Страница 14 из 27
Когда начались дожди вперемешку со снегом, пастьба прекратилась. А вскоре, когда я проснулся утром, меня даже ослепило: всю землю покрыл белый-белый снег. Выхожу к воротам, а мне навстречу идёт Габдрахман – сын самого близкого нашего соседа, кузнеца Ахмади.
– Эх, брат, – говорит он мне, – хорошо на таком снегу зайцев травить.
– И правда. Давай возьмём Билнака и сходим на Аръяк.
Билнак, услышав, что упоминают его, даже стал визжать от радости. И слово «заяц», видно, запало ему в уши, – из себя стал выходить от восторга. Хоть и не может сказать словами, всеми своими движениями, выходками даёт понять: «Пошли скорее!»
Когда мы ходили со стадом, я любил обманывать его: «Вон, мол, заяц!» Он, по-видимому, ещё не видя зайца, ощущал его запах – обнюхивая следы, оставленные длинноухим, бывало, обегает весь луг. Вначале я думал, что он так делает, только подражая другим собакам, думал, что он не чует заячьего запаха. Оказывается, чуял. Однажды так бегал-бегал внюхиваясь и набрёл-таки на настоящего зайца. Тот лежал под маленьким кустиком. Билнак на какой-то миг растерялся, как будто сам не поверил в реальность этого факта. Выскочивший заяц за это время успел уже умчаться довольно далеко. Билнак, словно досадуя, что упустил своё счастье, взвизгивая, плача, кинулся за зайцем. Но где уж ему угнаться за ним! Расстроился только мой пёсик. Не в силах уняться, весь день в поисках зайца всё бегал взад-вперёд, внюхиваясь в землю.
Он не был охотничьей собакой, но свойственного всем собакам охотничьего азарта было у него предостаточно. Вон ведь, как только услышал слово «заяц», что вытворяет…
– Идём, Габдрахман, пошли. И Билнаку доставим удовольствие.
Каких только нет следов на свежевыпавшем мокром снегу! Следы мышей, множество разнообразных птичьих следов! На берегу Салабашского озера отчётливо видны и заячьи следы.
– Билнак! Где Билнак?!
Наша собака, как только вышли за околицу, побежала без остановки, ищет, принюхиваясь, уткнувшись носом в землю, убегает бог знает куда, потом опять к нам возвращается.
Вместо ответа, до нас из-за кустов донёсся его возбуждённый, яростный визг, и в ту же минуту раздались крики зайца «пыжжык, пыжжык».
Мы кинулись в сторону этих звуков.
Оказалось, что Билнак, действительно, поймал зайца. Но не умея, как настоящий охотничий пес, лежать, прижав лапами зайца к земле, Билнак схватил зайца зубами за брюхо и трясёт из стороны в сторону. Хотя и не охотничья собака, а когда я подошёл, сопротивляться не стал, отдал зайца. Отличный рысак! Живой. Даже есть ещё силы отбрыкиваться.
– Режь скорее! – крикнул Габдрахман и вручил охотничий нож, который он сделал сам. – На! Скорее, а то подохнет, пропадёт зря.
– Бисмиллахи, Аллах акбар!..
Когда возвращались домой, навряд ли был на этом свете кто-нибудь счастливее меня! Схватив зайца за задние лапы, соединив их, перекинул за спину через плечо и иду, выпятив грудь.
И Габдрахман рад. Заяц мой, но ведь и его доля большая. Если бы в самый нужный момент не оказался под рукой его острый нож, что стал бы делать! Нести просто дохлого зайца, мясо которого нельзя есть, не доставило бы такого большого удовольствия.
А уж Билнак как радовался! Ведь простая дворняжка – а зайца поймал! Идёт, как будто бог знает кто, хвастунишка! Посторонних псов, которые, опьянев от заячьего запаха, выбежали приветствовать Билнака, встречает только рычанием, скаля острые зубы. Если бы не выпал мокрый снег, тебе заяц только хвост показал бы!..
А мама, ох и обрадуется!..
Но мама встретила меня совсем не так, как я ожидал. Оказывается, я измарал сзади всю полу бешмета и штанины брюк болтавшейся у меня за спиной окровавленной заячьей головой с перерезанной шеей. Мама прежде всего увидела это.
– Эх, сынок, сынок! – сказала она. – Разве обязательно было так измараться? Как мы теперь отчистим эту одежду? Это вот и есть, что называется «заяц на грош – вреда на рубль…» Тем не менее, увидев, что я, вернувшись таким счастливым, вдруг погрустнел, она сразу поняла моё состояние. Похвалила моего зайца. Сделала вид, что очень удивлена, не поверила, что мы сами поймали.
– Кто зарезал?
– Я сам. И бисмиллу сказать не забыл.
– А ты знаешь, как свежевать зайца?
– Знаю.
– Ну тогда ладно, освежуй, не попортив шкурки, – сказала она. – На заячий бялеш и Габдрахмана уж позовёшь.
Вот это настоящая мама! Моя душа переполнилась чувством благодарности за эти её слова…
Когда земля замёрзла и, как видно, больше не собиралась оттаивать, тех коров начали резать. Как представлю себе ту кровавую картину, даже сейчас вздрагиваю. Здоровые, крепкие мужчины легко, без труда валят больших-больших коров, связав вместе все четыре ноги, кладут их головой к югу (т. е. по направлению на Каабу, куда обращаются мусульмане во время молитвы). Один, схватив животное за рога, поворачивает ему голову мордой кверху. Другой мясник большим, острым ножом глубоко надрезает вытянутую шею. Бьющий фонтан крови направляется в специальную яму. Животное замирает на несколько секунд, потом вытягивается, напрягается, как в судорогах, пытается бить связанными ногами. Издавая жуткий хрип, дышит через перерезанную глотку. Это продолжается несколько минут…
Мне жутко. Но какое-то дикое любопытство побеждает, я внимательно слежу, не отрывая глаз, за каждым движением мясников. Пока ещё не зарезанные коровы тоже наблюдают за этой картиной, дожидаясь своей очереди. Отчаянно мычат жутким, дурным голосом. Мясники отлично работают. Ещё не успеет зарезанная скотина замереть до конца, как они уже срезают ей ноги по колено, рассекают на животе и бёдрах шкуру, начинают свежевать. Затем, подвесив за задние ноги, снимают шкуру, вскрывают живот, вынимают печень, лёгкие, кишки. У многих коров в брюхе обнаруживаются телята. Некоторые только что зародились, всего с котёнка величиной. А некоторые уже довольно большие – с собаку выросли. Всех их выбрасывают. Иногда встречаются совсем уже подросшие, даже шерстью покрывшиеся, живые, готовые уже скоро родиться. Мясников привлекает красивая шкурка таких телят, их тут же режут, сдирают шкуру, а мясо выкидывают.
Одна из женщин, промывавших кишки, увидев это, вздохнула:
– О Боже! – сказала она. – Губят коров, готовых телиться. И что это за хозяева, которые их продают…
– Продашь, – возразила ей та, которую называли чокнутой Накиёй. – Если мужа уведут на заклание.
– Ты скажешь.
– А что не говорить!.. Весь мир в крови. Да разве ещё в такой? Человеческой!..
– Дурочка, так уж дурочка…
Следуя мнению остальных, я тоже считаю эту женщину всего-навсего чокнутой, был готов только смеяться над её словами. А оказывается, вся её дурость была лишь в том, что она не умела скрывать то, что у неё на душе, даже наоборот, любила высказывать всё преувеличивая. Может быть, она, бедняжка, родилась на свет, чтобы стать писателем?
В то время, разумеется, мне в голову такие мысли не приходили, меня больше всего интересовали вот эти, ещё не успевшие родиться и уже оставленные без шкуры, телята и вообще всё то лишнее, что выбрасывалось. Отличная дармовая пища для Билнака. Я их в большом количестве – наверное, пуда три-четыре будет – перетаскал в наш амбар.
Не считая новых мусульман (новые мусульмане жили далеко от наших татарских улиц, на северном конце деревни), наши татарские улицы делились на два прихода. У каждого прихода есть своя мечеть, свои мулла и муэдзин, и своё медресе. Центральная часть деревни – улицы, где проживают, большей частью, баи, состоятельные люди и мещане, – относится к старому приходу. Даже имам этого прихода соответствует ему: консервативный, с реакционными взглядами Гиният-мулла. В памяти сохранилась одна его привычка, которая особенно злила нас, мальчишек: он водил с собой на званые обеды сына, который был примерно моего возраста. А тот каков! Белобрысый, лет восьми-девяти, совсем непохожий на самого черноволосого муллу мальчишка вместе с отцом садится на самое почётное место за трапезой. Никого не стесняясь, просит дать любое понравившееся ему угощение и ест до отвала; вдобавок в дни больших праздников выйдет к мальчишкам и хвалится: «Вчера были в гостях в двенадцати домах, сегодня – в восемнадцати местах»… В шутку ему прицепили прозвище: «Бялеш тубе»[16].
15
Джизни – муж старшей сестры, также и тёти.
16
Нижняя корка пирога (бялеша).