Страница 68 из 72
Глава 20
Едва завиднелись окраины, как во мне защемило. Малая родина… Ее не выбирают, как времена. Здесь начиналась моя жизнь — и прошлая, и нынешняя.
Вон — Остров, заросший камышом и бурой травой. Воды Южного Буга обтекают, зализывают его берега. Летом сюда причаливает «катер» — маленький речной трамвайчик, и ребятня ощущает себя Робинзонами. Мальчишки и девчонки визжат от маленького счастья, охотятся за юркими ящерками, что зелеными брызгами тикают по нагретым камням, и мнят себя островитянами, оторванными от Большого мира.
А ниже по течению проглядывают тяжеловесные остовы Третьей мельницы. Помню, как я тикал оттуда на велике, не хуже рептильной мелочи...
Поезд глухо загрохотал, въезжая на мост. За окном кланялись в разные стороны стальные балки-откосины, и разливалась река, отражая ясную лазурь. Пологие берега восходили в степь, а справа, на перепаде высот, отбивала вертикаль телевышка.
Дома и домишки спускались к пляжикам, то песчаным, то заросшим травой. Зелень пока не буйствовала в полную силу, но уже пробивалась из парящей земли. И голые ветки тоже до поры — животворящие соки уже шуруют по согревшимся стволам. Скоро набухнут почки, лопнут, бесстыдно разворачивая клейкую листву, а в мае зашелестят и парки, и сады.
Состав залязгал на повороте, унимая разбег, и подкатил к вокзалу. Жестяной голос диктора оповестил о прибытии на первую платформу, но его было плохо слышно — пассажиры беспокойно галдели в проходе, волоча чемоданы, сумки и детей.
— А папа? Мам, мы папу забыли!
— Не потеряется твой папочка… Шапку надень, не лето.
— Ну, ма-ам…
— Надень, кому сказала!
— Етта… Я тогда сразу в институт. Гляну, как там.
— Давай! А Марта?
— А девушки потом! — хохотнул Ромуальдыч.
Подхватив старую сумку на колесиках, ту самую, что Рита смастерила еще в школе, я выбрался в гулкий тамбур и одолел крутые, дырчатые ступеньки.
Пахнуло дымком, натянуло пропиткой для шпал, а в следующее мгновенье ветер размел вагонный дух, вея тепло и вольно, донося вяжущую травяную горечь.
«Сколько ж лет тебя не заносило сюда, — мелькнуло в голове, — а, столичный житель?»
Хмыкнув, я спустился на крошечную привокзальную площадь, и улица Шевченко раскатилась передо мной, стягиваясь к колоннам Дома Советов. На углу сверкал витринами двухэтажный универмаг, а справа, рядом с книжным, там, где раньше терялся кинотеатр им. Луначарского, глыбился угловатый стеклянный куб «Универсама» — самого настоящего советского супермаркета. До «Ленты» или «Ашана» ему далеко, но магазин-то «на вырост».
Дисциплинированно перейдя улицу Революции по «зебре», я зашагал к площади Ленина, вспоминая, до чего ж было обидно в «нулевые», когда местные и заезжие бандерлоги загадили мой родной город, малюя урны, ограды, столбы в жовто-блакитные тона. А ныне над куполом впереди, куда сходится перспектива, реет красный стяг. И будет реять!
Уж мы с Ромуальдычем, с Ивановым «и другими официальными лицами», товарищами и друзьями, позаботимся, чтобы ни одна светлоликая сволочь не спустила флаг Страны Советов!
Смущенно хмыкая от патриотического порыва, я пересек площадь. И здесь всё, как всегда. Вон молочный магазин, где мы с Инкой лопали мороженое. А вон гостиница «Первомайск» — и коробчатый «Икарус» с размашистым трафаретом «Турист» на красном боку. По ступеням кинотеатра «Октябрь» прыгает малышня, отпущенная на детский сеанс.
«Никуда я сегодня не пойду, ни на какую работу, — думал я, щурясь на солнце. — Гулять буду «по местам боевой и трудовой славы» и предаваться воспоминаниям! А вечером закачу пир — сварю пельменей…»
Миновав сквер Победы с могучими елями, я вышел на улицу Ленина. Да-а… Изменился силуэтец — по левой стороне, от самого парка и до техникума выстроились три белых высотки в двенадцать этажей. Сущие небоскребы для райцентра. Мне — в самый дальний…
…Тесноватый лифт вознес меня на последний этаж. Ключи, выданные еще в Москве, обнаружились почему-то в боковом кармашке сумки с вышитым, слегка потрепанным брендом — «Искра».
Четыре оборота — и дверь впустила нового жильца. Прихожая… нормальная прихожая, хоть танцуй. А в огромный, до потолка, шкаф-купе можно квартирантов заселять. И кухня большая… Ого! И гарнитур есть?
«Отли-ичненько…» — я пошлепал ладонью по новенькой плите «Лысьва», по керамическому черному квадрату. Отворил чмокнувшую дверцу встроенного холодильника «Бирюса» — сияющая пустота… Ничего, наполним.
Побродив по комнатам, выбрался на лоджию.
— Красота-то какая… Лепота!
Вид и вправду замечательный. Внизу, на окраине парка, пошевеливали плетьми ветвей плакучие ивы. В сторонке шумела водопадом плотина ГЭС, а дальше открывался разлив реки и зеленистое раздолье. На том берегу кончался Богополь, и крайние домишки боязливо выглядывали из вишневых садочков.
«Буду выходить сюда вечерком, — сощурился я, смакуя пейзаж, — и любоваться закатом… И лопать вареники с вишней. И пирожки с тыквой. И кныши с луком-яйцом, и…»
Уловив сигналы голодного организма, я бодро задудел, принимая новую жизнь. Сунул в карман авоську, и шагнул за порог, досадуя на свою житейскую несостоятельность. Чего было не зайти в «Универсам» по дороге? Или в гастроном на углу? А, балда?
— Дурная голова ногам покоя не дает, — сказал я себе в назидание, и вызвал лифт.
Отпустив старенького Бордена, Вакарчук сам встретил гостя — молодого мужчину лет тридцати пяти, с ребячьими пухлыми щеками. Тот растерянно оглядывал холл, не зная, куда ему пристроить меховую куртку.
— Хэллоу, мистер Уиллет! — нацепив голливудскую улыбку, Степан спустился с лестницы.
Растерянное выражение на лице гостя сменилось испугом.
— Вообще-то, я Дитишем, — промямлил он, нервно сминая куртку, — Фримен Дитишем. Вы, наверное, с кем-то меня путаете, мистер Уортхолл…
— Нет, Фри, не путаю, — усмехнулся Вакарчук. — Только вы не бойтесь — в этом доме вам ничего не грозит, а всё сказанное останется строго между нами. Ваш отец правильно поступил, что «зашифровал» вас и удалил от себя…
— Что же в этом хорошего? — тонкие губы Фримена исказились в горькой усмешке.
Степан пожал плечами.
— Вы, насколько я понимаю, ни в чем не нуждались, хотя и не вели разгульную жизнь, как прочие мажоры. Ходили в приличную школу, окончили Гарвард…
— Но я ни разу не видел своего отца! — с надрывом воскликнул Уиллет. — Понимаете? Ни разу!