О вчерашнем – сегодня

Была осень 1915 года. Земля замёрзла, замёрзли и оставшиеся на улицах после осенних дождей лужи, но снег ещё не выпал. Мы попросили у Ахметши-абзы нашу собственную лошадь и отправились с мамой вдвоём на аръяк – в лес бедняков, за жимолостью. Ахметша-абзы сам как следует, чтобы в дороге не распрягалась упряжка, запряг лошадь в ридуан – большую телегу для таких грузов, как сено, снопы, дрова и прочее. Едем. Лошадь бежит неторопливой рысцой, колёса ридуана с грохотом катятся по мёрзлой дороге. Я, старший сын Ханифы-джинги, мужчина, оставшийся в доме вместо отца, – восьмилетний Мирсаяф, держу в руках вожжи. Еду стоя, держась за край ридуана. В руке – кнут.

– Но-о-о, пошё-о-ол!..

Когда доехали до песчано-каменистого берега Биргидели, мама взяла вожжи в свои руки. На этом месте Идель, немного расширяясь и мелея, звонко журчит по камешкам-голышам. Когда ты босиком, это место можно перейти, даже не подворачивая штаны. Вот почему это место мы называем «Отмель». Всего на полверсты повыше есть другая дорога. Это место называют «дорога на Актиряк». Там уже поглубже, если надо переходить вброд, приходится подворачивать штаны до верха бёдер. Река на том месте течёт спокойно и поэтому, хотя тут и глубже, поверхность воды покрыта льдом. Лёд ещё не толстый. Если наступить, потрескивает, издавая пугающие звуки. Тем не менее, мы, мальчишки, не очень-то боимся – хотя и с опаской, любим кататься по льду. Впрочем, особенно бояться нечего. Не зря, наверное, сказано: «Осенний лёд надёжен, хотя и тонок, как зеркало». Даже если и не выдержит, не такое место, чтобы утонуть. Зато какой лёд! Чистый лёд, точно дорогое стекло. Сквозь него отчётливо видно, как плавают внизу пескари. А гладкий какой! Ударишь по гальке-голышу клюшкой – улетит бог знает куда! Если не ударится о берег или не провалится в полынью, всё катится, катится, пока не скроется с глаз, не останавливаясь, пока её мелодичный звон не перестанет быть слышным. Мы вчера только тут играли. Только маме об этом ни гу-гу. Если вернёмся пораньше, может, и сегодня к вечеру схожу с ребятами…

Хотя наш ридуан и отяжелел, проваливаясь колёсами в смесь песка и гравия, мы чуть ли не рысцой переправились по отмели на аръяк.

Аръяк – это целый мир. У него есть разные места со своими особыми названиями. «Салабашское озеро», «Актиряк», «Ручеёк», «Чёрный яр», «Мещанское поле», «Длинное озеро»… А самый дальний угол, место, отделившееся в виде острова между Старым руслом и Новым руслом Биргидели, называется Исэнбикэ. Больше всего жимолости именно там. Не только жимолость – там встречаются неплохие вязы и пригодные для жердей осины… Мы направились туда. Доехали. Мама принялась топором рубить жимолость, а я перетаскиваю срубленные деревья к арбе. Нагрузили ридуан доверху. Теперь осталось только возвратиться. Но мы, оказывается, не подумали заранее, как на узкой дороге среди густого кустарника повернём телегу назад, чтобы ехать обратно. Пока искали удобное место, чтобы завернуть, навстречу нам появилась лошадь. Арба, как и у нас, нагружена жимолостью. Разъехаться негде. Остановились. И они тоже.

– Куда это вы едете с возом, в обратную-то сторону?

Мы объяснили.

– Ах, хозяйка, разве никогда ты не слышала пословицы: прежде чем войти, подумай, как выйти?

– И не говори, бывало, ведь и мой тоже так говаривал…

– Ну что ж, раз такое дело, давай, постараемся, – говорит мужик и, срезав или отогнув некоторые разросшиеся кусты, расширяет дорогу. Затем, взяв за узду нашу лошадь, начинает поворачивать арбу. То ли он поторопился, то ли такой оказалась наша арба, но ридуан, оказавшись поперёк дороги, вдруг оторвался от упряжки.

– Ба-а, – воскликнул абзы, – что это вдруг случилось? Разве бывает такой короткий сердечник?

Глядь, а сердечник наш не выскочил, а сломался. Оказывается, он был надтреснут давно.

Придётся выгружать. Освободившийся от груза, отделённый от передних колёс ридуан оттащили пока в сторону. Абзы направился к своему возу. Теперь уж ему можно возвращаться домой – преграждающей его путь телеги нет. Мы с мамой следим за ним, затаив дыхание. Вот он взял за поводок свою лошадь, повёл. Не спеша прошёл мимо нашей арбы. Вон уже начал и подгонять свою лошадь. Мама не выдержала: желая что-то сказать, бросилась к нему:

– Набиулла-абзы!

Абзы продолжал шагать, как будто вовсе не слышал её. Мама, не веря своим глазам, всё ещё продолжала смотреть ему вслед. Я, почувствовав, что попали в крайне тяжёлое положение, крикнул: «Мама!»

– Тихо!..

Абзы, отъехав довольно далеко по узкой, зажатой среди густых кустов дороге, вывел свою арбу на встретившуюся на краю дороги небольшую полянку и повернулся в нашу сторону.

– Не бойся, хозяйка, – приговаривал он, направляясь к нам, – разве можно бросить в беде сирот? Сейчас наладим вашу арбу.

Оказывается, это он убирал свою арбу в сторону, чтобы не загораживать дорогу, на случай, если вдруг кому-либо надо будет проехать. Провозившись довольно долго, он приладил нам с помощью деревянного клина сердечник. Теперь наша телега была обращена в сторону дома. Набиулла-абзы хотел помочь нам и воз нагрузить, но мама не согласилась. Поблагодарила его, говоря:

– С этим уж мы и сами справимся.

Этого человека я в то время ещё не знал. Он оказался мастером на все руки. В те годы, когда вся деревня страдала без мыла, он варил мыло с репейной золой. Когда в школах не стало чернил, он стал продавать чернила, делая их из дубовой коры. Говорили, что он умеет ещё многое делать, чего я не знал. А секрет его обширных познаний и умений следующий: он, оказывается, прочитывает от корки до корки ежегодно выпускаемый настенный календарь, с большим вниманием воспринимает мудрые советы, помещённые в календаре, и пробует сделать сам всё, что, по его мнению, представляет интерес. Кроме календаря, он, говорят, и газеты читает. Все новости о войне, событиях в России, о международной жизни узнавали, главным образом, от него.

Оставшись одни, мы заново, ещё лучше прежнего загрузили воз и направились к дому. Сразу остались позади, были забыты наши мучения с арбой и сердечником. Они превратились теперь в своего рода радость победы. Должно быть, окрылённые этой радостью, даже не заметили: оказывается, мы поехали не к отмели, по которой переправились на этот берег, а к дороге Актиряка. Эта дорога привела нас к той самой уже покрывшейся льдом переправе. Остановились. Для того чтобы заново подъехать к отмели, надо опять поворачивать арбу и сделать довольно большой крюк. Маме не хотелось возвращаться. «Если выдержит, проедем по льду, – видимо подумала она, – а не выдержит – не беда: место неглубокое, проломится под тяжестью подводы и переедем». И недолго думая, она взяла вожжи в свои руки и решительно тронула лошадь. А сама ни слова, только губы шевелятся: то ли молитву про себя читает, то ли заклинает. Лошадь осторожно шагает по льду. Подковы, оказывается, ничего, не скользят. Колёса ридуана тоже легко катятся. Мне интересно. Дескать, смотри-ка, какой крепкий лёд! Выдерживает лошадь и воз! Целый воз с дровами! Вдобавок на нём два человека! А мы, мальчишки, худые, как осенние цыплята, боимся кататься и играть на нём. И то стараемся скрыть от родителей. Ну-у-у, раз так!..

Однако мой хвалёный лёд, оказывается, выглядел таким только на краю реки – на мелком месте. Стоило нам попасть на более глубокое место, как он начал трещать, прогибаться под копытами лошади. Лошадь как бы в нерешительности остановилась. Мама, словно бы стараясь поскорее пройти и избавиться от этой опасной дороги, начала торопить её. «Но-о, трусиха!» – крикнула мама и даже стегнула кнутом. Лошадь рванула вперёд, но не успела сделать два-три шага, как лёд проломился под ней. Она теперь стояла по колено в воде.

– Но-о-о, Турат[14]! Давай-давай, скотинушка, но-о-о!

Лошадь не сопротивлялась. Энергично, как бы говоря: я и сама понимаю положение, ринулась вперёд и, закинув передние ноги, наступила на ещё не проломившийся лёд. Словно бы стараясь не сдаваться сразу, лёд некоторое время качался, потрескивал, но потом, не выдержав тяжести лошади, опять проломился. Вода уже была поглубже. Арба наша тоже всеми четырьмя колёсами была в воде. Лошадь ещё раз решилась вскочить на лёд, но прыгнуть подальше её не пускала арба. Таким образом, мы вместе с нашей лошадью и арбой, нагруженной дровами, оказались в воде, ограждённые с четырёх сторон льдом. И отступить невозможно, и повернуться… А впереди до берега – сплошной лёд, шириной с две улицы…

14

Турат – Гнедая (в данном случае и кличка лошади).