Страница 3 из 137
— Э-э, — вздохнул Луко, с сожалением стряхивая себе на язык последнюю каплю коньяка. — Ты хочешь, чтобы я, дикий волк — и помогал самторийскому псу?
— Да, — глухо ответил Оард. — Мне нужна твоя помощь…
— Слышу отчаянье в твоём голосе, — мерзко улыбнулся захмелевший преступник. — Интересно, что за зверь такой твоя сучка?
— Сумеречная лиса.
Капитан полиции пристально глянул на заключённого. Нет, не показалось, в глазах Луко промелькнуло холодное пламя ненависти.
— Тебе ведь известно, кто такие сумеречные лисы, верно? — победно усмехнулся Оард.
Его собеседник вдруг зашипел и отвернулся, не то глубоко задумавшись, не то потеряв всякий интерес к разговору.
— Поможешь мне и проваливай из королевства ко всем хренам… — немного выждав, предложил полицейский.
— Согласен… — раздался глухой ответ.
— Сумеешь взять след?
— Ага…
— А на тропу, — капитан понизил голос, — не забыл, как выходить? Серый
Не говоря ни слова, заключённый сделал шаг в тень и растворился в сумрачной части камеры, словно бы его и не было здесь вовсе. Растворился, но далеко не ушёл, ибо камера была опутана аурами магов-мстителей. Тень же, в которой спрятался узник, никуда не вела. Она была рукотворной и плоской, плащ-невидимка — не более.
— Славно, — одобрил Оард. — В таком случае добро пожаловать в нашу самторийскую стаю,
— Да будет так, — глухо ответил заключённый, вновь выходя на свет.
Её окружала тьма. Затхлый и душный мрак обнимал её со всех сторон. Он давил с такой неимоверной силой, будто был целой грудой камней. Словно стены маленького погреба, где девочка пряталась в детстве от пьяного отца, обрушились на неё вместе со всем их нищенским жилищем.
Уйдя в монастырь Единого, девочка заставила себя забыть тот дом. Прошлое никуда не делось. Оно осталось, но произошло с кем-то другим — не с ней.
В монастыре девочку любили. Её никогда не обижали и не заставляли делать того, что могло причинить боль или стыд. Там она выросла, обрела новую семью и друзей.
Её лучшая подруга — весёлая хохотушка — обладала неунывающим нравом. Светлая улыбка не сходила с губ монахини даже во время болезни. Когда же смерть стёрла с веснушчатых щёк румянец и слизнула блеск с рыжих кос, улыбка подруги продолжила жить в сердце девушки.
Лишь помня её и надеясь на новую встречу, монахиня перенесла боль и нечеловеческий страх, когда в стенах Нороэша разверзлась Бездна. Писания утверждали, что после смерти все друзья и любимые воссоединятся друг с другом в чертогах Единого.
Но… ни света Единого, ни чертогов Его монахиня не увидела. А потом начала блекнуть даже улыбка подруги. Драгоценные воспоминания будто подёрнулись туманом. Зато обрели плоть кошмары из детства: отец, дом, погреб и горе…
Священные писания врали! Не существовало никакого выхода в свет. Не было чертогов Единого. Не произошло воссоединения с подругой. Её обманули и бросили тут одну! С монахиней остались лишь отчаянье и давящая тьма.
А была ли она монахиней? Она ли? Или уже кто-то другой? Была ли у неё подруга? И как же её звали? Девушка не помнила — забыла.
И вдруг она ощутила некое движение, словно драгоценный воздух струился к ней сквозь слои земли. Однако то был не воздух, но
«Я… не помню, — подумала девушка. — У меня нет имени…
«Я хочу выйти из тьмы!» — воскликнула она.
«Я… принесла себя в жертву…» — ответила монахиня.
Отчётливей всего она помнила последние мгновения в Нороэше: чувство долга и надежду, связанную с ним. Затем появились гнев и обида. И вся прошлая жизнь с каждым новым вдохом становилась всё короче, блекла, затухала, рассеивалась.
— «Но ритуалу помешали…» — с горечью добавила девушка.
«Да, — твёрдо ответила она. — Я помню…
«Но я мертва…» — всхлипнула монахиня.
«Да! — воскликнула она. — Я была и я согласна вновь стать сосудом для вашей силы! Я хочу помогать и служить вам».
Тьма не рассеялась, и свет не брызнул, как она ожидала. Но после этих слов Безымянная вдруг ощутила внутри себя непреодолимое
И Безымянная принялась копать. Она царапала когтями саму тьму и рыла до тех пор, пока не достигла поверхности. Она
Девушка высвободилась из объятий земли и замерла, стоя на четвереньках. Она с наслаждением вдыхала свежий воздух, и голова её кружилась, а мир плыл перед глазами.
Первое, что различила девушка, — это слабый блеск на расстоянии вытянутой руки. Сделав усилие, Безымянная выхватила из пепла амулет, уцелевший лишь каким-то чудом. Это был неважно сработанный кулон — серебристый металл, простой круг с отверстием по центру, — но почему-то он манил, будто бы был самой величайшей драгоценностью на свете.
Безымянная сжала амулет в кулаке. Он обжёг её ладонь, но боль прояснила мысли. Тело девушки содрогнулось от нового прилива желания. Глухо постанывая, она поднялась на ноги. Движения её были резкими, угловатыми и неудобными. Суставы скрипели и щёлкали. Шея затекла и почти не вращалась.
Когда головокружение прошло и мир вновь обрёл чёткость, девушка огляделась. Вокруг простирались лишь серые холмы да зубьями иссохших деревьев скалилась кромка далёкого леса. Всё было мертво.