такой эль? Такого эля я не пил даже с герцогом Как-Его-Там-Не-Помню!» Еле отбрехались тогда. Поосторожней с желаниями, дружище.

Валлиец скорбно покивал головой. Мясник тем временем выдул половину кувшина, и даже не поморщился. Хотя, конечно, это же не водка.

— По-скифски пьешь, приятель? — хмыкнул Фараон, пристально разглядывая краснорожего. — Может, воды?

— Не… — здоровяк потряс головой, — Пусть хлыщи разбавляют, которым по утрам рабы розовую водичку подают, чтоб рот полоскать. Что до меня, то я тебе так скажу: такое вино портить водой из акведука — кощунство!

Он икнул и вытер рот тыльной стороной ладони, усеянной густыми черными волосами.

— Я из трибы Субурана, коренной, а у нас слабаков нет! — гордо сообщил мясник. Потом поглядел на меня: — Эй, а ты из какой? Не похож ты на здешнего...

— Клустумина, — не моргнув глазом, отозвался я. Честно говоря, других названий я попросту не помнил.

— Ну-у? — радостно завопил мясник. — Так у меня жена из Клустумины! Тут же рукой подать, прямо рядышком!

— Точно, — согласился я. — Вот я сюда и перебрался, далеко ходить не пришлось.

— А ты откуда, Авл Мурий?

— Из Кампании. Триба Фалерна, слыхал про такую?

— Не-а! Но название хорошее, потому что на вино похоже!

— Да, там у нас делают такое винцо, что сам Сципион Африканский оценил.

— Если оно такое же хорошее, как то, что ты мне налил, то, клянусь подземными богами, я бы хотел там жить! — проревел краснорожий в восторге.

— Зачем? — удивился Фараон. — Живи в Риме! А вино к тебе само доберется.

Шутка была на «троечку», но отчего-то привела мясника в совершеннейший восторг. Он хохотал так, что со стен сыпалась штукатурка.

— Само! — всхлипывал он. — Само доберется!

Громкий смех привлек внимание компании мастеровых, которые, судя по всему, тоже крепко поддали, но до поры до времени сдерживались.

— Эй, ты! — рявкнул один из них. — Глотка у тебя больно громкая!

— А ты что, — немедленно отреагировал мясник, — привык, что твой дружок тебе на ушко нежно шепчет, пока тебя охаживает?

— Ах ты, тварь! — взревел мастеровой, и взвился из-за стола. Я взялся за увесистый дрын, который сам же предусмотрительно поставил у плиты, но это не понадобилось. Скрипнула дверь, и в зал каупоны кто-то ввалился — мне показалось, что оживший платяной шкаф. Мелькнули синие татуировки на крепких мускулах, глухо стукнула дубинка, врезаясь в щетинистые бритые головы — раз и два — каменной крепости локоть своротил чей-то нос. Потом настала очередь выноса тел. Не прошло и пяти вдохов, как гуляки в бессознательном состоянии отправились за порог. Шкаф коротко оглядел нас, оставшихся, мазнул стеклянным взглядом по лицу основательно протрезвевшего мясника и молча закрыл за собой дверь. За все это время он не произнес ни слова.

— Ого, — помотал головой краснорожий, — вот это я понимаю. Клянусь печенью авгура, такого я даже в легионе не видывал. Это кто?

Вопрос был адресован Фараону, и тот безмятежно пожал плечами.

— Сторож, — коротко ответил он. — Наняли по случаю.

— Хороший случай, — пробурчал здоровяк. — Смотрю на него, и прямо чувствую, как он меня в бараний рог… голыми руками… А ведь я быков кулаком укладывал! — пьяно похвастался он. — Помню, в Остии…

Дальше гуляка понес какую-то ахинею, вспоминая былые годы, а я тихонько спросил:

— Бриан, откуда у нас сторож?

— А я почем знаю? — зыркнул на меня валлиец. — Честно? Не представляю, когда он появился.

Я хотел что-то ответить, но тут все мысли про неведомо откуда взявшегося сторожа вылетели у меня из головы. Потому что ухо выловило в бессвязной речи мясника слово, от которого мое сердце дало ощутимый перебой и застучало чаще.

«Лазерпиций».

— Что ты сказал? — я подскочил к мяснику, набулькал ему вина в опустевший стакан и потряс за плечо. — Лазерпиций? Где?

— Редкая травка, — прокряхтел выпивоха. — Ой, какая редкая! Еще лет двадцать назад на каждом углу сыпали в еду. А сейчас даже за золото почти не отыскать. Но я знаю одного… одного…

Он уронил голову на грудь и засопел.

— Черт! — я раздосадованно закусил губу. Удача проплывала мимо.

— Да что такое-то? — непонимающе спросил Бриан, но я перебил:

— Погоди-погоди! Стой!

Потом ввинтился обратно, в узкое пространство между стойкой и плитой, схватил ковш с холодной водой и плеснул ее на голову мяснику.

— А! Ты чего? Э? — заорал тот, отфыркиваясь.

— Выпей, друг! — поспешно сказал я, подталкивая к нему стакан. — Лазерпиций? Где его взять?

И он рассказал.

Фараон

Я смотрел на худого, измученного какой-то болезнью человека, преждевременно постаревшего — и никак не мог понять: это правда он, Сулла, несколько лет держал Рим в кулаке?

Но тут бывший диктатор снова усмехнулся, отхлебнув вина, и в его взгляде мелькнуло что-то этакое… Описать это трудно, такие искорки я видел у старых, битых жизнью инструкторов из Иностранного легиона, которые прошли не то, что огонь, воду и медные трубы, а просто прошвырнулись в ад и обратно, не стоптав ботинок. У них в зрачках вечно плескалась такая вот стылая водичка, от которой мороз продирал даже самых отчаянных головорезов. Поглядишь — и становится ясно, что ни своей, ни чужой жизнью эти мужики не дорожат, и, если надо, не задумываясь это продемонстрируют. Настоящая сила — она ведь не в объеме бицепса или в крутом изгибе нижней челюсти. Она в том, готов ли человек заплатить самую высокую цену. Кинуться на врагов, которых вдесятеро больше. Убить, не думая, во что ему это обойдется, и как больно будет потом.