Страница 8 из 35
– А умеешь ли ты управлять кораблем? – засомневалась она. – Об этом мы сегодня не говорили.
– Да, но немного. Кое-что подсмотрел сам, что-то узнал от людей – у меня время от времени бывали друзья среди них, помнишь? Но мы сможем научиться. Ничего опасного нам не грозит – море просторно. Да и торопиться нам некуда. Потому что у нас будет свой остров. Мы сможем по очереди отдыхать на нем, поэтому нам потребуется меньше пищи и мы сумеем поддержать силы охотой. К тому же, в отличие от людей, нам не нужен запас пресной воды, а путь в море нам отыскать куда проще, чем им. Простая уверенность, что впереди нас ждет земля, к которой мы стремимся, а не просто изрытый волнами берег какого-то неизвестного залива, – одно это станет тем отличием, что спасет нас.
Его взгляд поднялся от песка к мерцанию заката над западным горизонтом.
– Не знаю, жалеть мне сыновей Адама или же завидовать им, – негромко произнес он. – Не знаю.
Мейива взяла его за руку.
– Тебя как-то странно влечет к ним, – сказала она.
Ванимен кивнул:
– Да, и с годами все больше и больше. Я никому об этом не говорил, потому что кто сможет понять меня? И все же я чувствую… не знаю… что Творение создало нечто большее, чем нас – игривых и блистающих. И не важно, что у людей есть бессмертные души. Мы всегда считали это слишком низкой ценой за жизнь на берегу. Но хотел бы я знать, – его свободная ладонь сжалась, лицо нахмурилось, – что они имеют в этой жизни, здесь и сейчас, среди всей своей нищеты? Что мелькает в их краткой жизни такого, чего нам никогда не дано увидеть?
Порт Ставангер на юге Норвегии дремал под ущербной луной. Ее свет изломанным мостиком пересекал фьорд, в котором холмиками темнели островки, серебрил черепицу крыш, смягчал камни кафедрального собора и оживал в его окнах и превращал улицы под навесами домов в ущелья чернильного мрака. Касался он и носовых фигур и мачт стоящих у причала кораблей…
На одном из них, возле кормовой надстройки, свет свечи пробивался сквозь тонкую роговую пластинку, заменявшую в фонаре стекло. Корабль приплыл из ганзейского города Данцига: одномачтовый как шлюп, но длиннее и шире – такие недавно появившиеся корабли прозвали корытами. При свете дня наблюдатель бы увидел, что его обшитый внакрой[2] корпус кирпично-красного цвета, с белым и желтым ободком.
Бесшумно подплывающих морских людей выдавала только подсвеченная луной рябь на воде. Они не испытывали ни холода, ни страха – охотники вышли на охоту.
Ванимен вел их к цели. Через высокий борт он перебраться бы не смог, но еще ранним вечером он вышел на берег и украл все необходимое. Подброшенный крюк уцепился за борт, с него свисала веревочная лестница. Ванимен полез наверх.
Но как ни тихи были его движения, слабый шум все же достиг ушей вахтенного. (Экипаж давно уже проводил время в тавернах и харчевнях на берегу.) Моряк спустился с кормовой надстройки, держа пику и фонарь. Его свет тускло блеснул на стали, высветил седые пряди в бороде – моряк оказался далеко не юноша, грузный и неповоротливый.
– Кто идет? – крикнул он по-немецки, но, увидев фигуру, шагнувшую к нему из темноты, взвыл от ужаса: – О, Иисус, спаси меня! Спаси, спаси…
Ванимен не мог позволить ему разбудить весь порт. Сорвав висящий через плечо трезубец, он до упора всадил его в живот моряка, пронзив печень. Хлынула кровь. Моряк рухнул на палубу, корчась от боли.
– Иоганна, Петер, Мария, Фридрих… – прохрипел он. Имена жены и детей? Отыскав глазами Ванимена, он приподнял руку. – Да проклянет тебя за это Господь, – услышал Ванимен. – Святой Михаил, тезка мой, ангел-воин, отомсти…
Ванимен вонзил зубец в глаз – прямо в мозг, – моряк стих. По лесенке на палубу торопливо лезли морские люди. На слова моряка они не обратили внимания – кроме царя никто из них не знал немецкого. Ванимен постоял немного, скорбя о содеянном, потом столкнул труп за борт и начал командовать на корабле.
Задача оказалась не из легких, потому что моряки из его соплеменников получились никудышные. Их неуклюжие действия и топот наверняка достигли чьих-то ушей на берегу, и все были готовы сражаться, если возникнет необходимость. Но никто из людей на корабль не явился. Простой горожанин вряд ли поступил бы мудро, отправившись выяснять причину услышанного в ночи шума, а если по Скавангеру и ходила бюргерская стража, они, несомненно, решили, что ничего особенного не произошло – так, просто пьяная драка.
Причальные канаты упали в воду. Распущенный парус подхватил вечерний бриз, ради которого Ванимен отложил захват корабля на столь поздний час. Чтобы направлять корабль, глазам морских людей хватало и тусклого света луны. Посудина медленно двинулась в глубь залива. Когда корабль проплывал мимо острова, на борт стали подниматься женщины и дети.
К рассвету норвежский берег остался далеко за кормой.
6
Ингеборг, дочь Хьялмара, была женщиной из Элса лет тридцати. Она рано осиротела и вышла замуж за первого же из младших сыновей, пожелавших ее. Когда же оказалось, что она бесплодна, а муж ее утонул в море вместе с лодкой, оставив ее ни с чем, никто из прочих мужчин не захотел сделать ей предложение. Прихожане заботились о деревенских нищих, обязывая их работать по году у любого, согласного взять их себе. Такие хозяева прекрасно знали, как надо заставлять отрабатывать потраченные деньги, не тратясь чрезмерно на еду или одежду для своих подопечных. Вместо этого Ингеборг уговорила Реда Йенса взять ее на корабль во время ловли сельди. Она выполняла в палаточном лагере рыбаков ту работу, какую умела, и вернулась в деревню с несколькими шиллингами. С тех пор она проделывала это путешествие каждый год, а в прочее время оставалась дома, лишь по рыночным дням ходила по лесной дороге в Хадсунд.
Отец Кнуд молил ее не вести такую жизнь. «А ты можешь найти мне работу получше?» – смеялась она в ответ. Ему пришлось отлучить ее если не от мессы, то от общины; она редко ходила в церковь с тех пор, как женщины повадились шипеть ей вслед на улицах и швырять в нее рыбьи головы и кости. Мужчины же, проще глядящие на жизнь, согласились с тем, что ей нельзя позволять жить в деревне – лишь бы успокоить языки своих жен.
Она построила себе хижину на берегу в миле к северу от Элса. Время от времени к ней захаживали многие молодые холостяки из деревни, моряки с пристававших к берегу кораблей, редкие странствующие торговцы, а с темнотой – и некоторые мужья. Если у них не оказывалось медяков, она соглашалась брать плату и натурой, отчего получила прозвище Ингеборг-Треска. В прочее время она оставалась одна и часто бродила далеко вдоль берега или по лесам. Бродяг она не опасалась – вряд ли им пришло бы в голову ее убивать, а о чем еще волноваться? – зато побаивалась троллей.
Зимним вечером лет пять тому назад Тауно, только начинавший тогда изучать жизнь на берегу, постучал в ее дверь. Когда она его впустила, он объяснил ей, кто он такой. Он наблюдал издалека за ее хижиной и видел мужчин, заходивших в нее крадучись, зато выходивших обратно с чванливым видом. Тауно сказал, что старается узнать обычаи народа его покойной матери – не могла бы она рассказать ему, в чем тут дело? Кончилось все тем, что он провел у нее ночь, и с тех пор поступал так много раз. Она отличалась от русалок – и сердце, и тело у нее были теплее, а ремесло ее ничего не значило для Тауно, чьи морские приятели ничего не знали как о браке, так и о прочих таинствах. Он многое смог у нее узнать и многое рассказал ей, когда они лежали под одеялом, тесно прижавшись друг к другу. Он любил ее за доброту, упорство и грустноватую веселость.
Она никогда не брала с него платы, соглашаясь лишь на редкие подарки.
– Я никогда не думала плохо обо всех мужчинах, – сказала она. – О некоторых – да, вроде грубого старого скряги Кристоффера, в чьи руки я бы попала, не избери я другую жизнь. Как увижу его, вышагивающего с ухмылочкой по улице, так сразу мурашки по коже. – Она сплюнула на глиняный пол и вздохнула. – Хотя у него есть монеты… Нет, в общем-то, эти мужики с колючими бородами не так плохи, а иногда меня радует и какой-нибудь парень. – Она взъерошила ему волосы. – Но ты, Тауно, несомненно даешь мне больше, чем они. Неужели ты не понимаешь, что я была бы неправа, беря с тебя плату?
2
Обшитый внакрой – морской термин, означающий, что доски обшивки перекрываются, подобно черепице. Существует также обшивка вгладь, когда доски плотно прилегают друг к другу ребрами, как паркет или дощатый пол. (Здесь и далее примеч. перев.)