Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 75 из 87

В полумраке комнаты лицо Эдинброга казалось нереалистичным — не человек, а произведение искусства: широкие мазки, отчаянная смелость демиурга… Он будто постепенно отдалялся от меня, растворяясь в неверном свете витражной лампы, вокруг которой плясал мотылёк, и, не желая терять Артура, я порывисто подалась вперёд.

— Я просто слишком боюсь, что с тобой случится что-то плохое, — очень тихо сказала я. А потом продолжила быстрее, с силой: — Я знаю, что это неправильно и эгоистично. Что излишняя тревога за кого-то — самый извращённый и пагубный вариант поддержки, приносящий лишь боль и неуверенность обоим. Я знаю, но пока не могу побороть её. Ставки слишком высоки, и всё во мне буквально сходит с ума при мысли о том, что ты можешь погибнуть. Я верю в тебя, Артур. Больше, чем в кого-либо и когда-либо, но я пока не могу избавиться от страха за тебя. Потому что прежде никто не был мне так дорог, как ты, ни к кому я не испытывала таких глубоких чувств. Никогда не встречала людей, рядом с которыми перехватывало бы дыхание оттого, насколько они прекрасны, с которыми бы хотелось быть рядом — всегда. В общем и целом. — я сглотнула. — Дело в том, что я люблю тебя, Артур Эдинброг.

Кровь словно вспыхнула в моих венах, когда я призналась. Артур, почти не моргая смотревший на меня во время всего монолога, неожиданно и до чёртиков мило покраснел. Его рука сильнее сжала мою, когда он, подавшись вперёд, глядя на меня серьёзно и прямо, сказал:

— Я тоже люблю тебя. Я люблю тебя так силь

но, что сам как раз полностью перестал сомневаться: в себе и в том, что нам всё удастся. А в тебе я не сомневался с самого начала.

И когда он поцеловал меня после этих слов, я вдруг поняла, что весь мой страх ушёл.

ЗЕРКАЛЬНАЯ

КОНФЕРЕНЦИЯ

48

Конференция Аманды ДеБасковиц проходила в главном зале университета.

Это было широкое, щедро залитое солнцем помещение с высоким сводчатым потолком. В нишах вдоль стен высились бронзовые фигуры знаменитых учёных, на окнах драгоценными пластинами сияли витражи. На небольшом возвышении находилась кафедра — выполненная из вишнёвого дерева, она чем-то неуловимо напоминала гроб.

За кафедрой сидела сама Аманда, а также несколько политиков, преподавателей и стражей. Все остальные места в зале занимали журналисты и зеркала: большие и маленькие, ручные и напольные, старинные и минималистичные.

То самое зеркалидение. Пусть в последние годы его и применяли очень редко, ради конференции всё-таки «растянули»: как иначе, если сегодня решится судьба мира?

Таким образом, сотни колдунов по всему Гало с самого утра поддерживали плетение. Воздух искрился от магии, пробуждённой в таких количествах. Под облаками носился лёгкий зеркальный звон… Меня то и дело шарахало током от прикосновений к Артуру (это норма) и одежде (вот тут что-то новенькое!).

— А это заклинание не порвёт ткань бытия? — подозрительно уточнила я. — Ты говорил, что глобальные вязи так же опасны, как гибель дракона.

— Опасны не вязи, а их внезапное разрушение, — покачал головой Эдинброг. — Но его будут сворачивать со всей осторожностью, не волнуйся.

Мы решили смотреть выступление из кофейни в Сироппинге.

Ещё утром Артур написал Аманде, что не станет поддерживать её, и теперь в огромном настенном зеркале я видела, как укоряюще пустует кресло справа от девушки. Борису мы отправили сообщение, чтобы он пришёл к нам «на чашечку кофе». Если всё пойдёт плохо — умотаем в столицу прямо отсюда.

И да.

Опуская прелюдии: всё действительно пошло плохо.

Аманда ДеБасковиц не врала, когда сказала, что короли уже согласны с её предложением. Сидевшие за кафедрой не дискутировали, а, скорее, торжественно оповещали население о грядущем миропорядке.

Только один из спикеров высказал некоторое сомнение. Это был крючконосый мастер Говерик.

— Позвольте, коллеги… — пробормотал он. — Но как же Земля?!

— А что Земля? Никто из нас никогда не был на Земле, — снисходительно отозвался ректор Хомхи Бавтелик. — И это очень удобно, потому что жертвовать тем, что ты знаешь, — это безнравственно, но жертвовать концептом, так сказать, конструктом — это совершенно нормально. Вы же не рыдаете всякий раз, когда слышите, что где-то во вселенной идёт война, верно? До слёз вас доводит лишь война, имеющая к вам отношение. Поэтому предлагаю о Земле в принципе не говорить.

— Но как можно не говорить о ней, если даже у нас в университете есть двое землян?! — вскрикнул ошарашенный мастер Говерик.

Его крик взметнулся под своды зала и пару секунд болтался там эхом, одинокий и неприкаянный.

Все, нахохлившись, замолчали. Кажется, волнения Говерика совсем не понравились политикам. Сквозь стрельчатые окна лились задорные солнечные лучи, и в их нежно-медовом свете переливались поджатые губы и мрачные взгляды. Шелка и бархат. Слабоумие и жадность.

— Вообще-то, — наконец проскрипел кто-то, — земляне — это очень плохо. Они могут устроить бунт. Лучше отправить их домой. Или в тюрьму.

Я аж поперхнулась и разлила кофе по блюдечку, когда стрелки вот так легко и ненавязчиво перевелись на нас с Борисом Отченашем.

И, кстати, где он?.. Часы на стене кофейни показывали полдень, и контрастные короткие тени были с ними согласны. Конференция шла уже давно, а финансист так до сих пор и не явился. Странно.

Меж тем в зеркале крупно показали Аманду Де-Басковиц. Девушка была одета в закрытое белое платье, а на груди у неё висели четыре значка: гербы государств Гало и… символ Тварей. Эдакая серая клякса с белыми зубками. Якобы она дипломат, ага.

Двуличная задница, как по мне.

— Я согласна, — грустно сказала ДеБасковиц. — Земляне действительно могут стать проблемой. И не только они. Дело в том, что вчера я обсудила наш договор с известным вам Артуром Ван Хофф Эдинброгом. И, боюсь, его реакция оказалась неадекватной.

— А поподробнее? — нахмурился ректор.

— Господин Эдинброг крайне недоволен тем, что теперь я становлюсь спасительницей Гало, — скромно сказала Аманда. — Якобы наш договор умаляет его роль, его, так сказать, годами пестуемое величие. Как вы видите, он даже бойкотировал конференцию.

Зеркальная камера показала пустое кресло. За кафедрой тотчас обвинительно зароптали.

Аманда продолжила:

— Но бойкот — это не страшно. Куда хуже были бы агрессивные действия, направленные против нашего соглашения: например, принудительный разрыв ткани бытия раньше срока в попытках смешать нам карты.

— Что за ужас вы говорите, Аманда! — заблеяли политики.