Самый лучший пионер

— Так я же ничего не помню, — Развел я руками: — Прости, но в моих глазах мы разговариваем впервые в жизни.

— Точно! — Хлопнула она ребром кулака по ладошке и смущенно засмеялась: — А я и забыла! — Успокоившись, ответила на вопрос: — Красный!

— Как кумач? — Спросил я.

— Да! — Не стала она играть в нон-конформизм и спросила: — А у тебя?

— Зеленый, наверное? — Пожал я плечами: — На зеленое приятно смотреть, успокаивает.

— Папашина рожа с перепоя совсем не успокаивает! — Помрачнела она.

Зеленеет батя, похоже.

— А музыку какую любишь? — Переключил я ее на конструктив.

— Мне Пьеха нравится! — Удивила она: — И Зыкина, но это только потому, что маме она нравится, — С детской непосредственностью призналась она.

Потешно — на 60 лет назад перелетел, а имена все те же!

— Муслим Магомаев еще! — Добавила Таня.

Этого тоже помнят.

— И «Битлы», — Этот пункт вышел каким-то неуверенным.

— Мне тоже они не нравятся! — Прошептал я ей на ухо.

Ухо немного покраснело, а девушка обрадовалась:

— Ну слава богу!

И где теперь ваш научный атеизм?

— Я уж думала я одна такая, бракованная! — Светлела она прямо на глазах.

Нечаянно подлечил подростку комплексы!

— Слушай, может не пойдем в кафе, а вон у тетеньки мороженого купим? — Указала она на палатку на нашем пути.

Это потому что в кафе дороже? Я у мамы спрашивал — вдвоем с Таней мы бы «прогуляли» что-то типа трояка, потому что стесняться я бы не стал и ей не позволил.

— Можно и так, — Пожал я плечами.

Скромная девочка просветлела еще сильнее, и я купил пару «Эскимо». Нашли скамейку в тени тополя, уселись.

— А правда вы с Артемом и Вовкой много денег заработали? — Аккуратно откусив кусочек и прищурившись от удовольствия, спросила она.

— Было дело! — Кивнул я.

— Я тоже могу шапку держать! — Попросилась она на работу.

— Я маме обещал больше так не делать, — Расстроенно признался я.

Тайное всегда становится явным, и, если обещал — надо делать.

— Маме врать нельзя! — Грустно вздохнув, не стала она обзывать меня «маменькиным сынком».

Нужно еще «схему» придумать, чтобы у вот этого грустного ребенка завелись карманные деньги. Она же девочка, ей всякое красивое нужно!

— А что ты умеешь? — Спросил я.

Таня оживилась — еще не все потеряно! — и перечислила свои навыки:

— Я рисую хорошо, вязать умею, готовить, убираться… — Осеклась и хихикнула: — Но это тебе не нужно, верно?

— Рисование однажды может и понадобится, — Пожал я плечами: — Что еще?

— Шить немножко умею.

— А вот и ключевой навык! — Обрадовался я: — Пойдешь к нам в швейную артель?

— Артели же Хрущев запретил! — Проявила политическую подготовку девушка.

— Шутка, — Улыбнулся я: — Имею ввиду — маме моей помогать на заплатках вышивать всякое.

— А зачем на заплатках что-то вышивать? — Удивилась она.

— Чтобы получать рубль за штуку! — Пояснил я.

— Целый рубль?! — Полезли зеленые глазки на лоб.

— Целый! — Кивнул я: — Тебе какие рубли больше нравятся — железные или бумажные?

— А можно выбрать? — Почему-то обрадовалась она.

— Не знаю, — Честно признался я: — Это ты с мамой обсудишь.

— Поняла! — Обрадовалась Таня: — Вышивать я могу, если тетя Наташа меня возьмет, не пожалеет!

С детским трудом в СССР сложно: он тут сугубо централизованный, а никакого «на лето в Макдак» не существует. За централизованный при этом платят совсем потешные деньги. Еще можно целебные травы в аптеку сдавать, но где мы их, в Сокольниках рвать будем? С мамой, думаю, о вакансии помощницы договорюсь — она у меня хорошая. Хуже прежней, да, но лучше родной все равно никого никогда не найти.

Тут меня словно током ударило — родной матери сейчас пять лет. Удивительно! Потом обязательно надо будет посмотреть на взрослую — ух красивая она у меня была! И будет!

— Чего ты улыбаешься? — Заподозрила неладное спутница, немного покраснев щечками.

— А чего мне! — Откинулся я на скамейке: — Тепло, хорошо, мороженое вкусное!

— Я тебе тогда за кино и мороженое с первой получки отдам! — Пообещала она.

— Я же говорил — когда разбогатеешь! — Хохотнул я и попросил: — Только ты про работу ничего никому не говори, хорошо? — И, опередив ее вопрос: — Маме можно!

— Хорошо, я больше никому-никому не скажу! — Пообещала она.

— А теперь давай зубы чистить! — Предложил я, когда мороженое закончилось.

— Я щетку не взяла! — Расстроилась милаха.

— Вот этим! — Достал из кармана жвачку, развернул, разделил пополам.

— Ничего себе! — Оценила девушка, приняла угощение: — Спасибо! — Поднесла к носу, понюхала: — Мятная! — Сунула в рот и со счастливым видом начала разжёвывать.

Отличное применение контрабанде!

Кино «Еще раз про любовь» мне не понравилось, но понравилось девочке Тане, поэтому домой мы оба возвращались в отличном настроении — такой вот парадокс.

— Я вечером тогда к вам зайду? — Уточнила она.

— Ага, когда мама вернется, — Кивнул я.

— И анкету мне заполнишь, потом ответы сравним! — Выкатила интересную активность, помахала мне ручкой, и скрылась в подъезде соседнего дома — напротив нас живут.

Дома застал Алексея Егоровича — он сидел на кухне и с отвращением на лице намазывал что-то на кусок бородинского.

— Здрасьте, дед Лёш!

— Привет, Серёжка! Гулял? — Радуясь паузе перед столкновением с бутербродом, он аккуратно положил его на блюдечко и посмотрел на меня.

— В кино ходил! — Отчитался я, подошел и посмотрел на открытую консервную банку — «Паштет шпротный».

— При Сталине селедкой кормили, — Доверительно поведал ветеран: — Но это еще ничего — Микоян молодец был, много сделал для того, чтобы народ сытый ходил. Да и рыба нормальная! А При Хрущеве — колбасой китовьей кормить начали, мать ее ити!

Судя по тому, как дедушку передернуло, колбаска была та еще.

— Не ки́това, а Никитова! — Хмыкнул дед Лёша, горько вздохнул и достал из морозилки бутылку «Русской» водки.

— За*бали! — Поделился наболевшим, открывая бутылку: — Да ты не стой, ты садись! На-ка вот… — Ветеран издевательски гоготнул и достал из холодильника банку «Напитка мандаринового»: — Ишь, б*я, мандаринов нет, а напиток есть! — Продолжил он выражать недовольство советской пищевой промышленностью.

— «Напиток сладкий сокосодержащий с ароматом «мандарин»», — Внес я улучшение, садясь и принимая от деда стакан напитка.

— Во-во! — Одобрил он, нацедил себе стопарик: — Давай, Сережка, за Сталина!

«За Сталина» я был не против, и мы выпили. Ветеран сморщился, подобрал с тарелки бутер, откусил, сморщился еще сильнее. Прожевав и проглотив, вернулся к основной теме:

— А теперь — вообще вон какой ху*ней пичкают! Это же не консерва, а наказание!

Хохотнув, ехидно меня обнадежил:

— Рыбный день-то поди забыл? Ничего, в школе минтаем полакомишься!

И так он это произнес, что мне прямо поплохело.

— А вы откуда знаете, чем в школе кормят? — Попытался я купировать зарождающуюся фобию.

— Так я же ветеран, нас по школам постоянно водят, — Поделился он особенностями досуга, даванул взглядом бутерброд, горько вздохнул и нацедил себе еще стопарик со словами: — Не выбрасывать же!

Уже без тоста «намахнул» стопарик, и в два мощных укуса уничтожил остатки бутерброда.

— А зачем вы такое покупаете, если вам не нравится? — Поинтересовался я.

— Бабке моей нравится, — Аккуратно прикрыв паштет крышечкой, он убрал его в холодильник, достав взамен банку кильки в томатном соусе, продолжая объяснять: — А я вот каждый раз пробую — вдруг лучше стал? Х*й он лучше станет! — Издав этот полный безнадеги вздох, дед пробил крышку кильки ножом: — А вот это Брежнев хорошо придумал, вкусная консерва! Будешь? Ту не предлагаю, ты уж извини! — Хохотнул.