Страница 3 из 76
Мы вышли из автобуса в приподнятом настроении, держались за руки, Тася напевала и слегка пританцовывала, я пинал носками ботинок неубранные дворниками каштаны. Ребячество? Ну да, я так один раз в Дубровице от редакции до дома каштанчик допинал, труднее всего с ним было справиться на пешеходных переходах и высоких бордюрах. Но главное — старание!
После долгих дней, проведенных в больнице, всё мне казалось прекрасным: и желто-красные листики, и лужи, и пешеходы, которые просто молча идут по своим делам и не поют про русскую шляпу и индийскую душу... В общем — жизнь была хороша! С серых небес начал накрапывать дождик, и мы ускорились — зонтика у нас не было, да и вообще — это только в книжках под дождем гулять романтично! Ну, может быть — летом, в плюс тридцать, когда на ногах — сандалии, а в руках — зонтик, романтику в этом мероприятии найти и можно, пусть и с трудом. Но сейчас... Сейчас мы побежали домой, мечтая поскорее оказаться хотя бы под козырьком подъезда.
Из беседки во дворе дома за нами наблюдала компания молодых людей характерной наружности. Имелся у них портвейн, гитара, картишки, потертые куртки и громкие, резкие голоса.
— Давай-давай! — кто-то из них, видимо, решил подбодрить нас, комментируя забег под дождем.
Несмотря на хлещущие за шиворот струи воды, я резко остановился, развернулся вокруг своей оси — и поймал взгляд приснопамятного Серёжи. Вот латруга! Будний день, отчего не на работе? На самом деле в голове еще шумело, да и организм не до конца восстановился после аварии, и драться с кучей лихих парней совсем не хотелось, но...
— Гера, пойдем! — Тася потянула меня за рукав. — Ну их!
Сережа, кстати, глаза отвел. Я довольствовался этим, и позволил девушке увлечь себя в подъезд.
Целоваться мы начали уже в лифте, и, оторвавшись от нее на секунду, я спросил:
— А дети?
— Дети с Пантелевной, на даче...
— А... — дальше говорить было уже некогда, да и незачем.
Я лежал на диване — том самом, светлого дерева, с льняной обивкой и красным орнаментом, гладил гладкую, как бархат кожу на спине и плечах девушки, которая лежала тут же, рядом, едва прикрытая простыней, и пытался понять: как она это всё успела? И кто ей помог?
Тася, как обычно, прочитала мои мысли:
— Что — нравится? Волков как узнал, что с тобой случилось, сначала метнулся в больницу и накрутил там всем хвосты, а потом организовал вот это вот... — он изящно взмахнула рукой, намекая на интерьер в стиле белорусского минимализма. — Правда, набежало журналистов и фотографов, он тут ходил, руками размахивал... И вместе с ним такой красивый загорелый самодовольный мужчина с улыбкой до ушей, он, кажется, теперь большой начальник, раньше у вас в Дубровице в нефтянке работал...
— Исаков?
— Точно — Исаков! Так вот, они тут всё похвалялись новшествами, и вообще, намекали на то, что советское государство вступает в эпоху модернизации... Нет, не так — Модернизации!
Она голосом изобразила манеру Исакова, и я даже усмехнулся: давно не видел этого типа, интересно, что у него за карьерный рост такой? И по какой линии пошел?
— Так и это еще не всё! Они потом на дачу поперлись — и там всё обставили. Ну, не всё — первый этаж. Они два комплекта мебельного гарнитура на грузовиках приволокли: один для вот такой вот стандартной двушки, второй — дачный. Там меньше мягкой мебели, зато — есть те интересные качели, ты рисовал... Которые как гнездо птички этой, как его... Ткачика, вот! А мезонин твой ненаглядный они не трогали — там уже сам всё под себя сделаешь!
— Сделаю! — сказал я и притянул Тасю к себе. — Обязательно.