Всегда в декабре

Навсегда Джози врезался в память девятый год ее жизни. В том году шел снег, она была в восторге, носилась, оставляя дорожки следов, как это возможно только в деревне, требовала купить морковку в магазине, ведь нос у снеговика – это самое важное. Морковь, которая была дома, не годилась – нос должен быть идеальным, настаивала она. Поэтому они бросили письмо по пути в магазин, и сразу после этого Джози перестала качаться у них на руках, потому что мама, поскользнувшись на тротуаре, чуть не потеряла равновесие. По какой-то причине этот конкретный момент отпечатался в ее памяти – как у мамы поехал меховой коричневый сапожок, как она сама схватилась за руку Джози, едва не утянув ее за собой. Как мама смеялась, – угораздило же меня! – как они с папой переглядывались поверх головы Джози. Потом ей часто приходила мысль, что это было предзнаменованием случившегося неделей позже.

Что она тогда написала в письме Санте? Джози помнила, как снег хрустел под ногами, как на подходе к почтовому ящику стали неметь пальцы, несмотря на красные перчатки. В памяти осталась мамина серебристая шапочка с помпоном, из-под которой виднелись темно-русые длинные волосы, и это, по мнению Джози, придавало ей сходства с принцессой. У нее в ушах звучал папин голос, перечислявший всевозможную чепуху, которую она могла бы пожелать – левый носок, головку лука, новую посудомоечную машину. Но что она действительно хотела получить на Рождество в тот год, чего жаждало ее девятилетнее сердце, – об этом она не имела ни малейшего понятия.

Но тогда Джози еще верила в Санту. И только на следующий год, когда он не исполнил одно-единственное ее желание, отправленное, как обычно, почтой, правда, теперь за руку ее держала не мама, а бабушка, она перестала верить.

И все же традиция не прекратилась. На Рождество Джози по-прежнему писала письмо и опускала его в почтовый ящик. Она просто не могла отказаться от этой привычки. Только теперь письмо было другим, и говорилось в нем отныне всегда одно и то же.

Дорогие мама и папа! Я очень по вам скучаю. Веселого Рождества! С любовью, Джози.

Громкий автомобильный сигнал резко вернул ее к реальности. Она поняла, что задерживает движение – свет поменялся, а она мешает проезду, потому что остановилась посредине дороги, а не левее, как следовало бы. Она поморщилась, ставя ноги на педали, и быстро перебралась ближе к обочине, намеренно не оборачиваясь на машину сзади из страха увидеть возмущенный взгляд водителя. Смахнув непрошеную слезу, она сделала глубокий вдох, чтобы не разреветься, и снова принялась крутить педали. Увидев очередной почтовый ящик, Джози проехала мимо – еще не хотелось возвращаться в квартиру, улыбаться, пить и болтать о том, как классно Биа будет проводить время в поездке. Сначала ей нужно привести себя в порядок. Подумать о чем-то другом, твердо сказала она самой себе. Ее мысли автоматически переключились на работу, что прямо сейчас было не совсем кстати. Потому что в памяти сразу возник образ начальницы, приглашающей ее для «беседы» в стеклянный закуток и откидывающей назад свои прямые черные волосы.

Джози, боюсь, нам надо кое о чем поговорить.

Джози стиснула зубы и быстрее закрутила педали, обгоняя другого велосипедиста. Сейчас она ехала по Стритем-хай-роуд, под праздничной гирляндой – та хоть и уступала рождественским огням на Оксфорд-стрит, но могла дать сто очков вперед скромным украшениям, которыми гордилась ее деревня. Интересно, их по-прежнему развешивают, и насколько вообще изменились рождественские традиции? В то время иллюминацию включали при общем скоплении народа, пили глинтвейн, угощались сладкими пирожками и пользовались возможностью обменяться свежими сплетнями. Джози ходила туда вместе с родителями и сразу исчезала вместе со своей лучшей школьной подругой – они рыскали в поисках шоколадных конфет, которые кто-нибудь да оставлял без присмотра. В первый год после того, как все случилось, бабушка с дедушкой попытались сходить с ней туда, но Джози все время плакала, и потом они оставили эту затею. Интересно, стали ли бабушка с дедушкой ходить туда снова после того, как она поступила в университет и не приезжала на рождественские каникулы, или для них это тоже было слишком тяжело? Она никогда не отваживалась спросить об этом.

Джози чертыхнулась про себя, уклоняясь от столкновения с пешеходом, который не глядя ступил на проезжую часть. Об этом лучше не думать, так ей точно не удастся отвлечься. Ладно, если не о работе, значит, о чем-то другом. Этим «чем-то другим» был, разумеется, Оливер. Оливер, заявивший, что ему надо ей что-то сказать, когда она была еще в постели. Оливер, рассмеявшийся в ответ на ее слова о том, что Кара строила ему глазки на корпоративе, сказавший, что скоро придет, вот только выпьет еще одну рюмочку. И сама Кара, потряхивающая светлыми кудряшками и глядящая на Оливера ярко-голубыми глазами с золотой подводкой, Кара в сногсшибательном красном платье.

В красном, как у мамы, платье, которое она надела на вечеринку в рождественский сочельник. Родители не хотели ехать на ту вечеринку, но в последнюю минуту передумали, потому что бабушка уговорила их. У мамы была помада в тон платью, она разрешила Джози накрасить ей губы.

– Будь умницей, Пози, договорились? – Папин голос слышался неясно, потому что она плохо помнила, как он звучал. Папа держал ее за бока и подбрасывал вверх, и раскручивал из стороны в сторону, она восторженно повизгивала, а мама вздрагивала, потому что Джози уже была слишком тяжелой для подобных маневров. – Санта еще может передумать.

На этот раз Джози достигла светофора вовремя и успела проскочить, прежде чем загорелся желтый. Ее дыхание учащалось, но она все гнала вперед, так что мышцы начали гореть.

Бабушка говорила, похлопывая мамину руку.

– Поезжайте и развлекитесь, а за нас не беспокойтесь, правда, Джози?

Джози кивнула – она уже заплела косички и приготовилась спать с такой прической, чтобы поутру волосы были волнистыми, потому что так ей было лучше всего, а всем известно, что в Рождество надо выглядеть наилучшим образом. Вообще-то ей не хотелось, чтобы родители уезжали, ей хотелось, чтобы они остались дома и посмотрели с ней фильм, но они обещали, что к утру вернутся и она, как только проснется, сможет прийти к ним в спальню открывать носок.

Ее зрение уже затуманилось, передние фары машин казались похожими на язычки пламени, пляшущие бликами по сторонам дороги и придающие всему оранжевый отсвет.

Полицейские в дверях, разговаривающие с дедушкой, еще не успевшим снять с себя клетчатый халат и переодеться. Джози, крадущаяся вниз по лестнице и недоумевающая, как это все поднялись раньше ее и вдруг она опоздала к блинчикам, которые мама всегда готовит на завтрак в Рождество. Бабушка, оборачивающаяся к ней с бледным лицом и красными глазами.

– Джози, дорогая, пойди ненадолго к себе наверх, ладно?

Слезы уже текли ручьями, безостановочно. На холодных щеках оставались горячие дорожки, и когда они попадали в рот, Джози чувствовала привкус соли.

Свет вспыхнул снова, когда она попыталась прояснить обзор, не уверенная в том, к какому моменту относится вспышка – к настоящему или это ее воспоминания? Слух резанул сигнал машины. Лица родителей, освещенные встречными фарами. Ее там не было, но она снова и снова представляла себе, как это было.

Снова сигнал, теперь слышнее. Задыхаясь, Джози свернула на велосипедную дорожку и опустила глаза, чтобы переключить скорость, и тут ее перчатка скользнула по металлической поверхности.

Она подняла взгляд: прямо перед ней, поперек дорожки, припарковалось черное такси с включенной «аварийкой». Джози попыталась сманеврировать, но дверца со стороны тротуара уже открывалась. Она чертыхнулась, крутанула руль и на мгновение увидела лицо мужчины, который вышел из такси, захлопнул за собой дверь и посмотрел на нее в тот самый миг, когда она летела на него.