Ведьмин корень

Ирина Скидневская

Ведьмин корень

Моей любимой сестре Алёне

Глава 1. День всех кошек

1

Первое правило Бежки гласило, что если о неприятностях не думать, то многие из них не случатся. Однако когда на рассвете он вышел из тёткиного дома, с правым башмаком приключилась беда. Вчера старый башмак просил каши, а сегодня нитки окончательно истёрлись и подошва отвалилась. Надо же, в День всех кошек, расстроился Бежка. На праздник не заявишься босиком, ноги в толпе отдавят. Как потом работать?

Ладно, на этот случай имелось правило второе: если неприятность случилась, её нужно запутать, разжевать и выплюнуть.

Хорошо, что левый башмак цел. А если бы оба?

Хорошо, что не упал, запнувшись, и нос не расквасил.

Да хорошо, что вообще цел остался после вчерашнего! И после позавчерашнего, и после поза-поза…

Бежка поёжился и прислушался к себе. Кажется, отпустило – ведь всё хорошо. Он символически пожевал и сплюнул запутанную им неприятность, потом спрятал подошву в карман, взял правый башмак под мышку и, припадая правой ногой на носок, захромал по проулку. К Мягкотопу идти не хотелось, но другой сапожник потребует четвертак, не меньше, а в пояс и так зашиты только три мурра для подземщика Полосуна, не хватает одного…

Солнце только вставало, но знакомая дверь на улице Бытовиков уже была распахнута. Изнутри доносилось:

– Тук-тук… Тук-тук…

Сапожник в кожаном фартуке сидел на основательном низком табурете с сиденьем из переплетённых ремней и постукивал молоточком, поправляя каблук на туфле, надетой на чугунную лапу. Был он худощав и усат, и от его доброй улыбки Бежке всегда так уютно становилось, будто он только что Плюшика погладил.

Бежка, одна нога в носке, вошёл в тесное помещение, пропахшее кислым запахом резины и клея.

– Дядя Мягкотоп… – Он показал оторвавшуюся подошву.

– Вижу, мальчик, вижу. Что ж, дерево осенью тоже не может удержать свои листья. – Сапожник любил сказать что-нибудь такое, мудрёное. – Давно тебя не было. Болел?

– Нет.

– Покажи-ка свой башмак…

…Бежка сидел на табуретке и смотрел, как он трудится, прошивая подошву. От Мягкотопа не несло спиртным, как от других сапожников. Говорил, что не пьёт, потому что некогда. Покончив с правым башмаком, Мягкотоп потребовал левый, поставил на него латку, сменил оба шнурка, а потом достал завернутый в бумагу бутерброд с маслом и, разломив, отдал половину Бежке.

– Не успел позавтракать, – добродушно объяснил он, и они вместе сжевали хлеб.

Бежка избегал смотреть ему в глаза, старался думать только о Полосуне. Половинка бутерброда, возможно, станет единственной едой за день. Полосун бы это одобрил. Меньше ешь – меньше растёшь. В семь выглядишь на пять, жалко, что не на четыре. Сутулься, прячь плечи. На ребёнка внимания не обращают, так ты слушай и всё подмечай. Плохо читаешь по губам, тренируйся. Не принесёшь денег – мать голодать будет до следующего выходного, и ухо тебе оторву, гадёныш. Не вздумай выболтать тайну и потерять деньги. Хорошая история, любителям посмотреть на такое понравится. Мурров шесть тебе за неё дадут, нет, шесть – это слишком, но пять точно. А сейчас пошёл вон отсюда. Ну, и что, что добрый. Добрые для нас очень полезные. Потому что даром помогают.

– Спасибо, дяденька, за доброту вашу, – искренне сказал Бежка.

Мягкотоп улыбнулся.

– Котик твой как поживает?

– Хорошо…

Полосун предупредил о потраве, за это Бежка отдал ему двадцать мурров, которые скопил за год. И Плюшик остался жив.

– Пойдёте к кошачьему камню?

– Не решил, кто из главных кошек мне нравится больше, – отшутился Мягкотоп.

Бежка помнил, что он и в прошлом году не решил.

Он обулся, но не уходил, всё почему-то тянул. Мягкотоп чувствовал его беспокойство – взялся за вторую туфлю, повертел её в руках и сказал, явно приглашая Бежку к разговору:

– Чесноком от тебя пахнет, брат…

Бежка не ответил. Да, подземелья нынче сильно провонялись чесноком…

– Вижу, и браслет на тебе… рябиновый… Никогда ты раньше обереги не носил. В этом мы были едины, как небо и звёзды. Как тучи и ветер.

И вы носите, хотел посоветовать Бежка, но стиснул зубы и снова промолчал.

– Вот что, – сказал сапожник, видя, что Бежка не настроен разговаривать. – Приходи завтра, я тебе Котюнины ботинки принесу. Размер как раз твой. Крепкие, подошва как железная.

Бежка ссутулился на табуретке.

– А ему не нужны?

– Малы стали. Ох этот Котюня… – вздохнул Мягкотоп. – Ничего ему не надо, об электромобиле мечтает. Спрашиваю, а поскромнее у тебя мечты нет? Тебе ж ещё учиться и учиться, и отец у тебя сапожник, а не хозяин мурра. А он: буду старым – мечтать перестану. – Мягкотоп взглянул на Бежкины курточку и брюки, ветхость которых Полосун одобрял: чем жалостнее выглядишь, тем лучше подают. – И одежду тебе подберём, а то тётка, смотрю, никак новую не купит. Пьёт по-прежнему? А какая красавица была.

Бежка обречённо подумал, что тайне конец. Нельзя было сидеть тут так долго…

– Ваш Котюня хорошо ест? – спросил он хмуро.

– В последнее время не очень… А что?

– Вы его стерегите получше, дяденька. Знаете про молочную чашу?

– Ну, молоко жена наливает обязательно…

Бежка скривился.

– Мясо нельзя класть? – вспомнил Мягкотоп. – Не кладёт.

– Я не про то. Вот, допустим, человек умирает с голоду… Он может пойти к молочной чаше и попросить демонов-молочников, чтоб помогли с едой… или чего другого попросить. Они один раз помогут, за просто так. А если не помогут, то им плохое будет… не знаю что, мне не рассказывали. Но демоны видят, если человек голодает понарошку… ну, чтобы у них чего-нибудь выпросить. Они ему не поверят и утащат.

Мягкотоп застыл с туфлей в руках и проводил Бежку потрясённым взглядом.

Под лучами солнца улица Бытовиков ожила. В праздник никто не работал, не гремели засовы, не хлопали двери. Принарядившиеся владельцы мастерских и их семьи выходили из домов, здоровались с соседями, желали им рая и поспешали к своему кошачьему камню, чтобы по обычаю прикоснуться к нему до заката. Здешние обычно ходили к камню Сантэ и её мужа.

Бежка медленно брёл по улице в починенных башмаках, потеряв тайну, которую мог продать. Больше продавать нечего, но где-то нужно взять целый мурр, позолоченную монету с изображением мурры или мурра, и не позднее завтрашнего дня…

Бежка подумал, запутывая неприятность, энергично пожевал её и выплюнул. И побежал, ловко лавируя между людьми.

2

Самые важные празднования и гуляния в Дубъюке проходили на площади Мурров, самой просторной в городе. Располагалась она у подножия холма Монца, откуда открывалась красивая панорама с видами на окружавшие город холмы и реку.

Сегодня площадь заставили по периметру торговыми палатками со снедью и товарами для животных и украсили воздушными шарами, венками из живых цветов, иллюминацией. Посреди площади стояло высокое, толще, чем шест, но тоньше, чем бревно, идеально гладкое железное дерево. На стволе, увитом до верха широкой алой лентой, висели позолоченные ключи, а рядом стоял приз – новенький ярко-жёлтый автомобиль. Все знали, что приз никто не возьмёт, потому что железное дерево, очищенное от коры и ветвей, подобно льду – твёрдое и скользкое. И тем не менее, очередь из желающих испытать судьбу выстроилась длинная. Прошёл будоражащий шепоток, что среди прочих записался один претендент со сверхспособностями. Все твердили: что ж, удачи ему… Прежде чем допустить на столб, руки-ноги у всех проверят, а дурить организаторов с помощью магии никто бы не советовал. И всё же, всё же… Пошли споры, заключались пари.

Бежка успел везде сунуть нос и в деталях разузнал программу. Его не слишком интересовали многочисленные конкурсы – фотографий кошек, лучшего владельца, самой красивой кошки, лучшей игрушки для кошек и другие. Он мечтал посмотреть на мурров и, если повезёт, подобраться к ним поближе. Подслушать бы, как они говорят, и запомнить хоть одно кошачье слово, не просто – мяу или мурр, которые и так все знают, а выучить, как оно произносится. И ещё он должен заработать.