Я, Ангел

Забыв о лифте, я слетела по лестнице с шестого этажа и лишь внизу обнаружила, что стою без обуви, в разодранной, мокрой от вина блузке, с «розочкой» в руках. Отбросив отбитое горлышко в сторону, плюнула на свой внешний вид и побежала домой, собирая по дороге многочисленные недоумённые взгляды. Добежала до тётиного дома под аккомпанемент своего тяжёлого дыхания да гулкого стука рвущегося наружу сердца.

Забежав в квартиру, я заперла дверь и прислонилась к ней спиной, пытаясь отдышаться. В кухонном проёме появился дядя Гена с рюмкой коньяка в руке. Удивлённо уставился на меня. Пробежав в ванную комнату, я закрылась, включила воду. Тошнота подкатила к горлу. Вцепилась в края раковины, и меня начало натужно выворачивать. Внутренности мои стремились вывернуться наизнанку…

Села на стульчак, обхватив голову руками. Одна мысль билась в черепной коробке, которая горела огнём. За что она так со мной? Ответа не было. Я сидела, обхватив себя руками, и мелкая дрожь сотрясала тело. Голова же пылала. Чувство унижения и страха постепенно переросло в ярость. Ненависть густой чёрной волной наполняла душу, мешая дышать. Всеми фибрами души я ненавидела и обоих подонков, и Оксану. Представила, как огненный сгусток, сконцентрировавший в себе ярость и злость, вырвался из меня прочь. Стало легче… Деликатный стук в дверь вывел меня из состояния транса.

– Ангелина, что случилось? С тобой всё в порядке? – услышала я голос дяди Гены. Захотелось завыть в голос от боли, терзающей душу, но, собрав волю в кулак, твёрдо и спокойно ответила:

– Да. Всё хорошо, живот прихватило.

Открыв вентиль крана, я набрала пригоршню холодной воды, плеснула в лицо и…

Очнулась на балконе. Резкий порыв ветра обдал ледяными каплями, выдернув из омута воспоминаний. Я поморгала, приходя в себя. Дождь закончился. Сизый рассвет наваливался на сонный городок. Таинственная фигура исчезла. Да полноте, «а был ли мальчик?» Уснула я, что ли, стоя? Поёживаясь от сырости, зашла в номер. Спать.

Глава 4

Я проснулась далеко за полдень. Хотя сновидений ночью не было, наутро чувствовала себя разбитой и не выспавшейся. Долго валялась в постели. События предыдущей ночи прозвучали тревожным звоночком. Я лунатик? Уснула, стоя на балконе! Сон-воспоминание был ярок, как будто всё произошло вчера. Даже физически осязаемое горлышко от разбитой бутылки в руке и смердящее дыхание Вячика у своего лица… Невольно передёрнувшись от отвращения, я погрузилась в воспоминания.

Примерно полгода я избегала Оксану. Уговорила тётю Лиду перевести меня в другую, более престижную школу. Точнее, гимназию. Тётя была этому очень рада. Близилось время окончания школы, и надо было налегать на учёбу. Гимназия была элитной. Сплошная золотая молодёжь, дети новых русских.

Бывшая лучшая подруга подкарауливала меня во дворе несколько раз. Что-то несла про то, что её якобы заставили. Когда я видела её, на меня накатывало омерзение. Ускоряя шаг, я вырывала руку, которую пыталась схватить «подруга». Ксанкины горячие монологи улетали в пустоту. Настойчивый и наглый напор только раздражал. Разговора не получалось. Радовало лишь то, что она не приводила с собой дружков, неизвестно, чем бы это закончилось…

После нескольких попыток поговорить Ксанка пропала. Мне не хотелось знать, что с ней. Боль, причинённая ею, была сильна. Тем не менее чувство ненависти быстро уступило место прощению. Я простила Ксанку, так мне казалось. Запрятав подальше в самый укромный уголок души воспоминания о нашей дружбе, постаралась забыть об этом человеке. Усиленное и успешное занятие учёбой очень помогло. Без особого труда по всем позициям я выбилась в отличницы. В новой школе была отстранённой от ребят, молчаливой, не подпуская никого близко.

Дружба… Что заставило Ксанку так поступить со мной? В первые дни после случившегося этот вопрос преследовал меня. Ведь было время, когда ближе неё у меня никого не было. Единство наших мыслей и взглядов поражало. После долгих размышлений я пришла к выводу, что надо было бежать прочь от этого человека сразу после того, как она предала в первый раз. Когда постыдную гнетущую тишину в кабинете завуча нарушало лишь унылое жужжание сонной мухи. Но… Простила, вернее, закрыла глаза на тот факт, что это было не что иное, как предательство. Прощать нельзя. Уйди и забудь предавшего навсегда. Как бы велика ни была вера в то, что человек исправится, это, к сожалению, нереально. А если решил всё же остаться рядом с таким, будь готов к следующему предательству, ибо оно не заставит себя долго ждать. И будет намного подлее и страшнее…

Ясным зимним днём, возвращаясь домой из школы, предвкушала, как войду в тёплую уютную квартиру, разогрею вчерашний борщ. Утолив голод, сделав домашнее задание, засяду в кресле с книгой… Мысли мои были чисты и безмятежны, как снег, искрящийся под холодным февральским солнцем.

– Ангелина, здравствуй! Какая ты стала, совсем взрослая! – Навстречу шла баба Зина. С трудом узнала в ней Оксанкину соседку. Нрав у неё был свирепый, неоднократно выгоняла нас раньше из Ксанкиного двора, где мы устраивали посиделки.

– Здравствуйте, – вежливо ответила я, гадая, к чему такие разительные перемены в поведении злобной мегеры. Она внезапно обняла, прижала к огромной груди, вызвав у меня приступ паники. После столь горячего проявления радости женщина отпустила меня. Вытирая слёзы, набежавшие то ли от холодного ветра, то ли от жалости, поведала:

– Оксаночка заболела очень. Видела её вчера, из машины выносили на руках. Ходить не может… Болеет, совсем плоха. Ты бы зашла, проведала. Не знаю, какая кошка между вами пробежала, но нельзя бросать подругу в таком состоянии.

– Я зайду. Обязательно проведаю, – пробормотала я и сделала шаг в сторону. – Вы извините, мне идти надо.

Ускоряя шаги, обдумывала новость. Мысль о том, что Оксана заболела, саднила мозг. И хотя я пыталась убедить себя, что всё наладится и она выздоровеет, предчувствие неминуемой беды чёрной тучей вползало в душу. Зная, что надо навестить пусть бывшую, но всё же подругу, никак не могла убедить себя сделать это. Несколько раз доходила до её дома и… разворачивалась и уходила. Неведомая, но крайне властная сила уводила прочь от ставшего мерзким места.

Всё же в начале апреля неимоверным усилием воли заставила себя подняться на шестой этаж к квартире, которая таила столь неприятные воспоминания. Шла пешком, глупо пытаясь оттянуть время. На улице звенела и пахла весна, а на душе у меня вьюжил февральский буран. Каждый шаг приближал к Оксанкиной двери, к той печальной истории конца дружбы. Казалось, к ногам привязали пудовые гири… Добравшись до Ксанкиной квартиры, помедлила. Нехотя нажала на кнопку звонка. Дверь открылась почти сразу, словно меня ждали. Мама Ксанки, похудевшая, осунувшаяся, увидев меня, обрадовалась:

– Ангелина! Какая же ты красавица! – Она заулыбалась. – Проходи… Как давно ты не заходила, – приветливо проговорила она. Всё как прежде. Лишь залёгшие под глазами круги и тонкая сетка морщин выдавали постигшую её беду. Проходя в комнату, я вспомнила: в последний раз была здесь, когда меня пытались изнасиловать. Мысль была не к месту, я невольно поморщилась.

– Лекарствами пахнет, ты уж извини, – поняла это по-своему мама Ксаны. Уходя на кухню, добавила вполголоса:

– Постарайся не травмировать её…

Старая обида нахлынула с новой силой. Едва не задохнувшись от возмущения, я вошла в комнату и… окаменела. Гостиная напоминала больничную палату. Было очень чисто, пахло лекарствами. Безлико. Так бывает, когда тяжёлая болезнь занимает главное место в жизни семьи. Но не обстановка превратила меня в соляной столп, а то, что лежало на цветастом постельном белье. То, что когда-то в недавнем прошлом было красивой молодой девушкой, а теперь превратилось в живой скелет. Лишь зелёные, ставшие громадными, в половину лица, глаза отдалённо напомнили Ксанку. Тщедушное высохшее тельце стало маленьким, скулы ввалились. Оксана смотрела прямо на меня, но, казалось, не видела. Молчание становилось невыносимым. Кашлянув, я нерешительно произнесла внезапно охрипшим голосом: