Страница 5 из 6
Луис Макнис говорит нам, что «…монолог – смерть языка, и что один лев является менее самим собой и менее живым, чем собака и еще одна собака».
Несмотря на это, существует очень утонченный вид ума, для которого большая часть того, о чем я говорю, останется бессмыслицей. Я знаю ценность ментальности, которой не нужно размышление. Ведь именно интеллектуальному аскету, с его пристальным вниманием к деталям, отказывающемуся делать больше одного шага за раз в сторону от имеющихся данных, я обязан многой информацией, на которой основаны построения, которые он отвергает в лучшем случае как преждевременные. На это я могу ему ответить, что наши позиции дополняют друг друга[12] и что есть столь же глубокая и практичная потребность в широкомасштабных структурах мышления, как и в их строительном материале. Пусть он позволит мне выполнять свою функцию так же, как я позволяю ему выполнять его. Бессмысленно указывать мне, что я потерпел в ней неудачу. Я и так это знаю. Нужны конструктивные предложения. Как говорил китайский мудрец, «Человек, который критикует других, должен быть в состоянии предложить свое решение. Критиковать, не имея альтернативы – то же самое, что тушить огонь огнем»[13].
Есть еще один тип читателя, который слишком охотно примет на веру многое из того, о чем я говорю. Я имею в виду ленивого умом и интеллектуально недисциплинированного читателя, склонного творить себе кумиров и создавать их культ, читателя, который, будучи не готовым к долгому прокладыванию пути к желанной цели через неумолимые факты, пытается достичь ее одним махом. Но, в действительности, быстрое продвижение ни к чему не приводит, и ничего стоящее не дается без труда, терпения и смирения. Размышляйте о человеке и вселенной (без такого размышления человек не был бы самим собой), но пусть это будет осведомленное, а не праздное, размышление. Предупреждение Гераклита о том, что «люди, которые любят мудрость, должны поистине иметь понятие об очень многих вещах»[14], сегодня актуально как никогда.
Д-р Ф. Шервуд Тейлор не недооценивает ни объем, ни срочность задачи, когда пишет: «единственная надежда мира – на объединение религиозного, философского и научного взгляда в одну всеобъемлющую точку зрения. И я хотел бы подчеркнуть, что это объединение не было осуществлено и что его осуществление – самая срочная из задач для тех, кто желает людям добра»[15]. Мы должны провести синтез. Научные джунгли нуждаются в укрощающей руке мыслителя и святого. С другой стороны, философия может найти в бурном росте современной науки именно ту пищу, которую она должна иметь для дальнейшего роста, тогда как религия найдет в ней необходимое ей слабительное и тонизирующее средство. Д-р Инге говорит нам, что задача этого века – одухотворить науку[16]: я бы также добавил, что она и в том, чтобы «интеллектуализировать» религию. В обеих задачах у философии огромные возможности и огромная ответственность. Последующие страницы являются попыткой выполнить лежащую на мне долю ответственности[17].
И, наконец, я хотел бы подчеркнуть, что у меня нет запаса лекарств собственного изобретения или облегчающих жизнь приспособлений. Я не могу предложить простого пути наружу или вовнутрь, никакого краткого пути к блаженству, никакой философии без слез, никакого нового Евангелия. Я могу обещать лишь некоторые древние учения в современных облачениях – учения, которые сложные просто потому, что они простые, и которые нужно применять в жизни, чтобы их понять – вместе с несколькими старыми рецептами надежды и уверенности в себе. То, что является только новомодным, столь же бесполезно, как и то, что является только традиционным. Мы должны идти вперед к новым идеям и назад к старым, мы должны изучить факты науки и пробудиться тому, чему учит религия. Подлинный прогресс – не одностороннее движение от настоящего в будущее, а симметричное расширение настоящего в сторону прошлого и в сторону будущего, так что мы в каком-то смысле преодолеваем время. Д.Х. Лоуренс, безусловно, прав, когда говорит: «Каждое глубокое новое движение также делает большой мах назад, к какому-нибудь старому, полузабытому способу сознания»[18].
В чем задача современного философа? Логические позитивисты[20], отвергающие одну из его традиционных функций как придумывание всякой метафизической чепухи, и другую – как незаконное вторжение в сферу науки, оставляют ему лишь крошечную долю его работы. Профессор Айер пишет: «Утверждения философии являются не фактическими, но лингвистическими по характеру – то есть, они не описывают поведение физических или даже ментальных объектов; они содержат определения или же отражают формальные последствия этих определений. Соответственно, можно сказать, что философия – раздел логики»[21]. И мнение, что философия – своего рода умозрительное знание, существующее параллельно со специальными науками познания, – ошибочно. «Те, кто так считает, лелеют веру, что в этом мире существует то, что является возможным объектом умозрительного знания и вместе с тем находится за пределами эмпирической науки. Но подобная вера – заблуждение. Нет такой сферы опыта, которую, в принципе, нельзя было бы подвести под какой-либо закон науки. И нет такой разновидности умозрительного знания о мире, которое, в принципе, наука не в состоянии дать»[22].
Я вовсе не отрицаю пользу большей части критики логическими позитивистами метафизических структур мысли или их попытки избавляться от всякого мусора[23]. И г-ну Айеру нельзя отказать в праве называть философию разделом логики. Тем не менее, подобное определение кажется мне ненужным отступлением от общепринятой формы употребления. Кроме того, это оставляет без внимания небольшую, но не лишнюю категорию людей, которые, не являясь ни учёными, ни метафизиками, тем не менее, хотят усвоить основные выводы специальных наук и, не обращая внимания на межотраслевые барьеры, найти более широкомасштабную картину.
Логические позитивисты ответили бы (как я думаю), что, так как эта интеграция не является вопросом ни метафизики (т. е. особого рода бессмыслицы), ни логического анализа (т. е. соответствующий философии), она является делом науки, в которую философ не имеет права вмешиваться. В идеале, быть может, это и так: Т.Х. Хаксли определил науку как «любое знание, которое базируется на доказательствах и рассуждении», а д-р А. Хилл идет еще дальше и заявляет, что «все разумное знание – наука». Но я думаю, ясно, что, во-первых, наука проявляет мало признаков того, что она взялась за это дело самоинтеграции; во-вторых, что, из-за его неизбежной и необходимой специализации, отдельно взятый ученый вряд ли подходит для этого дела; в-третъих, что метод работы пока не может быть точным или «научным» (и неизвестно, сможет ли таковым быть когда-нибудь) и вынужден быть беспорядочным, умозрительным и условным; в-четвертых, что проект, тем не менее, стоящий и даже важный. Таким образом, я считаю, что до тех пор, пока наука не сможет взять бразды правления (предполагая, что такое время может настать), есть потребность в более или менее неметафизической философии, чьи предложения являются фактологическими, а не лингвистическими. Не имея такой философии, мы буквально засыпаны огромным количеством несогласованной информации о себе и о вселенной. Для многих людей такое положение дел невыносимо – с интеллектуальной и эстетической точек зрения.
12
Я не согласен с Швейцером, что «Цель всей философии – побудить нас, как думающих существ, понять, как нам выработать умное и интимное отношение к вселенной» («Гете»); я считаю, что в этом, по крайней мере, лишь половина цели философии, которая также включает в себя исследование природы вселенной и места человека в ней.
13
Mo-Цзы, XVI.
14
Барнет, Философия древних греков, с. 137.
15
The Scientific World-Outlook in Philosophy, ноябрь, 1947, с. 207.
16
Christian Mysticism (1899), c. 322.
17
«Философия теперь должна вернуть нам, путем трансцендентального воображения, форму и схему внешнего мира – мира, которого, в эпоху анализа, она все больше лишала наши души, обедняя их; и эта задача требует сочетания реализма и религиозного чувства…» (Арланд Асшер, журнал The Listener, 11 сентября, 1947).
См. Рональд Нокс: «Нашей эпохе нужен великий философ; тот, кто может пробираться, шаг за шагом, через сложный лабиринт мышления, которым вели ученых…; тот, кто одновременно может держать свой ум открытым для восприятия всех метафизических последствий всего того, что он усвоил, и, наконец, собрать все наши имеющиеся знания вместе в один огромный синтез. Он должен быть в состоянии смотреть через телескоп, рассматривать через микроскоп, с умом, который никогда не отворачивается от того великого Источника всего сущего, который есть наше Начало и наш Конец». (God and the Atom, с. 98.).
18
Apocalypse, с. 56.
19
Советую рядовому читателю опустить это приложение во время первого прочтения.
20
См., например, Людвиг Витгенштейн, Логико-философский трактат («Цель философии – логическое прояснение мыслей»); Бертран Рассел, Наши знания о внешнем мире, II; А.Дж. Айер, Язык, истина и логика. Более поздней периодической литературы огромное количество.)
21
Цитируемое ранее произведение, с. 57.
22
А. Дж. Айер, цитируемое ранее произведение, с. 48.
23
Хотя в данной книге я как можно ближе придерживаюсь эмпирической информации, все же не могу полностью избегать «метафизических» вопросов. Так как я считаю, что 1) любая серьезная дискуссия включает обсуждение природы «высокой материи», и что подобные предположения лучше допускать; 2) хотя наиболее всеобъемлющие и наименее всеобъемлющие аспекты вселенной покрыты мраком, привычные промежуточные аспекты всё же дают нам кривые, которые можно экстраполировать применительно к обеим крайним точкам и получить достаточно приемлемые гипотезы; 3) что такие гипотезы можно проверить эмпирическим путем, когда поэт и почитатель прибегают к помощи мыслителя, и особенно когда все трое объединяются в мистике. Это чистый догматизм – говорить, что аналитический интеллект – единственный инструмент для получения истины и что никто не может научиться пользоваться другими инструментами.