Терапия

Яна Демидова

Терапия

Вторник. 8 мая.

Преодолев холодный больничный коридор, Анна оказалась в кабинете с густым ковром, мягкость которого ощущала через тонкую подошву тапочек. В центре комнаты стоял круглый журнальный столик с кожаным креслом с одной и диваном с другой стороны. Диван был обит тканью рубчик, как мебель в доме, в котором она выросла.

– Добрый день, Анна.

Она оглянулась в поиске источника голоса. В глубине кабинета располагался письменный стол, за ним сидел человек в белом халате, с густыми, побеленными у висков волосами. Его серые, без блеска глаза, будто покрытые пылью, внимательно разглядывали Анну.

– Можете присаживаться, куда хотите, – сказал он, поднимаясь с места.

– Даже за ваш стол? – пошутила Анна.

– Если вам будет удобно.

Доктор сел в кресло. Он говорил и двигался не торопясь, как будто ему принадлежало все время мира. Анна прошла к дивану и провалилась в него.

– Как у вас дела? – спросил доктор.

– Как в психушке.

– Очень понимаю, – он улыбнулся, сделал короткую паузу и продолжил, – Анна, вы понимаете, почему находитесь здесь?

– Я больна?

– Это вопрос?

– Ну, вы же доктор. Я знаю только то, что меня привезли сюда посреди ночи несколько дней назад, и никто так и не объяснил мне, что произошло.

– Понятно.

– Может быть, все-таки, объясните?

– Я хочу, чтобы вы сами ответили на свои вопросы. Давайте не торопиться.

Анна сцепила пальцы в замок и напряглась.

– А вы хорошо держитесь в такой ситуации.

– Однажды я писала книгу, действие которой происходило в психушке, и попутно прочитала много литературы, в том числе и пособие, как себя там вести… Мне стало ясно, что буянить не следует. Но здесь не так плохо, как могло бы быть. Это точно обычная психушка?

– Это пансионат для людей с психическими расстройствами.

– Звучит дорого.

Доктор ухмыльнулся.

– Очень похоже на моего мужа. Все должно быть самым лучшим.

– Чем он занимается?

– Поставляет медицинское оборудование.

– Много времени проводит на работе?

– Да постоянно. Даже когда дома, все равно работает, на телефоне. Бесконечные «дзынь», «дзынь», «дзынь», – Анна расцепила руки и начала размахивать ими. Затем выпрямилась и снова сцепила пальцы.

– Но что тут поделаешь, это его работа и с этим нужно смириться. Он же все делает ради нас с дочерью.

– Как зовут вашу дочь?

– Маша.

– Сколько ей лет?

– Она подросток.

– У вас бывают конфликты?

– Нет.

– То есть вы совсем не ссоритесь?

– Нет. У нас идеальные отношения.

– То, что люди не ссорятся, еще не значит, что их отношения идеальные.

– О чем вы? – Анна заерзала на диване.

– Переходный возраст обычно переносится сложно: депрессия, ощущение чуждости окружающим, проблемы с внешностью, в конце концов. Это часто приводит к агрессии. Но еще хуже, когда агрессия не выпускается, а удерживается в себе.

– Думаете, моя дочь держит все в себе?

– Не обязательно, но возможно.

Анна замотала головой: – Вы же ничего не знаете о моем ребенке. Какая она…, – Анна вдруг замолчала.

– Какая? Расскажите немного.

– Она занимается танцами. С пяти лет. Ездит на региональные соревнования. Везде только первые места.

– Замечательно. Поздравляю. А кроме танцев? У нее есть еще какие–нибудь увлечения? Она общается с друзьями?

– Конечно, она общается с другими детьми в школе, но остальное время занята танцами. А другие увлечения… Какие могут быть другие увлечения, когда ты сконцентрирован на одном деле? – Анна сказала все скороговоркой, заламывая при этом пальцы. Ее взгляд стал отсутствующим.

– Что-то не так?

– Почему мне не дают писать? – сказала она невпопад, – Я попросила у медсестер бумагу и ручку. Они сказали, что это запрещено, но в коридоре я видела блокнот… вернее, женщину с блокнотом.

– Сейчас для вас это нежелательно. Я хочу, чтобы вы полностью сосредоточились на своих воспоминаниях, поняли, почему здесь оказались.

– Мне всегда было легче рассуждать на бумаге.

– Постарайтесь обойтись без нее.

– Сколько?

– До тех пор, пока я не пойму, что это не повредит.

– Что может быть опасного?! – получился чуть ли не крик. Анна сама удивилась этому.

– Думаю, на сегодня достаточно. Идите, отдыхайте, продолжим на следующем сеансе, – сказал доктор.

Анна продолжала сидеть, несколько раз провела указательным пальцем по ребристой поверхности дивана туда-сюда. Это что-то смутно ей напоминало.

– Анна? Все в порядке?

Она кивнула.

Доктор поднялся, помог Анне встать и, проводив ее до двери, занес первую запись в свой блокнот.

***

В палате на прикроватном столике уже стоял поднос с едой: тарелка с зеленоватым овощным пюре, окруженным разложенными веером кусочками огурцов и помидоров, кусок запечённой рыбы, миска супа с фрикадельками, булочка с маком и стакан чего-то ярко-оранжевого.

Анна долго гипнотизировала обед. Наконец, зачерпнув ложкой зеленую кашицу, засунула ее в рот. Кисло-соленое пюре облизнуло стенки гортани и упало в пустоту желудка. Внутри сразу образовалась тяжесть. Анна почувствовала, что не сможет больше проглотить ни ложки. Во рту стоял противный кислый привкус. Она побежала к раковине, находящейся тут же за стенкой, включила воду и прополоскала рот. Стало немного лучше. Анна вернулась в палату.

– Ты что, тоже противник еды?

Она только сейчас заметила, что в комнате есть кто-то еще. Девушка сидела на кровати в нескольких шагах от кровати Анны, и тоже возилась с содержимым своего подноса.

– Что? – переспросила Анна.

Соседка засунула два пальца в рот, изображая рвотные позывы.

– О, нет-нет, я не из этих, – замахала руками Анна, – Постой, а почему «тоже»?

– А я как раз «из этих», – ответила соседка.

– О, – только и сказала Анна, и отвела глаза.

Взгляд наткнулся на торшер, стоящий в углу. Она уже готова была смотреть на этот светильник до конца своих дней, но соседка сняла неловкость:

– Марина.

– Аня.

– Так что у тебя с едой?

Марина вилкой вырисовывала на пюре какие-то узоры и, кажется, тоже не собиралась есть.

– Все нормально. Просто еда здесь не очень.

– Я слышала, что многим нравится. Это, конечно, не государственная больница, но булемичке, как я, на это, конечно, наплевать… во всех смыслах.

Анна засмеялась:

– Тогда уж, наблевать.

Марина выглядела болезненно: бледная кожа, птичьи запястья, выглядывающие из-под мешковатого свитера, красноватые глаза.

– Ну а с тобой-то что не так? – спросила соседка, чувствуя, что ее разглядывают.

Анна взяла с подноса вилку и стала крутить ее в руках.

– Понятия не имею. Проснулась ночью у себя дома. Слышу на первом этаже какие-то голоса (у нас коттедж). Спустилась. А там – моя мама, муж, врачи. Мама меня обнимает, плачет, говорит, что все будет хорошо. Не успела ничего понять, а врачи меня уже повели. Я вырываюсь, а они укольчик – и делу конец. Проснулась уже здесь.

– Жесть. Проснулся – гипс. А из-за чего?

– Без понятия. И никто не говорит… Боже, надеюсь, я скоро отсюда выйду. Уже несколько дней прошло. Не знаю даже, как муж с дочерью…

– Да что с ними может быть не так? Не они же в жёлтом доме.

– Это так странно. Как такое могло произойти? Со мной ведь все нормально.

– Ага, – сказала Марина после небольшой паузы, – только перестань царапать себя.

Анна не заметила, как начала водить по своей ноге вилкой, туда-сюда. Она была в шортах, и на открытой коже остались розовые борозды.

***

Их отделение представляло собой длинный коридор с чередой вечно обнаженных дверных проемов. Анна часами ходила по нему, упираясь то в стену, то в запертую на ключ входную дверь. Ей нужно было идти, в движущуюся мишень тяжелее попасть, быть может, если она будет двигаться, происходящее вокруг сумасшествие потеряет ее из вида. Постепенно ей начинало казаться, что она идет не по коридору, а по той дороге, по которой они шли когда-то с мужем. Точнее, тогда он еще не был ее мужем. Они шли вместе по центральному проспекту из университета. Вообще-то, она жила в противоположной стороне, но выдумала бабушку, которую «посещала» ежедневно. Чего она добивалась? Ничего. Ей ничего не было нужно кроме этого проспекта. С ним. Ей нравилось, как много она узнавала от него за этот путь, насколько богаче становился ее внутренний мир. Сколько личностей писателей, режиссеров, ученых, музыкантов выплывали к ней из небытия. Сколько мыслей жалили ее своей провокационностью. Потом он сворачивал влево, а она еще некоторое время шла вперед, смакуя каждую его фразу, записанную у себя в памяти, а потом садилась в автобус и ехала в обратном направлении. Они поженились через три года. Может, это случилось бы гораздо раньше, знай он о том, что никакой бабушки не было.