Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 57 из 72

Глава 17

Вторник, 29 января. День

Москва, Большая Колхозная площадь

По своему статусу, Иванов мог вполне разъезжать на «Чайке», однако продолжал пользоваться обычной черной «Волгой» — тут скромность сливалась с первой заповедью разведчика — не выделяться.

Машина подлетела к колоннаде «Склифа», и мягко притормозила — генерал-лейтенант кивнул водителю, резво покидая салон. Дежурный уже спешил навстречу, небрежно накинув белый халат на черный костюм.

— Раненый, вроде как, на поправку пошел, товарищ генерал-лейтенант, — бойко доложил он. — Покормили с ложечки!

— Это хорошо, — бросил Иванов, на ходу принимая отглаженный, еще пахнущий горячим утюгом халат из ручек подбежавшей медсестрички. Влезая в рукава, он пропыхтел: — Чужие не мелькали?

— Даже близко не показывались!

Хлопнув по плечу офицера в штатском, рвавшегося вскочить со стула, Борис Семенович толкнул дверь в маленькую палату и осторожно переступил порог.

Белым-бело… Стены, потолок, оконная рама, тумбочка, простыни — всё отдавало молочной кипенью. У единственной койки заняла стул хорошенькая девушка, затянутая в халатик всё того же, стерильно-снежного цвета.

Поникшие плечи выдавали в ней давнюю усталость, а покрасневшие глаза — горький плач и бессонную ночь.

— Сидите, Леночка, сидите, — вытянул Иванов руку, осаживая порыв. — Я тут, с краешку…

Присев на скрипнувшую кровать, он оглядел лицо лежачего, покряхтывавшего на одному боку — спина горбилась кучей бинтов и тампонов.

«Мать моя… До чего ж похож!» — мелькнуло в голове.

— Как вы? — сам собой вырвался вопрос, сколь обязательный, столь и бессмысленный.

— Жив, — криво усмехнулся Мишин дубль.

— Ну, и то хлеб, — генлейт зеркально отразил усмешку.

— Спасибо младшенькому, — изогнул губы пациент. Метнул взгляд на посетителя, и пояснил: — Я так… м-м… Мишку называю, потому как момент нападения Клегга с Чангом пережил дважды, а это лишние пять минут.

— Понятно… А за что спасибо?

— Миша ругал его, заставлял бронежилет носить, — подрагивавшим голосом ответила Лена.

— Ну, да… — вытолкнул «старшенький». — Не то лежал бы не здесь, а в морге.

Глаза Браиловой моментально набухли слезами. Ее узкая ладонь огладила грудь раненого, скользя по одеялу, и мужская пятерня накрыла ее, словно извиняясь.

— Правильные мысли, — заворчал Иванов. — Вам просто не повезло — стреляли мощными патронами, и весьма умело — оба попадания накроешь юбилейным рублем. Первая пуля не пробила нательную броню, но создала зону ослабления, и вторая вошла в тело…

— Ух, и больно было… — бледно улыбнулся двойник Гарина. — Я уж думал — всё, хана миокарду… — он поморщился. — До чего ж охота на спину лечь!

— Тебе нельзя! — всполошилась Лена.

— Да знаю…

— Потерпи еще чуть-чуть…

— Терплю… Ох…

— «Младшенького» предупредили? — усмехнулся генерал-лейтенант.

— Так точно! — браво отрапортовала Браилова. — Он сюда рвался, но вы же сказали…

— Да, — резко кивнул Иванов. — Нельзя, чтобы их обоих видели вместе.

— Да понятно… — пропыхтел «старшенький». — Поймали эту… киллершу?

— Поймаем, — насупился генлейт, и глянул исподлобья на Лену. — Спасибо за фоторобот, описали идеально.

— Да я эту морду на всю жизнь запомнила! — выцедила девушка.

Поправив очки, Борис Семенович достал из кармана пиджака фотографию Хелены фон Ливен.

— Она?





— Она, она! — заерзала Браилова. — А кто…

— Секрет, — буркнул Иванов, бережно пряча снимок.

Среда, 30 января. Утро

Москва, улица Новокузнецкая

Квартира в «ломаном» доме пустовала полгода — хозяин остался на зимовку в Антарктиде — и Елена чувствовала себя в безопасности. Вернее, так ей чудилось еще вчера.

Бросив «Жигули» в дальнем переулке, фон Ливен «забилась в нору, чтобы зализать раны». Вот тут-то и начались неприятности.

Пуля, выпущенная «валькирией», угодила в левую руку — сволочной комочек стали не задел кость, пройдя мякоть навылет. Но, похоже, занес заразу.

Рыча, кусая губы, Елена очистила рану от волокон блузки, промыла, даже спиртом плеснула, чуть не задохнувшись под массой впечатлений, но боль не унималась.

К утру плечо опухло, налилось зловещей краснотой. Фон Ливен разрывалась надвое — струсившая душа звала сдаться врачам, а холодный разум держал слабую плоть в узде.

Морщась, страшась, Елена прошаркала в скудно обставленный «зал». Время связи.

— Алло, — буркнула она, дозвонившись. — Это мастерская по ремонту обуви?

Пароль приняли сразу.

— А что у вас случилось? — отозвался металлический голос. — Подошва отклеилась?

— Нет, каблук сломался на сапоге. И еще «молния» заедает.

— Приносите! — с облегчением выдохнул радиофон. — Починим!

Фон Ливен поморщилась, отбрасывая радик на диван, бугристый из-за деформированных пружин.

«Всё, мавр сделал свое дело» — выдавила Елена улыбку.

Доломала-таки «каблучок»… Дуплетом в сердце. А что в спину… Так это пусть мужественные и тупые мачо устраивают дуэли лицом к лицу, а женщине подлый удар простителен. И почему бы не счесть его за коварство?

Задание она выполнила. А «молния»… Это уже вторая фаза операции «Черный свет». С нее достаточно и первой!

Боль в руке резанула, раздувая подернувшиеся пеплом страхи.

Фон Ливен застонала, протяжно и глухо. Стон возвысился до тихого поскуливания, и оборвался слезами.

Тот же день, позже

Москва, улица Строителей

Меня, что уж там скрывать, покоробил Ленкин отказ. Нет, я разумел, конечно, что запреты Иванова лучше не обсуждать, но все равно… Неприятно как-то.

Дубль, тот вообще пару слов вытолкнул — забери, мол, «Ижа». И еще сильнее разозлил. Опять-таки, всё я понимал — и понимаю! Именно, что всё! Знаю же прекрасно, до чего трудно исцелять самого себя. Тем более что рана на спине — туда только йог дотянется!

Сердито сопя, доехал до дому, и оставил «Ижика» на обычном месте. Всё, как всегда, только меня стало двое…

Или так выражаться безграмотно? А как? Я будто виноват, что никому не доводилось раздваиваться!

Захлопнув деревянные дверцы лифта, вознесся на шестой.

На пороге квартиры, растопырив измаранные в муке пальцы, стояла Рита.

— А почему ты так рано? — спросили мы дуэтом, и рассмеялись.

Мне сразу полегчало, и я пошел обнимать свою ненаглядную.

— Осторожно! — пискнула девушка, попадая в мои руки. — Измажешься…

— Пустяки, дело житейское!