Уроки для двоих

Лев Игоревич продолжал по утрам гулять вместе с близнецами, их скутерами и Ремом на радость моей маме, пока я пропадала в школе, и закончилось это всё предсказуемо — хотя я в силу своей наивности предсказать такое не смогла, — в пятницу, вернувшись с работы к обеду, я обнаружила на собственной кухне Шляпника в компании мамы, Фреда и Джорджа. И даже Рем тут был! Сидел под столом.

В первое мгновение я потеряла дар речи. А потом слегка разозлилась, хотя причины в целом не было. Других соседей мама много раз приглашала в гости, и меня ничего не возмущало, а тут вдруг такая реакция.

Я открыла рот, намереваясь сказать всё, что я думаю о подобном возмутительном поведении, но не успела.

— Вот, Алёнушка, исправляю несправедливость, — произнесла мама громко и настойчиво, как судья при оглашении приговора. — А то Лев нас уже столько раз выручал, а мы его даже в гости не приглашали.

Неправда. В ту ночь, когда мальчишки вызывали пиковую даму, мы с соседом пили чай на кухне. Но упоминать об этом сейчас оказалось как-то стыдно.

— Я пойду, — Шляпник неожиданно поднялся, но на него тут же зацыкала мама и заныли близнецы.

— Вы куда, дядя Лёва…

— Вы чай не допили!

— И печенье не попробовали, вы же хотели…

Дядя Лёва?!

— Мам, ну скажи ему! — хором возвестили близнецы окончательно обалдевшей мне. И смотрят ещё так обвиняюще, как будто я их только что лишила сладкого на месяц ни за что.

Сказать, значит. Ага.

— Нам пора бы на обед, а печенье — это бред, от него во рту лишь сладко, а в желудке очень гадко. Прекращаем сей разврат! Суп-второе ждёт ребят, — выпалила я.

Лев Игоревич открыл рот, а потом настолько радостно и обезоруживающе улыбнулся, что меня аж передёрнуло. Запутавшиеся лучики солнца в рыжих волосах, несколько мелких веснушек возле носа, широкая счастливая улыбка — да, в такие моменты Шляпник безумно напоминал Антона… Умом я понимала, что это другой человек, но сердце всё равно вздрагивало.

— Как это классно у вас получается, Алёна, — хмыкнул сосед под возмущённое пыхтение близнецов и укоризненный взгляд мамы, направленный на меня. — Очень складно, непринуждённо и весело. Но вы правы — я действительно…

— Хотите пообедать с нами? — спросила мама громко, и Фред с Джорджем тут же загалдели «да, да!». — У нас сегодня вкусный борщ и отличная картофельная запеканка с мясом.

Господи, вот что она делает? Неужели не понимает — нельзя его привечать?

— В другой раз, — ответил Шляпник бесстрастно и чуть прищурился, глядя на меня. Он то ли уже читал, то ли пытался прочесть мои мысли. — Сейчас мне действительно пора. До свидания, Фред, Джордж, Ксения Михайловна. Хорошего вечера, Алёна.

— Я провожу вас, — пробормотала я, отступая в коридор и ощущая себя полной идиоткой. Сосед ведь не виноват, что похож на моего умершего мужа, которого я до сих пор люблю. Не виноват, что я чувствую… чувствую… Чёрт, я ничего не должна чувствовать. Но как это выключить?

Шляпник молча шёл следом за мной, и рядом с ним шагал Рем, цокая когтями по полу. Мы достигли входной двери, сосед взял оставленную на комоде в прихожей шляпу, надел её и повторил:

— Хорошего вечера, Алёна.

— Спасибо, — почти прошептала я, отводя взгляд. — Извините, пожалуйста.

— Ничего страшного. Пошли, Рем.

Лев Игоревич ушёл, такой же невозмутимый и спокойный, как и всегда, а я отправилась на кухню — держать оборону.

В тот вечер мне действительно пришлось несладко. Близнецы дулись, мама бо́льшей частью многозначительно молчала, и я не представляла, что с этим делать. Остановить состав по имени «Фред и Джордж» нереально, притормозить мамино желание выдать меня замуж за первого встречного соседа — тем более. Может, поговорить с самим Шляпником?..

— Алёна, — мама, настроенная явно воинственно, встала рядом со мной, когда я взялась мыть посуду, а близнецы убежали в свою комнату, — это нехорошо.

— Что именно? — буркнула я, намывая одну из тарелок.

— Лев ничего плохого не сделал, — продолжала мама с истинно фамильным упрямством. — Даже наоборот. Он вежливый, помогает нам. Вот ты знаешь, что у нас кран в ванной третий день капал? Я попросила его посмотреть, и он его починил как раз перед твоим приходом. Ещё и мальчишкам объяснял, что и как делает.

— Кошмар! — Я ужаснулась. — Это ж они теперь сами будут краны чинить, и неважно, капают они или нет.

— Может, и станут, но речь не о том. Ты даже чай ему допить не дала! — Мама пылала праведным гневом. — Я просто не узнаю тебя. Что с тобой?

— Ничего. Я просто устала, пришла с работы, а тут…

— А тут вежливый и обходительный мужчина, приятный во всех отношениях, — перебила меня родительница. — Который никак — никак! — тебя не унизил, не оскорбил, и все твои закидоны сносит терпеливо и понимающе. От тебя, что, убыло бы, если бы ты дала ему пятнадцать минут на чай?!

— Мама, — я устало вздохнула, — ну хватит уже. Хватит меня чихвостить. Я не хочу общаться со Львом. Не хочу и не буду. Пейте свой чай без меня.

Она молчала секунд тридцать, и я уже думала, всё, тема исчерпана. Но оказалось, нет.

— Это из-за того, что он похож на Антона?

Я вздрогнула, напрягшись.

— Думаешь, я не заметила, как ты иногда смотришь на него? Точно с таким же выражением на лице ты порой разглядываешь Тонькины фотографии.

— Мама…

— Мама, мама, — повторила она сварливо и вздохнула. — Алёна, я всё понимаю. Но Лев, во-первых, не выбирал себе внешность. А во-вторых… Антон умер. Десять лет назад, дочка.

— Я помню, — огрызнулась я, почти бросая очередную домытую тарелку на сушильную полочку. — Я помню это каждый день и каждую секунду.

— В этом и беда. Пора бы забы…

— Мама! — я швырнула взятую в руки грязную вилку в раковину и обернулась к родительнице лицом. — Хватит. Я не желаю слушать ничего подобного. Уйди, пожалуйста, дай мне спокойно помыть посуду.

Она посмотрела на меня, как мне показалось, с горечью, и всё же вышла с кухни. А я, вытерев ладонью засаднившие глаза, продолжила убираться.

К сожалению, избегать Шляпника оказалось делом более чем непростым. Погода стояла хорошая, тёплая и солнечная, и отделаться от близнецов, желающих рассекать по дорожкам парка на своих адских машинках, было совершенно невозможно. И уж на улице-то мы на соседа натыкались почти тут же. Как я понимала, он в принципе долго гулял с Ремом, и примерно в то же время, что и я со своими бандитами. Поэтому мы, естественно, встретили Льва Игоревича в парке с утра пораньше.

Я пыталась отделаться от этой прогулки, уговаривала маму пойти с близнецами, собираясь пылесосить квартиру. Но и родительница, и мальчишки заупрямились, а у меня не хватало сил на споры. Да и, по правде говоря, очень уж хотелось прогуляться. За неделю сидения в школе во время июньской жары я немного опухла мозгом, надо было проветриться.

— Доброе утро, дядя Лёва! — заорали хором близнецы, заметив энергично двигающегося по дорожке впереди нас Шляпника в неизменной ковбойке. Полдесятого утра, суббота — Фред с Джорджем специально хотели пойти гулять как можно раньше, пока в парк не набежал народ, который им не нравилось объезжать на скутерах. Шумахеры…

На дорожках действительно было очень мало людей, так что мальчишки сияли от счастья. И засияли ещё больше, когда Шляпник обернулся и, остановившись, кивнул. Рем рядом с ним возбуждённо махал хвостом, вывалив наружу длинный ярко-розовый язык.

По поводу «дяди Лёвы» я детям так ничего и не сказала. А что тут говорить? Запрещать глупо, поэтому пусть называют. Не «папа» же…

Я невольно поморщилась при мысли о том, что близнецы могут начать называть чужого мужика папой, и Лев Игоревич, кажется, принял это на свой счёт — как только мы подошли ближе, он, мимолётно глянув на меня, вежливо и спокойно произнёс:

— Доброе утро. А мы уже возвращаемся домой.

Фред с Джорджем на мгновение застыли, а потом хором гаркнули: