Полковник Никто

Ещё спустя две недели с этапом его доставили в исправительную колонию строгого режима, где определили в отряд, в котором содержались насильники и убийцы. В первый же вечер группа заключённых пригласила Котлова в каптёрку, где они распивали чифир.

- Кто ты такой, - спросил его расписной парень лет тридцати, которого все называли Копчёным. – Кто по жизни, кем был, что делал, поведай обществу, с которым тебе жить.

- Котлов Игорь Михайлович, - ответил Игорь, поняв, что отчество в этом представлении было совершенно не нужно. – Осужден на двенадцать лет по воинским преступлениям.

- Шакал? – спросил другой, ещё младше возрастом, но с не менее наглым лицом, выражающим презрение к собеседнику.

Игорь застыл в растерянности – обычно в армии солдаты так называют докучающих их офицеров, особо не разбираясь в их истинных намерениях, не отличая законные требования командного состава к подчинённым от необоснованных неуставных придирок.

- Офицер, полковник, - ответил Котлов и добавил: - Теперь уже бывший.

- Значит, шакал, - резюмировал собеседник.

- Обоснуй свой вывод, - попросил Игорь, внутренне настраивая себя на драку с численно превосходящим противником.

- Все офицеры шакалы, - последовал ответ.

- Если так полагать, - сказал Игорь, - получается, что ты – педераст. Обосновать?

Его окружали пять человек, как минимум двое из которых были крупнее его телосложением, а остальные явно имели богатый опыт лагерной жизни.

На несколько мгновений в каптёрке воцарилась зловещая тишина. Котлов шкурой чувствовал, что сейчас начнётся расправа, и уголовников сдерживало лишь то, что ситуация была для них явно выходящая за пределы привычного понимания, ломающая привычный шаблон.

- Что ты сказал? – уточнил собеседник.

- Я тебя спросил – обосновать? – Игорь сжал кулаки, готовый подороже продать свою жизнь.

Он уже и не помнил, когда дрался последний раз – наверное, это было лет двадцать назад, когда молодым лейтенантом он ставил свой авторитет в казарме с солдатами, призванными из Дагестана, традиции которых подразумевали подчинение только тем офицерам, которые могли физически доказать на это право.

- Слышь… ты… - уголовник сделал шаг вперёд, но его остановил тот, который начинал разговор.

- А послушаем, - предложил Копчёный. – Очень интересно.

- Собор Святого Петра, - сказал Игорь, указав рукой на живописную татуировку на животе у парня.

- И что?

- Он находится в Ватикане. А Ватикан – это Европа. А у нас принято считать, что в Европе живут одни педерасты. А раз ваш товарищ наносит себе наколку с изображением европейского собора, тогда он сам кто?

- Фрол, а кто тебе этот собор наколол? – всё внимание переключилось к носителю татуировок.

Уголовники расхохотались, указывая пальцем на живот Фрола

- Вы что его слушаете? – голос Фрола сошёл на фальцет. – Этот черт хрень всякую несёт.

- Кто черт? – спросил Игорь. – Я черт?

Ситуация изменилась мгновенно – пока все потешались с незадачливого Фрола, Игорь сделал шаг вперёд, и что было сил вложил ему в челюсть, стараясь попасть в точку, обеспечивающую нокаут. Фрол щелкнул зубами и молча осыпался на пол. Наступила тишина.

- Я не черт, - сказал Игорь. – Я человек.

По тому, что на него ещё никто не набросился, он понял, что поле боя осталось за ним. Это, конечно, не оконченное выяснение, кто он есть такой, но большой шаг в этом направлении был сделан. Теперь с ним будут разговаривать куда более уважительно.

Однако, всё обернулось совсем не так, как предполагал Котлов – никакие уголовники его больше не донимали, за него взялась администрация учреждения. После разговора в каптёрке его обвинили в драке и отправили в штрафной изолятор, где он отсидел десять суток, маясь больным зубом и болями от остеохондроза коленных суставов. После истечения десяти суток его, с огромным флюсом, привели к начальнику колонии, который размеренно попивал чаёк с икорными бутербродами.

Игорь, забывший о существовании нормальной еды, вцепился взглядом в эту тарелку с хлебом и красной икрой.

- Нехорошо, полковник, начинать свой срок с нарушения внутреннего режима, - поучительно сказал начальник колонии полковник Кадиев. – Вы не успели сюда заехать, как уже кулаками машете, людям челюсти ломаете. Нехорошо.

- Мне, гражданин начальник, нечего сказать в своё оправдание. Я старый разведчик, и прекрасно понимаю, что эти люди действовали по вашему заданию. Зона-то «красная», и без вашего ведома здесь ничего не делается… - ответил Игорь, не сводя глаз с икры.

- В этом ты прав, полковник. Зона вся подо мной.

Кадиев упорно называл Котлова полковником, вероятно, создавая у Игоря какие-то нужные иллюзии, или настраивая на союзнические отношения в будущем.

- Тогда зачем это было надо?

- Хотел посмотреть, чего ты стоишь. А то знаешь, какие люди у меня тут сидят? Даже два замминистра есть. Полы в третьем отряде моют, несменяемые дневальные. А вот генерал ничего, нормальный мужик. «Бугор» в первом отряде. Знаешь, как его зэки слушаются? Как бы меня своим авторитетом не обошёл.

- Что вы от меня сейчас хотите?

- Хочу узнать, как ты жить здесь намерен – хорошо ли, или как.

- А какие есть варианты?

- Вариантов всегда много, - усмехнулся Кадиев. – Вот один из вариантов ты последние десять суток на себе в ШИЗО испытывал.

- Это не очень хороший вариант, - сказал Игорь. – А что ещё можете предложить?

- Ну, - Кадиев развёл руками – весь антураж был создан именно для этого вопроса: - Это зависит от того, чем лично вы можете помочь в этом вопросе.

- Я и рад был бы помочь, - сказал Игорь. – Но следствие изъяло у меня всё до копейки, а иностранные счета были арестованы после начала СВО. Если арест с них будет снят, тогда мы сможем с вами обсудить наше взаимодействие. А пока – платить мне нечем.

- А как мы узнаем, что счета разблокированы?

- Думаю, что из новостей.

- Каких новостей?

- Где скажут, что Европа решила снять санкции со счетов с российским происхождением, - ответил Игорь. – Но в ближайшие лет пять, думаю, что сидеть я буду в изоляторе…

Котлов нашёл в себе силы усмехнуться.

- Ладно, - кивнул начальник колонии. – Я вас услышал. Если вы не возражаете, я дам вам небольшой кредит доверия… ровно до того момента, пока со счетов не снимут санкции. А там мы с вами повторно переговорим о смысле вашего бытия.

Игоря вывели, не предложив бутербродов. Видимо, Кадиев намеревался угостить ими Котлова только после того, как тот согласится стать спонсором собственного благополучия.

***

Котлов не думал о будущем – смысла в этом не было никакого. Срок в двенадцать лет казался ему совершенно непреодолимым, лежащим за пределом продолжительности жизни, отпущенной ему Всевышним. Каждый день был похож на предыдущий – поверки, хозяйственные работы, безвкусная пища и конечно, другие осужденные, уровень интеллекта которых у Котлова навевал тоску, потому что нормально пообщаться было практически не с кем.

К нему относились никак. Есть, и хорошо. Нет его – никто и не заметит. Арестантская молодёжь, у которой ещё играл максимализм, и которая лелеяла радость от «единого арестантского уклада» и прикосновения к настоящей «воровской жизни», иногда пыталась насаждать остальным осужденным свои требования, но, конечно, это было далеко не то, что переживали зоны всего лишь двадцать лет назад. Заточки, конечно, были в ходу, но расправ Котлов здесь не видел – причисляющие себя к «масти» скорее имитировали воровскую жизнь, чем жили ей по-настоящему. По-настоящему здесь жил только один человек – начальник колонии, через которого и решались все возникающие вопросы.