Страница 23 из 191
Подготовка Крымского похода сопровождалась разработкой политических планов в отношении ханства, намеченных ранее. Русское правительство в конце декабря 1686 г. направило к гетману Самойловичу своего представителя Семена Алмазова. Данный ему наказ проливает определенный свет на ту стратегию, которой придерживалось русское правительство в первые месяцы после заключения русско-польского договора о союзе и какие дипломатические шаги оно готово было предпринимать. Алмазов должен был объявить, чтобы Войско Запорожское было готово к выступлению к 1 марта 1687 г., но при этом подчеркнуть, что Россия не отказывается от созыва пограничной комиссии, которую она предлагала Крыму ранее и о которой Самойлович был извещен, с целью приглашения хана к мирным переговорам с Россией и Речью Посполитой. В Москве полагали, что «хотя тот съезд и будет, однако мочно выразуметь и познать неприятелские намерения, а их государскому намерению и воинскому… походу помешкою то быть не имеет, а имеет то способно быть к лутчей и безопасной свободности к тому воинскому приготовлению, а ему хану в нынешнее зимнее время от воинского ж незапного зимняго нахождения одержание». В подобных переговорах русское правительство видело средство «к лучшему и способному впредь примирению» между Варшавой, Москвой и Бахчисараем. Гетман Самойлович, хотя и сомневался, что крымцы согласятся на проведение пограничной комиссии (в том числе и из-за зимней бескормицы) и что ее удастся организовать до 1 марта, предлагал поручить «съездное дело» Григорию Косагову, зимовавшему со своим корпусом в новопостроенном Каменном Затоне. Туда должен был отправиться русский представитель с соответствующими полномочиями. Самойлович, впрочем, не разделял опасения Москвы, что хан может организовать какой-то набег в конце зимы из-за наступающего «разлияния вод» и конской бескормицы. Он также сомневался, что крымцы согласятся обсуждать что-либо, кроме возобновления выплат царской «казны».
У гетмана было свое видение развития ситуации в случае русско-украинского наступления на Крым, которое, несомненно, отражало в себе и общие представления политических кругов Москвы о возможных итогах кампании против ханства или оказывало влияние на их формирование. Самойлович полагал, что даже если в результате похода на полуостров «хан или салтаны, или мурзы, или беи помышляти учнут о побежищи своем во время утеснения своего за море», то население Северного Крыма — «многие татары горние, которые на побежищи способности не имеют», возможно пожелают вести переговоры с царским правительством, чтобы «о целости своей им, великим государем, челом ударить»[246].
В русле этих консультаций в феврале 1687 г. в подготовленные для Голицына «тайные статьи» о походе (см. о них подробнее далее) было включено и положение о переговорах с Крымским ханством. Если Селим-Гирей станет просить мира и будет готов заключить его и за «сторону салтана турского», В. В. Голицыну следовало действовать в соответствии с буквой русско-польского договора о Вечном мире, предложив крымской стороне принять на себя мирные обязательства и в отношении Речи Посполитой. Предусматривалась и вторая возможность, что хан «придет в познанье и не похотя себе и юртам своим от наступления полков разорения», начнет «бить челом великим государем… в вечное подданство». В этом случае Голицын должен был «хана и всего ево владения людей под высокодержавную руку великих государей принять и их государскою милостию обнадежить». Условия принятия царского подданства главнокомандующий должен был определить сам, в ходе переговоров[247]. Московское правительство, таким образом, надеялось, что хан уступит перед демонстрацией военной мощи русского государства и примет предложения о царском подданстве. Голицын как глава русской дипломатии и главнокомандующий армией должен был сформулировать условия этого акта.
При этом официально провозглашалось, что Россия намерена «бусурманское гнездо… искоренить» и, захватив полуостров, заселить его казаками и «верными» татарами[248]. Распространялись слухи, что в Крыму будет создано вассальное царям государство во главе с имеретинским царем Арчилом, изгнанном турками со своей родины и получившим убежище в России[249]. Это, несомненно, должно было сделать Крым более уступчивым на будущих переговорах и податливым на московские альтернативы.
В ходе аудиенции у царей 20 февраля старший воевода В. В. Голицын традиционно должен был получить из царских рук наказ и списки служилых людей. Однако вместо этого великие государи лично заверили главнокомандующего, что «нынешнее настоящее воинское дело изволили» они «положить на него, ближнего боярина и оберегателя». Голицыну таким образом следовало действовать «по своему усмотрению, как Бог вразумит и наставит, а наказу ему не будет» (выделено курсивом А. Х. Востоковым. — Авт.). А. Х. Востоков, описавший указанный случай, считал отсутствие наказа фактом беспрецедентным, объясняя его «неограниченной привязанностью правительницы к своему любимцу и желанием ее как можно выше поставить его в глазах войска и двора». По его мнению, Голицын, «смущенный» подобным обхождением, все же просил Софью Алексеевну дать ему некие инструкции — в виде «тайных статей». 27 февраля, буквально вслед покинувшему столицу главнокомандующему, с указанными статьями к нему выехал другой доверенный человек царевны — глава Стрелецкого приказа Федор Шакловитый. Князь получил статьи уже на следующий день, 28 февраля. Статьи известны нам в подробном изложении А. Х. Востокова, не указавшего, к сожалению, шифр использованного им архивного дела[250].
В разрядной книге тайный наказ, посланный с Шакловитым, отсутствует, но при этом в ней сохранился другой «наказ к ближнему боярину и оберегателю», с которым к В. В. Голицыну спустя две недели, 15 марта отправился сын одного из полковых товарищей главного воеводы — князь Иван Осипович Щербатов[251]. 28 марта Голицын сообщал о его прибытии в Ахтырку[252]. Этот шаг, судя по всему, свидетельствовал о решении правительства, пусть и с опозданием, все же полностью соблюсти положенные нормы, выдав большому воеводе официальный полковой наказ. Сравнение этого текста с пересказом А. Х. Востокова показывает, что во многом оба наказа были схожи, однако между ними существовало и несколько принципиальных отличий, в частности официальный наказ содержал объяснение причин начала войны с Турцией и Крымом (см. подробнее в гл. 10).
Значительная часть обоих наказов была посвящена сбору, организации армии, ведению военных действий, обращению с продовольственными запасами, заготовленным фуражом и др. Здесь в содержании тайных статей Шакловитого и официального наказа Щербатова имеются некоторые различия, однако они не принципиальны и могут быть в том числе объяснены неполным пересказом А. Х. Востоковым введенного им в научный оборот документа. Указания по подготовке войска к походу носили в основном, видимо, традиционный характер: запись приездов «по чинам, по городам и по полкам», проведение смотра, выявление нетчиков; инструктирование генералов и полковников, чтобы они провели смотры своих полков, в том числе обучив новобранцев («и стрельбе и всякому ратному строю велеть их учить почасту, чтоб у них у всех ружье было всегда вцеле и стрелбе и всякому ратному строю навычны и к походу и к бою всегда были наготове») и др. Служилых людей московских чинов следовало расписать по ротам/сотням, назначить им сотенных голов и вручить знамена[253]. Рекомендации по ведению военной кампании также имели общий характер (время и место выступления, соединения с остальными корпусами и гетманом, маршрут до Крыма и др.) и отдавались целиком на усмотрение бояр и воевод, а фактически — В. В. Голицына. Главнокомандующему, остальным боярам и воеводам, а также гетману следовало «имети между собою совет и любовь не лицемерную, а розни б никакие меж собою и безсоветства отнюдь не было». Различных нарушителей установленных порядков полагалось судить по уложению и «градским законам». В случае попыток крымцев атаковать пограничье русского государства необходимо было направить войска на перехват набега и сообщить об этом в малороссийские и другие пограничные города. Важной была констатация и тайных статей, и официального наказа, что «дело» Крымского похода «положено на нем, ближнем боярине и оберегателе с товарищами».
246
РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 162. Л. 276, 297–299, 301, 304, 306, 307.
247
Востоков А. К истории первого Крымского похода // Киевская старина. 1886. № 2. С. 271.
248
Богданов А. П. Внешняя политика России и европейская печать (1676–1689 гг.) // Вопросы истории. 2003. № 4. С. 39; Его же. «Истинное и верное сказание» о I Крымском походе — памятник публицистики Посольского приказа // Проблемы изучения нарративных источников по истории русского Средневековья. Сборник статей. М., 1982. С. 65, 76; ПСЗ. Т. 2. С. 960.
249
Кочегаров К. А. Речь Посполитая и Россия… С. 346.
250
Востоков А. К истории… С. 269–272.
251
РГАДА. Ф. 210. Оп. 6. Кн. 131. Л. 213 об. — 262 об. Здесь же см. царскую грамоту, посланную Голицыну с Щербатовым (Там же. Л. 203 об. — 205; ошибочно датирована 15 мая) и наказ самому посланцу ехать к главнокомандующему «с милостивым словом, и с наказом и с списками» служилых людей «наспех не мешкая нигде ни зачем ни малого времени» (Там же. Л. 205–208 об.).
252
Там же. Л. 300 об. — 302.
253
При этом даточных людей («людей… з боем») московских чинов и городовых дворян, которых в текущем году по царскому указу велено было взять по 1 человеку с 50 дворов (а не с 25 «указных» дворов, как ранее), было велено расписать по отдельным ротам или сотням, а не вместе со своими господами. См.: Востоков А. К истории… С. 269; РГАДА. Ф. 210. Оп. 6. Кн. 131. Л. 244–244 об.