Приговоренные к приключениям

— Повар, значит? — спросил я и устроился поудобнее. — И что же лучший повар «Кадзуми» (кстати, что это, черт побери, а?) делает в нашем заведении?

Парень замялся было, но я посмотрел на часы.

— Вы не стесняйтесь. По моим подсчетам, у нас еще есть немного времени.

— Немного времени до чего? — спросил он.

— До того, как наступит другое время, — пояснил я. Гость пожал плечами, почесал макушку и протянул мне крепкую ладонь.

— Варфоломей. Можно на «ты». Можно короче — Вар.

— Однако… — ошеломленно отозвался я. — Редкое имя. Я Фараон. Будем знакомы. Кстати, там снаружи на вывеске что сейчас написано, не подскажешь?

Варфоломей

Надежды не было совсем, и с каждой секундой даже ее призрачная тень неумолимо таяла. К тому же, мороз начал пробирать до костей, и промокшая от пота куртка на спине уже встала ледяным коробом. Стуча зубами, Варфоломей притаился за каким-то мусорным баком, а потом, дождавшись, когда фары внедорожника скользнули по ржавому металлическому боку и канули в темноту, рванулся вперед и перебежал дорогу, целясь в узкий кривой переулок, заметенный снегом.

Куда он бежал и зачем, Варфоломей особо не задумывался. Главное было — оказаться подальше от «Кодзики», где творился форменный переполох. Еще бы: шеф-повар надел на голову почетному гостю заведения полную тарелку мисо! Скандал невообразимый! А учитывая то, что мисо был отменно горячим, мало гостю не показалось.

Беда в том, что гостем этим был известный на весь город бандит Костыль, он же в миру — Сергей Петрович Девятков, уважаемый глава крупнейшего банка, благотворитель, меценат, страстный коллекционер и прочая, и прочая. Но перед горячим супом все равны. Ошпаренный Костыль завыл, как пароходная сирена, его охранники ринулись на повара, выхватывая многочисленные стволы, но Варфоломей был таков.

— А в-вот не надо б-было матом на м-меня ругатьс-ся. Приправ-ва ему н-не понравилась, поним-м-маешь, — процокал очередную зубовную чечетку шеф-повар. — Интересно, а когда это я рюкзак успел прихватить? Не помн-ню…

В рюкзаке обнаружились два ножа-сантоку и полотенце, аккуратно свернутое и запечатанное в полиэтиленовый пакет.

— Джентльменский набор, — горько усмехнулся беглый кулинар. — Хоть сейчас на большую дорогу.

Оба сантоку имели свою историю и личные имена. Не совсем обычное дело для поварских ножей, но Варфоломей, которому эти инструменты профессии достались во время стажировки в Японии, дорожил ими как зеницей ока. Еще бы! Ножи он получил от старого владельца антикварной лавочки, внучку которого спас из пруда, вовремя успев прыгнуть в холоднющую весеннюю воду. Тут самое время рассказать длинную романтическую историю о том, как спасенная девица воспылала страстной любовью к своему герою, да только с историей получилось не очень — девице от роду оказалось ровно девять лет. Так что пришлось удовольствоваться горячей благодарностью дедушки. А потом, узнав о том, что делает на благословенной земле Ямато долговязый, как посох бо, лысый, да еще и татуированный гайдзин — старый Оката-сан, кряхтя, залез в неприметный сундучок и вынул оттуда что-то, завернутое в кусок промасленной ткани.

— Варфоромэ-сама, — кланяясь, проскрипел старик, — позвольте преподнести вам эти ножи, чтобы высказать глубочайшую благодарность за спасение негодницы Томико…

Варфоломей, глаза которого чуть не выпали при взгляде на то, что показалось из свертка на белый свет, захрипел сдавленным голосом и начал отказываться, чуть не плача, мысленно изо всех сил шлепая себя по рукам, так и норовившим вцепиться в ножи. Но Оката-сан был непреклонен.

— И думать не смейте о том, чтобы отказаться, Варфоромэ-сама, — укоризненно сказал он. — Не позорьте мои седины отказом! Знаете ли вы, что эти ножи ковал сам Муромаса? Говорят, он сделал это ради забавы, чтобы отдохнуть от создания своих смертоносных клинков. Но, как подобает истинному мастеру, даже забава обернулась чудом.

Вот тут повар был полностью согласен. Мягкий, матовый блеск лезвий, не потускневших от времени, ничем иным, кроме чуда, не мог оказаться. Самое настоящее чудо!

— Вот этот сантоку, — старый антиквар бережно дотронулся до костяной рукоятки ножа, украшенного иероглифом, залитым алой краской, — зовется Сигурэ. А этот, — на сей раз сухая старческая ладонь коснулась рукояти ножа с черным иероглифом, вырубленным в стали, — носит имя Зангецу. Владейте ими с гордостью, Варфоромэ-сама!

«Ну все, — пронеслось в голове Варфоломея, обалдело сжимающего в руках сверток, — на кухне я непобедим!»

Так и случилось. Два сантоку словно бы пели над разделочной доской неслышную песню, превращая все, к чему прикасались, в изящнейшую, почти кружевную нарезку. Варфоломей заказал для Сигурэ и Зангецу кожаные ножны, которые во время работы носил на поясе. Коллеги немного поудивлялись такой прихоти, но быстро привыкли. Все были довольны.

Ну, почти. Кроме Костыля, с которым вышла нестыковка. Да ладно, прямо скажем — полный облом вышел с Костылем, но в этом-то ножи были не виноваты. Просто погорячился, вспылил. Вот еще, терпеть хамство от какого-то... Варфоломей вспомнил, как вдогонку ему звучали выстрелы и невольно поморщился. Ощущение было новое, но совсем неприятное, и повторять этот свежий экспириенс почему-то не хотелось.

— Лад-дно, — прошипел он. — Двигаться над-до, а то дуба врез-зать н-недолго.

Двигаться, конечно, было надо, и двигаться очень быстро, но… куда? Все дело в том, что родных у Варфоломея не было, а жил он прямо на втором этаже «Кодзики», в небольшой квартирке, которую своему шеф-повару предоставил владелец ресторана. Теперь, похоже, дорога туда была заказана прочно и надолго.

Он шел по узкому и темному переулку, чувствуя, как одеревенели ноги и онемело от холода лицо. Кругом были только бетонные заборы — «Кодзики» располагался в довольно специфическом месте, где еще недавно была обычная столичная промзона. Интересно, что при этом отбоя от посетителей не было. Правда, соваться сюда без машины нечего было и думать, но на метро здешние завсегдатаи не ездили.

Вывеска, сверкнувшая неоном, царапнула по затуманенному холодом сознанию. Еще шаг… второй… Что? «Моби Дик и все-все-все»? Стоп. Это что, бар? Здесь? Что за дурацкое название?

Варфоломей помотал головой, поморгал, но таинственный кабак исчезать и не подумал. Втиснувшись между двух бетонных заборов, он подмаргивал неоном и манил тяжелой дверной ручкой, похожей на медную.

— А, да к черту! — выдохнул бывший повар, махнул рукой и дернул ручку на себя. Дверь открылась легко и удивительно бесшумно. А потом закрылась за спиной беглеца, разом отрезав его от холода и пурги, и погружая в тепло, пахнущее хорошим трубочным табаком с нотками старого карибского рома.

— Добрый вечер, — выдавил сквозь сведенные губы Варфоломей. Впрочем, губы свело, похоже, совсем не от холода.

Во-первых, напротив двери под высоченным потолком висел скелет огромного кашалота, к которому какой-то веревкой был прикручен еще один скелет — человека с деревянной ногой. В зубастой пасти кашалот держал ржавый гарпун.

Во-вторых, помещение бара представляло собой дикую мешанину стилей, эпох и странных вещей. В середине зала гордо возвышался обломок стены из закопченного красного кирпича, с каким-то чудом сохранившейся на ней табличкой: «Садовая, 7». Рядом, небрежно привалившись к стене, стоял деревянный резной буфет викторианской эпохи, на дверце которого кто-то чем-то острым накорябал короткое матерное слово.

Часть столиков в зале была стоячими, точно в классических советских пивных — даже с крючками, приваренными снизу, чтобы вешать на них авоськи и сумки. Зато пара длинных столов была сделана из какого-то темного от времени дерева, отполированного локтями бесчисленных поколений выпивавших. Выглядели эти столы совершенно неподъемными, будто они вросли грубыми ножками глубоко в пол.