Страница 46 из 72
Пиньон тихонько вздохнул, осторожно откидываясь на вогнутый бетон, и пригорюнился. Да, он просто лопался от гордости, когда цэрэушник записал его в команду «суперагентов», только это ведь сплошная видимость. Ну, а что в нем такого особенного?
Ну, отслужил в 11-й воздушно-десантной. Уж что-что, а с парашютом сигать он любил чуть ли не со школы. Ну, позвали в Мон-де-Морсан, в хваленый эскадрон парашютистов мобильной жандармерии. В Чаде прыгал, в Ливане — наводили там порядки. И что такого? Ну да, чем-то он понравился лейтенанту Кристиану Пруто, и тот взял молодого десантника к себе, в группу быстрого реагирования, тоже жандармскую. Вот и всё! И что в этом суперского?
А сможет он убить того же Чака? Куда там… Индеец коварен и очень быстр. Пока ты будешь замахиваться, он тебя выпотрошит — не меняя скучающего выражения на красной морде.
Мануэль… С виду рубаха-парень, душа компании… Так и замочит, не думая и продолжая шутить. Рассказывают, что за Фуэнтесом однажды рейнджеры погнались, и тут на него здоровая змея кинулась, гремучая! А он хватает ее, кричит: «Привет чертям в аду!» — и швыряет в техасца! И всё, конец погоне — рейнджеры в другую сторону кинулись, спасать своего, пока яд не доконал…
Мензис… Да ну его! Глядишь в холодные синие глаза — и у самого всё в животе смерзается. Да и полукровка Чанг не лучше. Пырнет пальцем — и готово. Или грудину проломит голой рукой, чтобы сердце вырвать…
Вот они — да, суперагенты, не прибавить, не убавить. Люди-чудовища, как оборотни из сказок. И он рядом, как Красная Шапочка в компании Серых Волков…
Вздрогнув, Пиньон напрягся, смахивая горестные, стыдные мысли. Кажется, машина… Да, она! И движется от объекта.
На посту дизель унял обороты, и заглох. Голоса прорезались яснее.
— Сколько вас? — спросил кто-то строгий. Наверное, тот самый офицер.
— Пятеро, товарищ капитан! — весело откликнулся молодой баритон.
— Как пятеро? — неприятно удивился капитан. — А охранять кто будет?
— Да скоро уже! В субботу сменимся!
— Ну, вы, блин, даете… Ладно… Пропустить!
Мотор завелся с пол-оборота, и грузовик, низко урча на первой передаче, покатил к селу.
«А если это шанс?» — подумал Франсуа, суетливо потерев ладони. Перчатки издали змеиный шорох, обсыпая намерзшие льдинки.
До советской столицы автобус добрался часа за два. Стемнело, но в подземных палатах метро сияли люстры, и было людно. Москвичи торопились с работы домой, а, может, и с учебы. Вон, как та студенточка…
Пиньон вышел на станции «Новые Черемушки». В квартиру, где засел Клегг и Кампана с Чангом, он заглядывал всего разок, но адрес запомнил. Во-он тот дом, не старая еще высотка. Квартира двадцать пять.
Дверь открыл Джерри. Удивился, но не подал виду, продолжая энергично молоть челюстями.
— Ты один? — вымолвил он с набитым ртом.
— Один.
— Проходи на кухню.
В тесной пародии на столовую громоздилась простенькая мебель и старая, замызганная плита. На одной конфорке круглится эмалированная кастрюля с неряшливым трафаретом на боку, рядом пластается сковорода, черная от многолетнего нагара.
Жослен Кампана, навалившись грудью на стол, усердно хлебал суп-пюре, не обращая внимания на позднего гостя, а Мензис, куривший в форточку, оборотился и сузил глаза. Глянул, будто ледяными лезвиями полоснул.
— Случилось чего?
— Н-не совсем, — замялся Франсуа, деревенея. — Мы сегодня наблюдали за подходами к объекту, и… я нарушил приказ Чака — подполз ближе к дороге, чтобы послушать, о чем говорят постовые. А там как раз грузовик остановился, вез пятерых охранников с объекта. Дежурный офицер удивился даже, что те всей толпой уезжают. Спрашивает, кому теперь сторожить-то, а охранники ему: «Не волнуйтесь, в субботу смена!» Ну, я быстро вернулся, переоделся — и сюда. Чака не было, а Мануэлю я сказал, что навещу одну местную девчонку…
— Ага-а… — докурив, Клегг сноровисто погасил окурок, воткнув его в цветочный горшок. — Сюда, значит… А своим почему не доложился?
— Не доверяю я им! — экспрессивно выпалил Пиньон.
— Я тоже! — хохотнул Жослен, подавился супом, и закашлялся.
Бесшумно, словно тень, приблизился Чанг, спиной опираясь о старенький, пузатый холодильник.
— А ведь Чарли специально звонил вчера, — негромко проговорил он. — И усиленно рекомендовал выступить именно вечером в субботу…
— Ага! — фыркнул Кампана. — Когда там вся гвардия соберется!
— Ни фига! — яростно ощерился Мензис. — Выдвигаемся завтра! И не вечером, а с утра! Какой там груз кантуют, Жожо?
— М-м… — задумался тот. — Щас, вспомню… Детекторы? Нет, по графику это на пятницу… А-а! Завтра два модуля повезут — «камеру лабораторную со встроенными манипуляторами» и «отсек технический с распредустройствами». Здоровенные, такие, дуры!
— Гуд! — зловеще осклабился Клегг. — Франсуа, ты с нами?
— Да! — выдохнул Пиньон. В этот момент он почувствовал себя суперагентом. Наполовину, как минимум. Ну, или хотя бы на четверть…
Склад, в недра которого, урча, заехал бортовой «КамАЗ», принадлежал Минобороны, и попадали сюда строго по пропускам. Однако Мензис нашел кратчайший путь к сердцу ветерана ВОХР — тугая пачка пятирублевых купюр убаюкала бдительного стража. За такие-то деньжищи он, как мудрые обезьянки сан-дзару, готов был ничего не видеть, ничего не слышать и молчать, как партизан.
В длинный кузов камеру с техотсеком опустили кран-балкой — плавненько, осторожненько, перекладывая скрипучим пенопластом. Освободив стропы, Мензис хрипло крикнул: «Вирай помалу!» — в ушанке, в ватнике, он сливался с хрестоматийным образом грузчика. Даже изжеванная «Беломорина» висела в уголку рта.
— Значит, так, — негромко вымолвил он. — Чертежи установки лежат в сейфах, причем, в трех экземплярах — в Особом отделе, в лаборатории и в кабинете директора. Ближе всего и проще всего вскрыть сейф в лаборатории — пластиду у нас с избытком. По утрам там ускоритель работает. Если верить «Сенсею», шуму от него столько, что маленький взрывчик никого не всполошит…
— Ой, не верю я в эти экземпляры… — скептически скривился Жослен. — У русских такие бумаги только в первом отделе хранятся.
— Разберемся! — отрезал Мензис. — Да и, вообще, «Си-четыре» — это на крайний случай. Будем надеяться, что «яйцеголовые» проявят благоразумие…
Франсуа, замерев, созерцал, как в кривящемся рту Клегга болтается папироса.