Страница 1 из 29
Анастасия Гор
Рубиновый лес
© Гор А., 2023
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
Посвящается моему папе, который научил короля Оникса безмерно любить свою дочь, а Медвежьего Стража – защищать слабых. Мы встретимся в Надлунном мире.
Пролог
Половину жизни Солярис считал, что ненавидит людей. Эта ненависть началась с молока.
– Ты будешь пить, братик?
Юта смотрел на него глазами, полными надежды, и давился голодной слюной так, будто не видел еды месяцами. Несмотря на то что домашний стол всегда ломился от сахарного тростника, инжирных пирогов и прочих сладостей, ничто не могло превзойти вкуса топлёного молока, на поверхности которого ещё плавали несцеженные сливки. Солярис прекрасно знал это, ведь знаменитая драконья слабость к молоку не обошла стороной и его. Однако он караулил разноцветные телеги купцов у главных ворот и отстаивал длинные очереди вовсе не ради себя, а ради того, чтобы сказать:
– Нет, я ведь купил его для тебя.
Юта ахнул и, поколебавшись лишь секунду для приличия, жадно приник ртом к тонкому горлышку, выхватив у Соляриса бурдюк. С его вылупления прошло всего-навсего несколько лет, потому он легко забывался от восторга: внезапно отращивал хвост в приступах радости, а иногда и вовсе не мог совладать с собственными конечностями, будто впервые принял человеческий облик.
Вот и сейчас молоко залило ему всё лицо, скатываясь под ворот рубахи жемчужными каплями, на что Сол рассмеялся, доставая платок: если он вернёт младшего брата в таком виде домой, то им обоим несдобровать!
– И всё-таки люди готовят самое вкусное топлёное молоко на свете, – воссиял Юта, быстро опустошив бурдюк почти до самого дна. – Как хорошо, что они привозят его к нам в Сердце!
Драконий город под названием Сердце существовал больше десяти тысяч лет и, словно настоящее сердце, что билось в груди каждого живого существа, никогда не умолкал. Здесь трещали раскалённые угли под ступнями сородичей, кружащихся в танце, и пахло острыми специями, привезёнными из далёких краёв. Здесь каждый второй норовил напоить тебя медовухой, а каждый третий приходился тебе дальней роднёй. Здесь вращались искусные механизмы, изобретённые Старшими, и сгорали пёстрые ткани, не выдерживая внутреннего жара тех, кто был в них одет. Здесь ковалось лучшее в мире оружие и эхом пела свирель, будящая раньше рассвета. А ещё здесь можно было купить всё на свете от самого дорогого дейрдреанского льна до вкуснейшего топлёного молока.
Всё это существовало столетиями… Но исчезло за одну ночь.
– Братик… Мне что-то нехорошо…
По лицу Юты больше не текло молоко – по нему текла кровь. Солярис судорожно искал на теле брата раны, но их не было – кровоточил сам Юта, везде и отовсюду сразу. Тёмно-бордовая кровь лилась у него изо рта и носа, сочилась из-под ногтей. Она пузырилась на подбородке и, капая на ступени, шипела на камнях, источая пар. Эта кровь была слишком горячей даже по меркам драконов, в чьих жилах пылал солнечный огонь: Солярис несколько раз обжёгся до волдырей, пытаясь обнять Юту за плечи и остановить то, что остановить было невозможно.
– Смотри на меня, Юта! Я здесь!
Но брат не увидел бы его, даже если бы ещё не потерял к тому моменту сознание: брызжа из-под век, кровь залила ему глаза, окрасив в алый и белки, и золото радужки. Серебряная чешуя порезала Солярису руки: в судорогах Юта лихорадочно покрывался ею то тут, то там. А затем эта чешуя вдруг порвалась на нём, как изношенная одежда, и начала отслаиваться вместе с кожей и мясом от самых костей.
– Юта!
Спустя всего несколько минут Солярис держал на руках уже не брата, а безобразное месиво. Ни лица, ни чешуи, ни золотых глаз – только мокрые язвы, мгновенно разложившаяся плоть и молоко, пролитое из бурдюка вместе с Мором. Таких бурдюков на земле всего города лежало немерено, как и маленьких окровавленных трупов в окружении плачущих матерей.
Ночь Мора, когда тысяча детёнышей сделала свой последний глоток молока, стала самой громкой ночью в истории Сердца. Впервые драконы выли, как волки, и ненавидели так же сильно, как их, оказывается, ненавидели люди.
Больше Солярис никогда не слышал свирели и не вдыхал аромата острых специй. Всё, что окружало его с того дня, – это лязг мечей и кровь сородичей, в которой утопали тлеющие пёстрые ткани.
«Докажи, что драконов, рождённых в Рок Солнца, недаром считают особенными. Не подведи Старших. Не подведи Юту!»
Пролетая над лесом – последним, что отделяло Соляриса от замка Дейрдре, – Сол едва сдерживал тошноту: сладость бузины смешалась со смрадом смерти. Он видел горящие факелы меж заснеженных деревьев и слышал рёв, с которым драконы вгрызались в воинов королевского хирда. Несколько сородичей погибло прямо на лету, подкошенные снарядами баллист, и Солярис взмыл ввысь, под самые облака, чтобы избежать удара. Как бы он ни хотел помочь, война не его удел.
Его удел – отмщение.
Кожистые крылья отбрасывали маслянистые тени, сгущая темноту, и, слившись с ней, Солярис быстро миновал гудящий лес. Тот стал рубиновым от крови, как и его любимый город.
«Война никогда не закончится, если мы не покажем человеческому роду, каково это – терять своих детей!»
Солярису минуло всего полвека: пускай тело уже окрепло, но едва ли он смог бы задавить и лошадь. На свете жили драконы гораздо крупнее, и если раньше Сол мечтал вырасти до их размеров, то теперь гордился своей худощавой комплекцией: именно она позволила ему пересечь все девять туатов и остаться при этом незамеченным. Благодаря ей же он бесшумно приземлился на синюю крышу башни-донжона, что возвышалась над замком Столицы в туате Дейрдре, сложил крылья и протиснулся в единственное стрельчатое окно.
Витражные стёкла посыпались с башни вместе со снегом.
Люди – жестокие, порочные звери, что хуже болезней… Но в этом крошечном существе, которое Солярис обнаружил в центре башни, не было ни порока, ни элементарных представлений о нём. Она пахла сливками и овсяным печеньем, как сладкое лакомство в зимний Эсбат, и даже не закричала, когда он спрыгнул с широкого подоконника и приземлился перед ней на передние лапы.
Человеческий детёныш. Значит, вот как они выглядят.
В подвесной колыбели, набитой лебяжьим пухом и меховыми подстилками, лежала крохотная девочка трёх месяцев от роду. Несмотря на поздний час, она не спала, но и не плакала тоже. Лишь тянулась ручками к резным фигуркам животных из черемухи и ольхи, свисающим с жёрдочки. Светлые волосы цвета морского песка топорщились, как петушиный хохолок, а глаза оттенком напоминали васильковые лепестки. Зависший над колыбелью Солярис видел в них собственное отражение – белоснежного зверя, пышущего жаром, из-за которого в башне становилось душнее, чем в городской бане, – но ничего больше. Драконы в этом возрасте не только гораздо крупнее, чем люди, но и умнее – они по крайней мере уже умеют бояться.
Солярис встрепенулся, вспомнив о том, зачем он здесь, расправил крылья и медленно занёс когтистую лапу. Дитя-то совсем мелкое, тоньше рыбьей косточки… Одного удара вполне хватит, чтобы рассечь тельце пополам, а хлёсткого удара хвоста – чтобы разломать вместе с кроваткой. Острая чешуя не оставит живого места.
Люди истребляют его род – он истребляет их. Они уничтожили беззащитных детёнышей – он отвечает тем же.
Солярис повторил это про себя несколько раз.
Люди истребляют его род – он истребляет их. Они уничтожили беззащитных детёнышей – он отвечает тем же. Они совершили зло – и он… он тоже совершает зло.
Огонь мира сего, какой же в этом смысл?!
– Схватить его!
На миг Солярис перестал видеть в глазах ребёнка васильковые лепестки и своё отражение – он увидел огонь. Такой же беспощадный, как война, и такой же рубиново-красный, как та кровь, что брызнула из его крыльев и боков, которые обвила стальная цепь.