Страница 72 из 100
Работая с книгами, причём всё больше старинными, я, не будучи большого ума, стал, тем не менее, более чем эрудированным человеком. Да и могло ли быть иначе?! Когда почти каждый день листаешь Сенеку Младшего[ix] или Старшего, прижизненные издания Шекспира или подлинные (рукописные!) дневники героев Отечественной войны[x], а после беседуешь с коллекционерами — людьми, в большинстве своём эрудированными и высокообразованными, сложно не развиваться!
... но я — взрослый, состоявшийся человек, и потому просто пожал плечами и плавно увёл беседу в другую сторону, рассказав забавную байку из своего букинистического опыта — одну из сотен.
Дальнейший разговор на всё том же Эзоповом языке, полном психологического давления, намёков, аллегорий и скрытых значений, понятных только посвящённым, смысла не имеет. Уважаемые нобили, просчитавшиеся со мной, решили не усугублять ситуацию, выставляя себя людьми… хм, не вполне компетентными.
Поулыбались друг другу, обменялись забавными историями, уверениями в уважении и обещаниями непременно встретиться ещё раз. Когда-нибудь потом… непременно.
Отойдя от них, выдыхаю незаметно и в кои-то веки радуюсь своей невыразительной мимике.
« — Седьмой кирпич в третьем ряду» — подкидывает забавный образ расшалившееся подсознание.
Хмыкнув, вылил согревшееся и вконец выдохшееся шампанское в кадку с фикусом, стоящую возле широкой, раздваивающейся лестнице, ведущей на второй этаж особняка, поглазел на скрытый за ней струнный квартет и отправился на поиски девушек.
Дело это не такое простое, как могло бы показаться на первый взгляд. Народу в просторном холле немало — навскидку, около семидесяти человек, что для… хм, вечеринки, более чем избыточно.
Много мундиров, вечерних платьев, фраков и пиджачных троек, и всё это броуновское великолепие постоянно перемещается по холлу, стоит на лестнице, выходит во двор и поднимается на галерею второго этажа, ища некоторого уединения для беседы, или, к примеру, желая полюбоваться на гостей с некоторого возвышения. А зрелище, и правда, несколько своеобразное, но всё ж таки великолепное.
Пространство зонировано колоннами, лестницей и фикусами, свою лепту вносят огромные зеркала на стенах, а освещение, избыточно яркое, и притом излишне центрированное, слепит глаза. Этакий огромный человеческий калейдоскоп, узоры которого постоянно меняются.
Заметив наконец Анну, вымученно флиртующую в углу с тучным немолодым господином, похмыкал над ситуацией, и отправился выручать девушку. Свою ориентацию она не то чтобы выпячивает, но и не скрывает — благо, в Европе, а тем более в Париже, к сексуальным перверсиям относятся более чем спокойно.
« — Не вымерли ведь, — активизировалось подсознание, вспомнив к чему-то многочисленные форумные споры, в которых я никогда не участвовал, но иногда почитывал, просто чтобы быть в курсе настроений бывших сограждан, — хотя какое столетие… хм, загнивают.
— А наука между тем в порядке, армия одна из лучших в мире, промышленность мощнейшая, права и свободы… Может, потому и процветают, что право распоряжаться собственной жопой и право говорить то, что думаешь, неотъемлемо от свободы предпринимательства и научной мысли? Последние пункты, разумеется, для цивилизации важнее, но без первых двух их сложно осуществить, по крайней мере — надолго»
Занятый отвлечёнными размышлениями, я не сразу заметил целеустремлённого молодого человека, направляющегося в мою сторону с бокалом шампанского и тем выражением лица, которое лучше надписей на школьной доске говорит «Сейчас что-то будет!» Что именно будет, догадаться не составило труда, так что от выплеснутого на меня бокала я увернулся и вопросительно посмотрел на держащего его парня.
— Я… — он сглотнул нервно, — такой неловкий!
— Бывает, — максимально доброжелательно отвечаю я, пристально оглядывая его тщедушную и несколько нелепую фигуру. Он старше меня лет на пять, что видно вблизи, но нескладен, прыщеват и узкоплеч, как подросток в разгаре пубертата, — Вестибулярный аппарат хромает, наверное.
Молодой человек неуверенно кивнул и попытался оглянуться на кого-то, спохватившись в последний момент. Выглядело это так нелепо, что мне стало за него неловко и одновременно смешно.
— Ничего страшного, — улыбаюсь зубасто и так искренне, что ещё чуть, и замироточу, — я, как боксёр и гимнаст, хорошо знаком с такими вещами, и могу научить, как выправлять вестибулярный аппарат. Давайте-ка покажу…
… и снова — улыбочка. Парнишка слабовольный и явно ведомый, работать с таким — одно удовольствие!
— Покрутите головой, — и улыбочка, — Уж простите, но показать не могу — сами понимаете, последствия боя всё ещё сказываются.
— Я…
— Крутите, крутите… — ласково говорю ему, кладя руки на подбородок и макушку, — во-от так…
— Замечательно! — искренне хвалю его, краем глаза отмечая внимание гостей к этой нестандартной сценке, — А теперь вокруг своей оси покрутитесь… Кружится голова? Так и должно быть! Каждый день, по чуть-чуть… обещаете? Точно? Ну смотрите…
Отпустив наконец парнишку, так и оставшегося безымянным, позволяю усмешке показаться на своих губах.
« — Вот так-то, месье… — я будто дебатирую с невидимым собеседником, — а вы чего ожидали? Скандала? Ну вот, пожалуйста… Никакого безобразия, а зрелища — досыта! Еште, месье, не обляпайтесь! В другой раз найти желающих на провокацию будет куда как сложнее…»
Высоченный капитан со смутно знакомой физиономией отсалютовал мне бокалом. Салютую ответно…
« — Де Голль! — отмечает подсознание, — Надо же… Обязательно надо будет подойти!»
Вспомнилось, что капитан побывал в плену, где достаточно долгое время сидел в одной камере с Тухачевским. Они там, кстати, постоянно дискутировали на военно-теоретические темы.
А позже, во время Советско-Польской войны тысяча девятьсот двадцатого, уже в чине майора воевал некоторое время на стороне Польши против бывшего сокамерника.
Притом (по словам французов, разумеется), несмотря на невысокий чин, в победе над войсками Советской России де Голль сыграл едва ли не решающую роль. Звучит… не очень убедительно, согласен.
Но толика истины, наверное, в таком утверждении всё ж таки есть: несмотря на невысокий чин, он пользуется репутацией опытного военного, отличного штабиста и блестящего теоретика военного дела. Во всяком случае, публикуется он, в том числе, и в зарубежной прессе. Или будет публиковаться?!
Слегка запутавшись в вехах несостоявшейся пока что истории, решаю всё-таки, что де Голль подождёт, а сперва нужно выручить Анну. Ориентацию свою, повторюсь, она не особо скрывает, но в тоже время в обществе известно, что она моя любовница, и для некоторых мужчин такое — вызов!
Перевоспитавшая лесбиянка… звучит, а? Объяснять всем и каждому, что она скорее любовница Валери, а мы с ней хотя и не чуждаемся совместных постельных радостей, но скорее (как ни странно это звучит) друзья, желания нет. Да собственно, и смысла.
— Дорогая… — слегка вскинув бровь, подхожу к Анне, — ты не представишь меня своему собеседнику?
— Да, разумеется! — очень искренне обрадовалась мне девушка, глазами обещая быть очень…
… ну просто ОЧЕНЬ благодарной.
— Барон Боде был очень настойчив в желании познакомить меня с местными особенностями, — прощебетала она с видом наивной маленькой девочки, которой дядя-педофил пообещал конфетку, если та пойдёт с ним в фургончик.
— Боде? — делаю вид, что приятно удивлён и перехожу на русский, но мой собеседник не понимает меня
— Ну что же вы, барон? Неужели вы забыли язык своей новой Родины?
— Это… другая ветвь, — нервно парировал мужчина и поспешил ретироваться.