Страница 36 из 40
***
Дженадин раскладывает своих шитых зайцев, или что там у неё. Если в модуле кондоминиума они занимали почти всю кровать, то на здешнем ложе просто теряются.
— Как самочувствие?
— Хорошо, прем. Я совсем здорова, спасибо тебе.
Теперь у меня есть фонендоскоп, и я слушаю лёгкие, поворачивая перед собой её небогатый топлес.
— Дыши! Глубже! А теперь вдохни и задержи дыхание…
Она послушно делает, что я говорю.
— Поздравляю, никаких хрипов. Но в следующий раз, как только простудишься, бегом ко мне, не доводи до пневмонии.
— К Лирке пойдёшь? — спрашивает она неожиданно.
— Не понял вопроса, — озадачился я.
— Я перед тобой стою чуть не голышом, а ты на мою грудь даже глаз не скосил. Там, конечно, не то чтобы есть чему удивиться, но раньше тебе хватало. Значит, слушаешь ты меня, а думаешь — про неё.
— Дженадин…
— Не надо. Я всё понимаю, запал ― значит, запал. Но зря ты, ей-богу. Она не плохая, Лирка-то, даже хорошая. Но не умеет быть счастливой. Себе не разрешит, и тебя заодно обломает. Ты ей нравишься, но от этого только хуже. Она… Не знаю, как сказать. Настроена на боль, что ли?
— Это как?
— Ну вот, ты ей нравишься, она тебе нравится. Ты нормальный парень, не обидишь, всегда поддержишь, за сестрой присмотришь. Будешь терпеть её истерики, оберегать и изо всех сил стараться не сделать ей больно. Так?
— Допустим, — согласился я. — И что?
— Казалось бы, самое то вам сойтись. Но вот засада, она так не может. Если бы ты её оскорбил, избил, унизил, издевался, она бы за тобой таскалась хвостиком, в глазки заглядывала, делала всё, что ты скажешь, и даже больше. Ненавидела бы тебя и себя, презирала, мучилась, резалась, но снова и снова возвращалась, чтобы было, за что презирать себя дальше.
— Мне кажется, Дженадин, ты преувеличиваешь.
— Нет, я это видела уже. Ей отношения нужны только для того, чтобы себе больно делать. Не знаю, за что она так себя невзлюбила, но ведь и тебе от неё достанется. Вымотает все нервы, но толку не будет, потому что ты не такой, какой ей надо.
— А какого ей надо?
— Ты не обижайся, я по-простому скажу. Если ты на неё рявкнешь: «А ну, штаны сняла бегом!» — она тут же снимет. А если будешь целовать и по головке гладить — нет, никогда. Но ты не рявкнешь, не твой стиль.
— Мда, — мрачно сказал я, — ну и психоз ты нарисовала.
— Иди уже к ней, — грустно сказала Дженадин, надевая майку. — Но лучше бы ты на Шоньку запал, честное слово. Она тоже сильно себе на уме, но хотя бы красивая.
***
— Оставь нас, Онь, — говорит Лирания сестре.
— Сходи к Нагме, посмотри, как она устроилась, — предлагаю я, и Онька уходит.
— Покажи живот, пожалуйста.
— Зажило, не волнуйся.
— Хочу убедиться. Препарат для меня новый, надо знать действие.
Лирания вздыхает, неохотно задирает майку с опоссумом.
— Повернись к свету…
Живот совершено гладкий, только если присмотреться, можно разглядеть тонкие белые чёрточки. Скорее всего, скоро и их не будет. Отличный регенератор, понятно, почему такой дорогой.
— Теперь ноги.
— Там то же самое.
— Тебе сложно?
— Просто не хочу.
— В чем проблема, Лира?
— В том, что я тебе нравлюсь.
— Это не значит, что я, увидев твоё бедро, озверею и накинусь с рычанием.
— Я не о том.
— Тогда объясни.
— Не хочу.
— Ну, не объясняй. Просто покажи ногу, я даже касаться её не буду.
— Чёрт с тобой.
Спустила штаны до колен, покрутила бёдрами:
— Доволен?
— Да, — кивнул я. — Зажило прекрасно. Как новенькая. Не будешь больше резаться?
— Не твоё дело. Могу одеваться или ты ещё на что-нибудь хочешь посмотреть?
— Перестань, Лирания. Я не давал тебе повода мне грубить.
— Да, прости, — успокоилась она внезапно. — Я не права. Меня иногда заносит.
— Я заметил.
— Слушай, а хочешь, я тебе сыграю?
— Хочу конечно. Не зря же я за твой комбик пострадал.
Лирания взяла с кровати гитару, щёлкнула выключателем на усилителе, потрогала струны. Гитара отозвалась. Взяла пару простых аккордов, прошлась перебором, а потом заиграла — негромко, без экспрессии, так обычно играют на акустике. Мелодия несложная, незнакомая, играет девушка технично. Запела хрипловатым негромким голосом:
Убей меня,Но не очень сильно.Убей меня,Но не очень больно.Убей меня,Это не будет насилием,Убей меня —Я умру довольной!
У меня во ртуКровь становится пресной.Я знаю,Что мы все там будем,Пускай тебеЭто неинтересно.Но я видела,Как умирают люди.
Убей меня —Нет, это не истерика.Поверь,Я все хорошо продумала.Убей –Я это приму с облегчением,Безумие? – Да,Но что сейчас не безумие?
Когда моя жизньРазбитым носом дышитКогда онаТечёт кровью по бёдрам,Убей меня –Это отличный выходУдарь меняХолодным ножом под рёбра…
Она оборвала песню резко. Мне показалось, что в ней должно быть что-то ещё.
— Что скажешь? — спросила она после паузы.
— Не дождёшься.
— Чего?
— Не буду я тебя убивать. Говно идея. Хотя текст сильный, ты молодец.
— С чего ты взял, что это мой?
— Чужие так не поют.
— Ты прав, мой. Всё-то ты видишь, всё-то ты чувствуешь, весь такой умный… Так какого чёрта ты тут?
— Я уже говорил.
— Да. Я тебе нравлюсь. Я помню.
— Это проблема?
— Ещё какая. Если бы ты просто хотел меня трахнуть, я бы тебе дала и разбежались бы. Пять минут потерпеть и свободна. Дольше терпела. Но тебе же не этого надо, да?
— Не этого.
— А больше у меня ничего нет.
— У тебя есть ты.
— Нет меня! — Лирания бросила гитару и вскочила с кровати. — Нет никакой чёртовой меня! Я мёртвая!
— Не вижу медицинских оснований констатировать смерть, — пошутил я неловко. — Я в этом разбираюсь, поверь.
— Знаешь, что, — сказала она решительно, — уходи. Ты хороший парень и крутой прем, но уходи.
— Почему?
— Я бы сказала, что ты мне не нравишься, добавила бы ещё каких-нибудь гадостей, но это будет нечестно. Ты мне нравишься. Но никаких отношений у нас не будет.
— Принято, — пожал плечами я, но с места не сдвинулся.
— Вот ты упрямый… Зачем ты так?
— Если бы я делал только то, что мне разрешают, я бы не был премом.
— Хорошо, — сказала Лирания. — Ты можешь остаться. Меня к тебе тянет, я перед тобой в долгу, я с тобой пересплю. Начнутся очередные мучительные, дико токсичные отношения, которых у меня хватало. Я буду презирать тебя, за то что ты такой добрый, презирать себя, за то, что тебя не достойна, мучить тебя истериками, мучить себя угрызениям совести, потом начну резаться, и все это будет набирать обороты до тех пор, пока ты не выдержишь и не пошлёшь меня ко всем чертям. После этого мы уже никогда не сможем смотреть друг на друга. Сейчас тебе кажется, что это не так, но поверь — результат гарантирован. Так что, остаёшься? Мне раздеваться?
— Нет, если ты так настроена, — отказался я. — Я уйду.
— И не пытайся больше за мной ухаживать, понял?
— Принято, — бросил я через плечо, выходя из комнаты.
Почему меня так тянет к надломленным?
***
— Можно войти? Это я.
— Заходи! — Шоня валяется на кровати в халате, волосы ещё влажные.
— У вершков офигенные бритвы, знаешь? — она задрала к потолку ногу и придирчиво её рассматривает.
— Мне, кажется, пока не нужно.
Я потрогал подбородок.
Девушка проводит по голени пальцем, проверяя качество эпиляции, халат сползает вниз, обнажая бедро так, что я отвожу взгляд.
— Скажи, прем, почему ты решил, что я девственница?
— Просто предположил. Угадал?