Страница 13 из 29
Кислюк взошел в этот главный дом на площади перед десятиметровым памятником Ленина и стал править. Казалось бы, шахтеры добились власти вместе с этим “вырази- телем их чаяний”. Но вслед за митинговыми и площадным периодом рабочего движения Кузбасса кончился и период народный. Лидеры отслоились, присягнули Ельцину и стали обычными администраторами.
Еще в 1992 году обманутые шахтеры собирались толпами на той же площади Кузбасса, так же возмущались и кричали, звали к себе любимцев-вожаков из здания бывшего обкома, вопили о несогласии с гайдаровскими реформами, но им уже отвечали: “Шок необходим. Без него ничего не получится. Потерпите. Потом будет лучше, чем было”.
Шахтеры опять объявляли забастовку, кричали поверх голов “рабочих комитетов” в Москву, пытались дозваться своего главного вождя Ельцина, но их деформированное, демократизированное сознание уже было не свободно, их воля уже была скована соглашательством. И в октябре 1993 года им показали, как с ними теперь будут обходиться — расстрел их единомышленников в Москве транслировался в Кемерово по всем каналам…
Довольно унылый вид имеют теперь кузбасские шахтеры — и на улицах Кемерово, и в шахтах, и в своих рабочих поселках. Но я видел гордых, сильных, независимых шахтеров на улицах Ленинск-Кузнецка, когда они собрались в центре города на защиту своего мэра Коняхина. В них вселился новый, свежий дух сопротивления, в Коняхине они узрели нового лидера. Но… доскажем сначала историю перерождения главарей кислюковского толка, ставших перекупщиками угля.
3. ПЕРЕКУПЩИК
“Организованная преступность в каждой старательной артели требует и получает по 10 процентов золота, криминальные структуры диктуют, по какой цене отправлять продукцию, вокруг каждой шахты расплодилось по пять-шесть посредников, которые перепродают друг другу уголь, взвинчивая на него цены, и налоги не платят”.
Аман Тулеев. “Без права на ошибку”.
В центре Кемерова высится огромный изыскательский институт. Около полутора тысяч инженеров создавали здесь проекты строительства крупных предприятий по всей стране. Года три назад бывшую кладовую арендовал в этом институте невидный человек средних лет. Отремонтировал, отгородил место для секретарши и сам сел в уголке у окна. Он был скромен, тих, интеллигентен. Любил покурить на лестничной клетке с остряками из конструкторского бюро. Когда у него спрашивали, чем занимается его “фирма” (надо сказать, всегда с обидной насмешкой спрашивали), то он уклончиво отвечал: “Угольную пыль подметаем и в пакеты пакуем”.
А в то время как раз в институте прошло акционирование. Инженеры получили по нескольку своих доморощенных ваучеров, стали совладельцами института и сначала все усилия своих образованных мозгов направили на увеличение прибылей от проектных заказов, чтобы честно, согласно выданным акциям, получать себе долю от выручки. Романтики! Туристы с гитарами!
И лишь самые несознательные из них и подверженные влиянию алкоголя готовы были с утречка толкнуть эти свои акции любому, кто даст на опохмелку. В один исторический день в курилке на лестничной площадке и была провернута первая операция по “обналичке” ценных бумаг. Этот самый скромный фирмач из бывшей кладовой отвалил за акцию аж на три опохмелки.
В то время в институте зарплату не давали уже полгода. И никаких изысканий на строительство новых предприятий не велось и не предвиделось. Людям нужно было на что-то хлеб покупать. И в комнатку под лестницей стали забегать все чаще. Наконец, акции понесли нашему “фирмачу” пачками. И пришел день, когда он пожаловал к директору института и заявил о своем совладении зданием и имуществом в пропорции три к двум не в пользу директора. И коли в здании насчитывалось десять этажей, то, следовательно, шесть из них уже принадлежали ему. Он попросил уплотниться, и через неделю в двух этажах открыл мебельный салон. А другие стал переоборудовать под склады и платные спортзалы.
Произошло массовое увольнение тысячи инженеров, самые счастливые из которых устроились дворниками и сторожами. Остальные встали в очередь безработных. А кабинет директора занял этот молчаливый лысоватый человек по фамилии Парыгин.
Для кузбасского активиста 1989 года сия фамилия значит очень много. Он был главным советником у Междуреченского и Асланиди. Именно он чаще всех летал “на согласования” в Москву и первым взял на себя “черное, неблагодарное” дело создания посреднической организации по торговле углем, героическое дело по разрушению торговой монополии.
Пока он был на новом поприще первым и один: навар был невероятный, именно в то время шахтеры тешили себя иллюзией экономической победы, получая в десять раз больше тех забойщиков, которые не рискнули торговать “свободно”. Но буквально через полгода Парыгина прижали. Он счастливо вывернулся от рэкета, залег на дно изыскательского института и, выждав время для прыжка, опять вознесся к благам мира сего. Деньги, которые он теперь “крутит” в своих торговых операциях с мебелью, — из тех самых, невыплаченных шахтерам за пять и более месяцев.
Но главное, он — тот самый Парыгин.
4. В ГЛУБОКОЙ ШАХТЕ
“Не ошибитесь в этикетках! Ведь мафия начала свой путь у нас в Кузбассе под маркой рабочего движения!”
Аман Тулеев. “Без права на ошибку”.
Если выходцы из рабочих комитетов, ставшие перекупщиками, скрытно, как и подобает капиталистам, подавляют и унижают сегодняшних шахтеров, вынуждая их работать бесплатно, то боевики рэкетиров и приблатненные всех мастей вместе с ними открыто плюют на “работяг”. Этим чубайсовским чекистам с двумя-тремя судимостями в биографиях тоже невыгодны теперь забастовки шахтеров, они подзаряжаются от московского рыжего шефа патриотизмом, и дело доходит до того, что атакуют пикеты бастующих на своих иномарках, калечат рабочих.
Когда-то власть использовала сплоченных, агрессивных шахтеров как таран для разрушения Системы, теперь эта же власть использует криминальные формирования для ударов по бастующим горнякам. Интересы власти и криминала в Кузбассе полностью совпали. Если приезжающий сюда Чубайс убеждает в необходимости методичной работы в шахтах, что нужно ему как политику в правящей верхушке, то кузбасская братва наезжает на шахтеров и требует прекращения забастовок, поскольку контролирует торговлю углем и имеет от этого свой процент.
…На шахте “Первомайская” бастовали вот уже неделю. Причем бастовали внаглую, как говорили в Кемерово. “Им же нужно было всего полтора миллиарда долгу выплатить, а им отвалили больше двух. А они опять легли. Хотя другим вообще ни копейки не дали”.
Странность этого монолога состоит в том, что у шахтеров теперь очередность на забастовку, которые превратились в мелкий шантаж главной конторы “Росуголь”. Бастуют не по движению души, не из каких-то даже корпоративных интересов, а — просто по очереди. Есть даже негласный график “залеганий”. Стачка стала второй профессией.
Наглецы с “Первомайской” имели преимущество перед многими другими в том, что могли перегородить автомагистраль, проходившую неподалеку от забоя. (Тоже теперь появилась новая градация. Преимущество шахты определяется не углом залегания, не объемом запасов угля, не его сортностью, а близостью к жизненно важным коммуникациям, которые, при случае, можно “перекрыть”).
Натаскали досок, ящиков, на шоссе разожгли костер и пристращали Управление, чтобы еще миллиардик подкинули.
Вежливые, политичные до занудства представители главной конторы как всегда приехали торговаться и уговаривать горлопанов, но вернулись ни с чем. По своим каналам связались с угольной мафией, и на утро баррикаду на шоссе сходу протаранил мощный “джип” с тонированными стеклами и без номеров. Шахтеры хотели было грудью защитить “профессиональные интересы”, перекрыли шоссе живой цепочкой. Но “джип” не остановился, попер на них, завалил троих на капот и сбросил в грязь кювета на крутом повороте. Одному поломал ногу, другому ребра. Потом из “джипа” вылетел взрывпакет в знак устрашения, чего оказалось достаточно для прекращения “акции”.