Страница 24 из 101
Вон та, слева, почти перед тем местом, где проход резко изгибается и уходит вправо.
Мы осторожно и бесшумно — в шерстяных носках, помните? — двинулись по коридору.
Шаг, еще шаг, еще… нужно дверь уже почти рядом, вот она, руку протяни…
И тут на меня налетает какая-то девчонка, вылетевшая из-за угла, и что-то бормочущая.
— Ааа…п, — ее глаза расширились, при виде меня, размалеванного черными полосами, но я вовремя зажал ей рот, а Настя успел подхватить у самого пола глиняный горшочек, который девчонка с перепугу выронила из рук.
Не раздумывая — кто знает, кто там еще из-за угла может выскочить — я толкнул плечом ближайшую дверь — правую, к сожалению — и затащил служанку внутрь, следом юркнула Настя.
Небольшое помещение, без окон, по краям лавки, на стенах висят какие-то тряпки, пахнет сыростью и еще чем-то знакомым, что я не сразу опознал.
Настя сунула мне в руки горшочек — вот на кой он мне? — заткнула девчонке рот ближайшим полотенцем — а, вот что это за тряпки… — и принялась сноровисто крутить ее с боку на бок, связыва…
А, нет, не связывая. Раздевая.
«Зачем?!» — поинтересовался я мимикой и жестами. Служанка-то в сознании, и, хотя глаза моя ведьмочка ей тоже завязала, но уши-то не затыкала. Та может услышать наши голоса и потом опознать. И все же — зачем ее раздевать.
Настя такой же пантомимой объяснила мне, что…
Блин, нифига не понятно.
«Зачем?».
«Чтобы…» — снова яростные жесты. Чтобы… потом… раздеться самой?! ЧТО?!
«Совсем дурак, что ли?!» — показала Настя, сообразив, что я подумал что-то совершенно не то. Плюнула и принялась расстегивать куртку. Распахнула ее… потом, резко покраснев, запахнула и показала, чтобы я отвернулся и не подглядывал… И на голую служанку тоже не пялился! А чего там пялиться — после настиного заматывания у нее из полотенеченого кокона видны только макушка и пятки.
— Ираидка! — выкрикнули из-за двери. Не той, через которую мы вошли, второй.
Мы замерли.
— Давай быстрее, а то конюхам отдам!
Голос женский, властный, и если служанка не подойдет — а она не подойдет, она сейчас только подползти может, как гусеница — то хозяйка голоса может и отправиться на поиски куда-то запропастившейся Ираидки.
Настя быстро одернула сарафан служанки — а, так вот зачем ей понадобилась ее одежда, разумно… — и показала мне, чтобы я отправился туда и нейтрализовал обладательницу голоса.
И в этот раз я эту пантомиму понял безошибочно.
Только — как?
А, ладно, главное, как говорил Суворов — это быстрота и натиск. Или это поручик Ржевский говорил? А, неважно.
Вперед.
Я, как был, с горшком какой-то приятно пахнущей мази в руках, шагнул вперед, резко раскрыл дверь и…
Бондарь — это мастер, который делает бочки. Однако не бочками едиными живет бондарь, емкостей, который, подобно бочке, изготавливаются из узких дощечек-клепок — достаточно много.
Если клепки сужаются к краям и получившаяся тара обладает выпуклыми боками — это собственно бочка, основная тара на Руси.
Если клепки прямые и тара выходит с прямыми стенками — это кадка.
Если у кадки две противоположные клепки торчат вверх, как уши — это ушат. Если в эти уши продета дужка — это уже ведро. Если ушат больших размеров — то это бадья. А если маленький и ухо только одно, зато длинное — ковш.
Если кадка маленькая — это кадушка. Если совсем маленькая, примерно на литр, с крышкой и ручкой — это жбан.
Если кадка большая, но плоская и сужается кверху — это лохань.
Если большая, плоская и расширяется кверху — это чан.
К чему бы этот экскурс в бондарное дело? Да просто мой мозг, несколько ошарашенный тем, что увидел, невольно попытался идентифицировать увиденную емкость, занимавшую почти всю комнату.
Чан. Это определенно чан.
Здоровенный, метра два, наверное, в поперечнике, высотой чуть выше колена.
Но не чан меня, разумеется, поразил — чанов я не видел! — а его содержимое.
Чан был наполнен горячей водой, исходившей паром, а в воде сидела боярыня Морозова.
Совершенно голая.