Страница 79 из 191
Помимо гетмана, отдельное письмо, похожее по содержанию, предназначалось старшине и казачеству. Батырша писал к ним «с ширым серцем», посылая «унижене поклон свой всей громаде малому и великому». Так же как и гетману, казакам сообщалось о речах русских пленных, радовавшихся, что казаки привели московское войско на Крым. Указывалось, что это не причинит вреда Крымскому ханству («нам война ничего не завадит»), но грозит погибелью всему войску: «саме о себе годайте, вас москва на якую речь водит, што водят вас за злость». Крымская сторона уверяла, что сочувствует казачеству и поддерживает его, напоминая о прошлых временах украинcко-крымского союза («мы за для вас барзо жалуем, бо сами знаете килко в товаристве были есмо, за для того нам жаль»). Завершая письмо, Батырша обращался к Войску Запорожскому, предупреждая его об угрозе превратиться в московских невольников и подчеркивая, что потом, когда русское войско отступит, татарской поддержки казакам уже не будет: «Памятайте, что будете в лыченых (видимо, лапти, от слова «лыко». — Авт.) по столах ходить, бо бунты лепше тут з нами вкупе чинити, неж меж городами, за сим войском мы не застанемся до самой Москвы»[827].
Несмотря на то что ответа на указанные тексты, судя по всему, не последовало, Селим-Гирей все же отправил гетману Мазепе послание. В 1705 г. гетман в письме руководителю посольских дел Ф. А. Головину вспоминал, что уже после переправы через Конские Воды хан, находившийся за 10 верст от русского лагеря, прислал к гетману пленника, казака Полтавского полка, с «коварственным своим писмом». Он призывал соединиться с ним и «на рати» царского величества «союзным оружием ополчитися и устремитися», либо хотя бы просто «отступить» от русских войск, «не дая им ни единой помощи» и тем самым позволив крымцам «свободнее» их «преодолети и в намерении своем поганском совершенство получити». Мазепа якобы передал это письмо В. В. Голицыну[828], хотя обнаружить его текста в архиве пока не удалось.
В. А. Змеев спустя год заявлял, что русская армия отошла от Перекопа только лишь для того, чтобы запастись конскими кормами и водой, намереваясь подступить к перешейку вновь[829]. Однако ухудшавшееся состояние войск, неудача крымских переговоров подвигли Голицына на то, чтобы объявить совершенное отступление. По выражению главнокомандующего, «если бы перестоять под Перекопью еще один день, и… ратных людей невозможно б вывесть… без великого страшного упадку». Отходить пришлось по усилившемуся безводью (Голицын писал, что «на Зеленой и на Черной долинах вод нет, а и в Колончаке самая нужная вода, копаны колодези, что невозможно таким ратем водою из тех колодезей удовольствоваться ни единого дня»), с боями переправляясь через Каланчак, поскольку отряды противника преследовали русское войско, вступали с ним в мелкие стычки и поджигали траву в окрестных полях[830].
Отступавшие русские войска несли спорадические потери от обстрелов из лука и охоты татар на небольшие группы либо одиноких ратных людей, нередко отстававших от основного лагеря в поисках фуража или воды. Так, 24 мая «з боем и з лошедью» был взят в плен человек стольника И. И. Яковлева (из роты И. А. Дашкова) Петрушка Кондратьев сын Белой, попали в плен А. Иванов, человек стольника Ивана Большого Лихарева, двое людей стольника А. А. Мешкова-Плещеева, еще двое слуг стрелецкого полковника М. Ф. Кривцова, 25 мая — люди стольника Г. Г. Камынина (рота Б. Бутурлина) и др.[831] Видимо, в связи с этим 25 мая В. В. Голицын еще раз повторил уже неоднократно издававшийся приказ московским чинам не отпускать своих слуг далеко от лагеря. Тем дворянским людям, кто «от обозу в далних местех поиманы будут», Голицын грозил смертной казнью, хотя для этого их надо было сначала освободить из плена[832].
Начался падеж лошадей. 25 мая войску было объявлено, что «у болшого наряду (артиллерии. — Авт.) под полковыми припасы многие лошади пристают и за тем походу чинитца мотчание». В связи с этим ратным людям приказывалось облегчить груз артиллерийским лошадям и «для легости» взять «с тех казеных подвод зелья и свинцу и пушечных ядер сколко кому возможно», приказав их «весть… з береженьем»[833]. О массовом падеже лошадей под большим нарядом главнокомандующий сообщал польскому королю Яну Собескому: войска отступали «чрез песчаные кочкары безводными месты девять дней, токмо для войска имея мало что воды на возах, а кони и волы под великими пушками от безводия истаявали». Лишь перейдя «чрез великие пески в кочкарах, будучи у Днепра», войска «отдохновение получили»[834]. С. Глосковский сообщал, что по причине огромного падежа лошадей орудия приходилось тащить людям, из-за этого русское войско при отступлении проходило лишь полторы мили в день; пешими оказались также многие рейтары[835].
Армия отступала вдоль Днепра, чтобы пополнять запасы воды. Опаясаясь, что крымское войско нападет всеми силами, Голицын отправил П. Гордона «с левого крыла с 7 региментами пехоты и несколькими конницы (хотя все спешились) стеречь арьергард». 26–28 мая московская армия миновала османские крепости на нижнем Днепре, но штурмовать их не решилась. 27 мая 400 лучших конников получили указание организовать засаду «в низине у берегов Днепра», чтобы взять языков, но затея провалилась (то ли потому, что турки из османских городков обнаружили засаду и дали знать татарам, то ли потому, что кто-то из русского отряда преждевременно выехал из низины), и они вернулись к армии «без единого пленного». Согласно отписке Голицына 30 мая (у Гордона — 28 мая, когда татары убили одного русского, а другого взяли в плен; в «Записке… мерным верстам» — 27 мая) от войска отстали преследовавшие его белгородские татары, черкесы и османские отряды из днепровских крепостей. 1 июня армия встала лагерем на р. Белозерке, откуда Голицын выслал сеунщиков с вестями о сражениях 15–17 мая, походе к Перекопу и переговорах с Крымом[836].
Татарский пленник, пойманный позднее, также сообщал, что когда русские войска «от Перекопи… возвратились назад, и хан с ордою шол вслед за государскими войски до городков (османские крепости на Днепре. — Авт.); и увидя хан, что над городками промыслу чинить не стали, а пошли в верх Днепра, и он, хан, с ордами поворотился назад в Крым и тотчас розослал по всему Крыму с тою ведомостию, что государские войска возвратились назад». «И ныне де в Крыму у них велми о том удивляютца, что государские также многочисленные войска, быв у самой Перекопи и промыслу никакова не чиня, назад возвратились не ведомо для безводного места или для иного какова прилучаю», — заявлял татарин[837]. Другие подобные свидетельства говорят, что отход русских войск от Перекопа был встречен крымцами с радостью: «а когда уведомилися, что назад… силы государские возвратились к дому, в том ж абие часу веселящеся, жертву по своему поганскому обычаю везде все татарове чинили, и тем татаром и турком в перекопском городе посаженным, хотя они никакова бою и нужды не имели, от турского салтана кождому плата по пяти левков прислана для впредь будущих времен для сохранения осады всякия»[838]. А. Ишков сообщал: «А как войска царского величества ис-под Перекопи отступили и на другой день послал хан калгу с татары вслед для проведывания, бояся того, чтоб войска царского величества не обратились на них вдругорядь, а ему наказал, чтоб отнюдь боев чинить не велел, а сам хан, вышед, стоял для опасения ж у Колончака и после того пришед в Крым, на четвертой день хан и калга с татары молились Богу и почали быть безопасны»[839]. Татарские пленные, взятые под Новобогородицком, утверждали, что Селим-Гирей сначала не хотел преследовать русскую армию, собирался отойти еще глубже в Крым, однако потом, получив донесения ее движения к турецким крепостям, выступил за Перекоп. В ханской ставке опасались, что русские войска предпримут штурм турецких фортов, поэтому крымцам был дан приказ следовать за ними на отдалении, не вступая в бой и не давая знать о своем присутствии. Убедившись, что штурма крепостей не будет, основные силы орды от Мечетной Каирки повернули в Крым (другие источники свидетельствуют, что стычки все же были)[840].
827
Там же. Л. 321. Письмо заканчивалось припиской: «Коли Бог Святый даст, то все гораздо будет».
828
РГАДА. Ф. 124. Оп. 1. 1705 г. Д. 3а. Л. 11об. — 12 об.
829
Розыскные дела… Т. 3. Стб. 996.
830
Устрялов Н. Г. История… Т. 1. С. 372–373, 376–377; Лаврентьев А. В. «Мерное колесо»… С. 147–148; Гордон П. Дневник, 1684–1689. С. 195–197; Гордон П. Дневник, 1690–1695. С. 42.
831
РГАДА. Ф. 210. Оп. 9. Д. 721. Ч. 2. Л. 9, 12, 16, 22, 27. Также известно, что Авдей Степанов сын Груздовцев, человек стряпчего П. А. Воейкова, когда В. В. Голицын с войском «от Перекопа пошел назад, ездил он с ыными боярскими людьми в степь для воды и травы», где крымские татары взяли его в плен и ещё десять человек. Таким же образом, судя по всему, попал в плен и подьячий Приказа Большой казны Матвей Шошин, с которым вместе Груздовцеву удалось бежать из татарского «коша» близ Тягины и добраться до Переяславля (РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. 1689 г. Д. 1. Л. 462, 465).
832
РГАДА. Ф. 210. Оп. 9. Д. 721. Ч. 1. Л. 299, 301.
833
Там же. Л. 301.
834
РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. 1689 г. Д. 1. Л. 350.
835
Археографический сборник… Т. 7.
836
Устрялов Н. Г. История… Т. 1. С. 372–373, 376; Лаврентьев А. В. «Мерное колесо»… С. 148; Гордон П. Дневник, 1684–1689. С. 195–197; Гордон П. Дневник, 1690–1695. С. 42. Известие «Краткой истории крымских ханов», что в ходе преследования татары нанесли русским крупное поражение (Негри А. Извлечения из турецкой рукописи… С. 390), выглядит весьма неправдоподобно и не подтверждается другими источниками.
837
РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 205. Л. 225–226.
838
Там же. Л. 62–63 (свидетельство Ф. Заросы).
839
РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 197. Л. 129–130.
840
Устрялов Н. Г. История… Т. 1. С. 379.