Бездна кошмара

43. пррривет

Пройдя расстояние, которого прежде было достаточно, чтобы передо мной засиял выход наружу, я ничего не увидел. Темнота продолжалась.

Я заволновался. Неужели это было другое место? Другая пещера? Нет... Я провёл здесь почти целый месяц и знал все местные сталактиты. В своё время я считал их по ночам и даже придумывал для них забавные названия, чтобы скоротать безмерно долгие ночи, во время которых Пирайя дремала и набиралась сил для наших занятий.

Я прошёл ещё немного дальше и обнаружил то самое место, где пещера выходила на утёс. Тогда же грубые камни у меня под ногами сменились ровной каменной кладкой. Осмотревшись своим необычайно острым зрением, я обнаружил, что нахожусь в подобие рукотворного туннеля.

Туннель уходил вниз. Я стал спускаться и увидел сперва коридор, освещённый факелами, затем — широкий зал, и наконец сверху прямоугольник небесного света.

Зайдя в него, я на секунду ослеп. Когда же мои глаза привыкли, я обнаружил себя на высокой каменной площадке под открытым небом.

Вокруг стояли узорчатые колонны. Посреди площадки находился небольшой бассейн, до краёв наполненный светлом песком. Я посмотрел на него, а затем взглянул себе за спину, на туннель, который вгрызался в гору точно тот гриб, который растёт на пеньке; наконец, став на краю площадки, я стал разглядывать окрестности.

Передо мной протянулся знакомый и в то же время кардинально переменившийся пейзаж. Облака, горные вершины, поддёрнутые голубоватой дымкой, солнце — всё это было неизменно, но снизу, у подножия горной гряды, начинался город. Двухэтажные, трёхэтажные, даже четырёхэтажные строения, вершина античной архитектурной мысли, плотно усеивали горную долину.

Деревянных лачужек осталось совсем немного. Теперь город был почти полностью сделан из камня. Он стал больше. Застройка, пронизанная мощёными дорогами и прерываемая развалинами старых стен, убегала до горизонта, достигала границы отдалённого леса и растворяясь в полях золотистой пшеницы.

Моему острому зрению открывались базарные площади, на которых торговцы с белой, жёлтой и чёрной кожей предлагали свои пёстрые товары; я видел трактиры и постоялые дворцы, битком набитые путниками; я видел жилые кварталы, трущобы, усадьбы и роскошные виллы, которые окружали цветущие сады; я видел женщин, сидевших на каменных ступеньках и кормивших младенцев и, прямо через дорогу, могильные камни; я видел амфитеатры, на которых прямо сейчас давали представление; я видел улицы, по которым струились тысячи людей и лошадей.

Я разглядывал всё это с большим интересом, как вдруг рядом раздался крик. Я опустил голову и увидел процессию из полдюжины девушек на лестнице, которая, виляя, поднималась к моей площадке. Сперва они смотрели на меня широко открытыми глазами; затем упали на колени и прислонились макушками к ступенькам.

Затем одна из них неуверенно приподнялась и, кланяясь и пятясь, повернулась и побежал вниз.

В основании лестницы я заметил просторный серый храм. Это было самое впечатляющее сооружение в пределах города, которое превосходило своими размерами даже белокаменный замок, который стоял на вершине акрополя, там, где раньше находился деревянный дворец.

Я разглядывал храм и сады, расположенные в его пределах, когда снизу зазвучали щебетание. Опустив голову, я увидев, как по лестнице поднимается целый кортеж из дюжины человек.

Спереди шли женщины в белых одеждах, напоминающих тоги. За ними следовали мужчины и тащили широкое медное блюдце, на котором, в лужице крови, лежало сырое мясо.

Возглавляла шествие сгорбленная, маленькая, как будто сжатая в кубик старушка, которая несмотря на всё это была шустрой и бойко отбивала по ступенькам своей деревянной и крепкой как она сама тросточкой.

Я узнал её с первого взгляда. Сам не знаю, как это у меня получилось. У неё было другое лицо, другие повадки, другая одежда... И тем не менее, когда она вскочила на последнюю ступеньку и прищурила на меня свои мутные от времени глаза, я точно знал, что передо мной была Пирайя.

Она повелительно махнула рукой, и мужчины поставили передо мной блюдце с мясом. От запаха крови у меня заурчал желудок. Что ж, не вижу смысла себя сдерживать. Я наклонил голову и слизал всё содержимое тарелки.

Тогда Пирайя направилась к бассейну, наполненному песком. Я проследовал за ней, оставляя на каменной платформе глубокие царапины своими когтями, которые незаметно вытянулись из моих лап во время еды.

Остальные люди в это время стали спускаться по лестнице вниз.

Я и Пирайя расположились возле песчаного бассейна. Я с одной стороны, она — с другой. К этому времени я уже догадался о назначении данного приспособления и уже собирался что-нибудь на нём написать, как вдруг Пирайя открыла свои сморщенные, бледные губы и... Зарычала:

— С возвращением… Рраррх… Крылья… Рар… Света…

Я замешкался. Моё сознание подхватывало некоторые нотки её рыка и обращало их в слова.

— Ты научилась понимать меня, Пирайя? — прорычал мой собственный глубокий голос.

— Рарх… Кх… Отчасти… Годы… Годы… Практика… — ответила она. Я понимающе кивнул, а затем снова растерялся, ибо самое удивительное было не в том, что она меня понимает, а в том, что Я понимаю её. Способность воспринимать речь находилась в голове дракона, внутри которого я находился. Это он понимал Пирайю, а значит был разумным. Но разве это возможно? Во время моего прошлого визита он казался мне обыкновенной безмозглой ящеркой.

Я стал расспрашивать Пирайю, сохраняя при этом немного напыщенный тон, — для поддержания божественной персоны, — и вскоре узнал, что с момента прошлого пробуждения Крыльев Света прошло меньше десяти лет. Ах, что такое «Крылья Света»? Хороший вопрос. Всякому, даже маленькому ребёнку было известно, что у покровителя и божества горного царства Парнас, Великих Крыльев, прародителя железа, были две личины. Что большую часть времени он обладал великой силой, однако иногда в нём пробуждалась, помимо этого, безграничная мудрость. Он был подобен луне, истинное сияние которой проявляется раз в несколько десятков лет. Данная дихотомия даже находила своё отражение в искусстве. Великие крылья изображали как двуглавого ящера, одна голова которого была чёрной, а другая — серебристой. Бог и монстр в одном лице.

Впрочем, даже с его светлой ипостасью общаться разрешалось только жрице священного храма. Последней на протяжении восьмидесяти лет...

— Быррра… я… — сказала Пирайя и прокашлялась старческим кашлем.