Страница 4 из 7
Слова ее были медовые, но она готова была на всякое зло; по видимости искренняя, она в сущности была изменчива. Она отлично знала свет, но еще лучше любовное дело.
Как скоро жена башмачника проводила мужа со двора, ей захотелось видеть своего любовника, и она уведомила об этом посредницу: «Дай моему любезному весточку, что в нынешнюю ночь сахар будет свободен от докучливости мух, и беседа будет избавлена от страха стражи». Восхищенный этой вестью, юноша кинулся к дому своей возлюбленной, но пока он с нетерпением ждал у дверей, башмачник, точно внезапное горе, воротился нечаянно и увидел его у своего дома. Как он уже прежде имел кое-какие подозрения насчет верности своей супруги, и как эти подозрения подтвердились теперь присутствием этого юноши, башмачник предался бешенству ревности: войдя в дом, он схватил палку и прибил крепко жену, и потом привязав ее к столбу, сам лег спать.
Свидетель и этих событий, дервиш так рассуждал сам с собой: «Этот безжалостный человек без причины избил свою жену: мне бы следовало вступиться и воспрепятствовать столь дурному и несправедливому поступку». В это время он вдруг слышит крик жены цирюльника: «О жестокая любовница, зачем ты заставляешь этого бедного юношу так долго ждать? Иди же скорей.
Жена башмачника подозвала ее и сказала ей печально: „Сердце, наслаждающееся полным спокойствием, знает ли муки сердца страждущего? Птички, играющие в небе и на верхушках кипарисов, могут ли постичь весь ужас жребия пленных их собратьев? О, женщина безжалостная! Выслушай сначала мои жалобы, узнай мое бедственное положение и потом упрекай меня. Жестокий мой муж видел этого юношу, и воспылав злобой, схватив палку, избив меня и привязав к столбу, сам удалился. Если ты имеешь какую-нибудь жалость к женщине так оскорбленной, и если ты не пожалеешь мази сострадания на болящую рану ее сердца, то отвяжи меня, и согласись побыть у столба на моем месте: позволь мне сходить к возлюбленному лишь выпросить прощение, и тогда я опять привяжусь на свое место. За такую услугу я буду вечно тебе признательна“. Тронутая цирюльница склонилась на просьбу своей подруги, а дервиш, все это слышавший, понял причину ссоры мужа с женой.
Между тем башмачник проснулся и начал кликать свою жену; но цирюльница, боясь обнаружить обман, не подавала голоса. Разъяренный муж вскочил, и отыскав кинжал, отрубил мнимой жене нос. Положив его на руку цирюльницы, он сказал: „возьми этот милый подарок и поднеси своему возлюбленному“. Бедная жена цирюльника, боясь большей беды, вытерпела все это молчаливо, думая лишь: „другие наслаждаются розой, а я страдаю от терниев“.
Вскоре возвратилась башмачница, узнала о несчастии своей подруги, много извинялась перед ней и наконец, отвязав ее, сама привязалась вновь к столбу. Бедная жена цирюльника ушла домой, в отчаянии, с носом в руках.
Дервиш, все это видевший, дивился такому необыкновенному, удивительному стечению обстоятельств, и когда он размышлял об этом, башмачница, подняв руки притворства и обмана к алтарю сетований, возопила: „О Аллах всемогущий! ничто от тебя не скрыто: ты знаешь неправду и истину. Этот нечестивый муженек опозорил меня невинную и жестоко наказал за преступление, которого я не сделала. Покрой меня, великий Аллах! милосердием твоим, и удостой возвратить на прежнее место этот член, украшение лица.
Между тем как хитрая женщина так молилась, башмачник проснулся и, прислушавшись к ее сетованиям, обратился к ней с такою речью: „О нечистая и развращенная женщина! Как ты осмеливаешься молиться? Разве ты не знаешь, что молитвы и просьбы нечестивых не доходят к этому двору Величия?
Спустя несколько минуть, жена вскричала: «О жестокий тиран! Поди сюда и будь свидетелем могущества и величия Аллаха. Зная невинность и чистоту моей жизни, Аллах удостоил, по своему милосердию, возвратить мой нос на прежнее место и избавить меня от незаслуженного поношения». Слыша эту речь, башмачник, человек простодушный и доверчивый, чрезвычайно изумился, и взяв свечу, приблизился к жене: тогда он увидел у нее нос совершенно целый, без малейшего признака повреждения. Пораженный таким чудом, башмачник признал свою ошибку, раскаялся в ней, и прося прощения, освободил жену, целовал руки и ноги у нее и обещался вперед заткнуть уши свои от злобных слов клеветников и сплетниц.
Тем временем жена цирюльника прибыла домой и не знала, как объяснить случившееся с ней несчастье и оправдать себя перед соседями. Цирюльник, которому показалось, что уж близок рассвет, потребовал у жены своей платье и цирюльничий прибор, чтоб идти к какой-то важной особе. Цирюльннца долго не отвечала ему, потом подала платье очень медленно и наконец, вынув одну бритву из футляра, дала мужу. Рассерженный всем этим, цирюльник оттолкнул с силой бритву к жене, которая вдруг завопила: «Ах, я несчастная!» Сбежались на крик ее соседи и знакомые, и увидали, что у нее отрезан нос: разумеется, вина пала на мужа, который не понимал, как это могло случиться, но между тем не смел запираться. Утром родственники жены отвели цирюльника к судье.
Случилось, что и дервиш пришел в эту пору к судье за розыском о своем ученике и шубе. Тогда он сказал судье: «О господин! это дело должно рассмотреть со всех сторон и тщательно исследовать его, чтоб добраться до истины, потому что ни вор не утащил бы у меня платья, ни олени не убили бы лисицу, яд не отравил бы злой женщины и башмачник не отрезал бы нос жене цирюльника, если бы все мы не были сами причиной этих бедствий. Тогда судья потребовал у дервиша обстоятельного объяснения, что тот и исполнил, рассказав все происшествия с начала до конца. – „Если бы я не пожадничал на большое число учеников, ко мне не забрался бы плут и не утащил бы жалованной шубы. Если бы лисица не пожадничала на кровь, то не погибла бы от оленей. Если бы та злая женщина не польстилась на большую прибыль, она не погибла бы от своего яда. Если бы жена цирюльника не помогала в том дурном деле, то башмачник не отрезал бы ей нос. Кто делает зло, не должен ожидать хорошего, и кто сеет горькое семя, не должен ожидать от него сладких плодов.
В этой повести довольно черт, характеризующих мусульманские нравы и мораль, и если бы останавливаться над каждой из них, то пришлось бы написать целую книгу; но мы представляем самому читателю вглядеться пристальнее в рассказ меддаха и переходим прямо к образцу повествований второго разряда, где рассказчик является вместе и автором: здесь мы обратим внимание и на самый язык рассказа.
В одно время, когда еще не было пароходов, жил в Стамбуле некий хеким баши (главный доктор), большой любитель опиума и следовательно нелюбитель женского пола. Однажды, возвращаясь домой, он увидал спящего „бегчи“ (караульного в квартале) в положении, которое позволяло хеким-баши рассмотреть всю красоту его атлетических форм. Придя домой, хеким-баши рассказал смеха ради все жене своей, но вышло совсем не то действие, которого ожидал хеким-баши: жена его, как новая Зулейха, воспылала страстью к бегчи. На другой день, едва лишь хеким-баши отправился со двора по больным, как жена послала за бегчи, но на беду хеким-баши дорогой захворал и воротился домой: жена впопыхах спрятала бегчи в чулан.