Страница 2 из 7
Шестеро взрослых и один подросток расположились вокруг костра. Они были одеты в одинаковую лёгкую одежду, с ремнями на поясе и через плечо, в головных уборах с низко надвинутыми на глаза поблёскивающими щитками. Они, видимо, веселились: подбрасывали в костёр куски деревьев, что-то пили из зажатых в руках блестящих сосудов, обнимались, падали, ползали возле огня, размахивали руками. Иногда кто-нибудь из них, пошатываясь, отходил от костра и, если надолго пропадал во тьме, оставшиеся начинали беспокоиться. Поднимали с земли тонкие и длинные предметы, вскидывали над собой и из них вылетали острые жала огоньков. «Лучемёты? – предположил Рут. – Bpяд ли». Но по всем признакам это было оружие. Спустя некоторое время у Рута не осталось никаких сомнений.
Неподалёку от огня, ничем не привлекая к себе внимания, сидел витан, видимо, старший, потому что остальные старались ничем не докучать ему и держались несколько в стороне. Подросток заботливо поправлял на нём одежду, подносил сосуд с питьём. Похоже, тот был нездоров.
Но вот они дружно улеглись у костра и затихли. Тогда, опираясь на плечо подростка, поднялся старший. Быстрые язычки пламени раз за разом вспороли темноту. Тела витанов судорожно дёрнулись и застыли. Подросток нырнул в заросли кустов, вернулся с двумя высокими четвероногими животными. Один из витанов неожиданно зашевелился и сел, обхватив голову руками. В тот же миг из тьмы появился подросток. Он вскинул руку. Сверкнул огонь. Витан опрокинулся на спину. Подросток помог старшему сесть на одного из животных, на другого вскочил сам, и они скрылись в ночном мраке.
Рут вернулся на астролёт глубокой ночью. Успокоился он только после того, как доплыв на небольшом чёрном плотике до середины озера, где он посадил свой астролёт, спустился на дно и, пройдя шлюзовую камеру и переходный отсек астролёта, снял защитный костюм.
Разминая налитое усталостью тело, он счастливыми глазами оглядел кабину. Прочные, неподвластные никакой агрессивной среде стены астролёта надёжно оберегали его от внешнего мира. Мягкий матовый свет и тёплый воздух создавали ту атмосферу уюта и умиротворения, которая может быть только в родном доме. Но стоило Руту вспомнить о бойне у костра, и настроения как не бывало.
Несколько дней по исчислению времени планеты Рут не выходил. Просматривал видеозаписи, думал. Ещё никогда он не чувствовал в себе такую слабость и безысходность. Ему не хотелось покидать Санкту Астру. И в то же время он не мог принять её такой, какой видел на экрафоне.
Рут впал в уныние: пути назад не было, а будущего здесь он не видел. Спасение было только в одном – в длительном гипнотическом сне. Он вошёл в камеру с тремя красными восклицательными знаками на двери и, уже не думая больше ни о чём постороннем, удобно устроился в гибернационной капсуле.
Глава 3. Медвежий Сивер
Звериными тропами к обеду второго дня пути Василий вывел Фросю к заветному месту. В отрогах Яблонового хребта пряталась от ветров и скорых людских глаз падь Медвежий Сивер. Лет десять назад недалеко от лесного озера отец и старший брат Василия срубили охотничье зимовье. В холодное время промышляли зверя, а осенью, даже в сухотный год, брали в достатке и голубику, и бруснику, и дикую смородину. Пять последних лет жил здесь по месяцу-два и Василий. Хорошо знал Медвежий Сивер и окрестности и чувствовал себя в тайге как дома.
Зимовье стояло нетронутым, с запасом сухих дров под нарами и душистым сеном на них.
Василий быстро снял с коня торочный груз, развёл огонь в печке-каменке, сбегал за водой на ключ, впадавший в озеро, и уже через полчаса в благостном покое, щурясь от удовольствия, они с Фросей пили крепкий чай со сливками, налитыми в туесок в последний момент побега щедрой материнской рукой.
Второй день они были вместе и ещё стеснялись друг друга. Прошлую ночь почти не спали: поёживаясь от таёжной свежести, придрёмывали у костра.
– Вот что, Фрося, – сказал Василий, – гоноши ужин, а я, пожалуй, в скрытник слетаю: зверинка там припрятана. Скоко нам тута куковать придётся? Провиантом запастись надо.
Ещё зимой у истоков ключа в болотине непролазной чащи спрятали охотники Капко сохатиное мясо. В ледяной яме, этом природном холодильнике, оно могло храниться очень долго.
– Ты не боись, – успокаивал Василий Фросю, – я быстренько обернусь. Зверь сейчас тихий, житуха нынче в тайге сытная. Ну, ежели что не так будет, берданка вона, пали!
Василий кивнул головой на бревенчатую стену, где на деревянном гвозде покоилось видавшее виды пятизарядное ружье. Увидев в глазах девушки немой вопрос: «А ты как же?», Василий похлопал себя по груди: внутренний карман брезентовой куртки взбугривал наган. Оружие, конечно, для промысла слабоватое, а для личной защиты и спокойствия души – в самый раз.
– Ты поспешай, Вась, не задерживайся, – с тревожной озабоченностью напутствовала Фрося и показала на небо, – эвон буря собирается.
Гроза начала куражиться с половины дня. Постепенно обкладывала со всех сторон Медвежий Сивер тучами, встрёпывала порывистым ветром деревья на вершинах хребта, шлёпая, точно пулями, отдельными каплями дождя.
Василий торопился. Но вернуться в зимовье до грозы не успел. С первым разломом неба над головой юркнул в скальную расщелину, натянул на голову капюшон брезентовой куртки. Каждый высверк молнии и обвальный грохот грома зажимали сердце суеверным страхом. Капко беспокойно шарил глазами по тучам, ждал новый всплеск огня. Молнии вспыхивали часто и широко, во всё небо, и мгновенно гасли. Но одна не погасла. Точно лезвие гигантского раскалённого ножа, она начала опускаться к земле над тем местом, где располагалось зимовье.
Капко сжался в комок, с ужасом представив, какой последует сейчас удар: полетят в тартарары и зимовье, и Фрося. Но молния, к удивлению Василия, опустилась в тайгу тихо, без грома.
Гроза кончилась. Капко побежал к зимовью с той скоростью, какую позволяла пересечённая местность. Небо очистилось от облаков. По горизонту выплеснулась медовая полоска вечерней зари. И вдруг в золотистых лучах её на самой макушке скалы, напоминавшей грибную шляпку, Капко увидел человека. Он был точно отлит из серебра – так сверкала на нём странная блестящая одежда. Круглая, как шар, и прозрачная голова была неподвижна. Человек придерживал на груди руками какой-то квадратный ящичек и, медленно поворачиваясь, смотрел в него.
«Вот и сошёл на землю, – обомлел Капко. – Не обманывал старик…»
После Русско-японской войны 1904–1905 годов приблудился в Александровке хворый отставной солдат. Набожная мать Капко уговорила отца приютить страдальца, «чтобы воздалось за доброту». Безродный бродяга родом откуда-то из западных областей империи стал членом семьи Капко.
Вскоре в селе заговорили о какой-то странной вере: крещении Святым Духом и сошествии его на землю. Группками начали собираться в сеннике двора Капко люди. И Василий, нередко сиживая на тайных ночных сборищах, слушал проповеди старика: «И будет гроза великая. И выйдет он из тоей грозы весь в сияньи. Как солнце. И жарче солнца. И подойдёт к тебе. И ты попросишь у его: хочь счастия на земле, хочь на небе».
Как ни странно, но веру в Святого Духа старик поддерживал, и преизрядно, духом спиртным. И случалось, так насаживался домодельной бражкой, что начинал куролесить. Его вязали ременными вожжами и укладывали на топчан «отходить». Умер он от грудной жабы после многодневного запоя.
Капко припал к земле, и, не поднимая головы, змеёй скользнул между камнями, завалился в какую-то рытвину, долго скрёбся по ней на карачках, сбивая в кровь колени, обдирая кожу на ладонях, и выкрикивая в исступленье первые пришедшие в голову слова молитвы.
В зимовье он пришёл в сумерках, грязный, с заострившимся от страха лицом, упал перед Фросей на колени и заплакал: