Деррида

Понятно – и наше положение подтвердится в дальнейшем, – что, если мы работаем с примерами «пробела» или «складки», это не случайно. Причина одновременно и в их особом действии в тексте Малларме, и, главное, в том, что они систематически признавались современной критикой в качестве тем. Итак, если мы сможем понять, что «пробелом» или «складкой» нельзя овладеть в качестве темы или смысла, если именно в складке или пустом месте некоего гимена повторно отмечается текстуальность текста, мы наметим основные пределы тематической критики[530].

По Деррида, пробел указывает на многообразие пробелов, которые появляются в тексте, «плюс место письма… в котором производится эта тотальность». Но нет речи о том, чтобы сделать из белизны страницы «фундаментальное означаемое или означающее серии… Этот „последний“ пробел (который также и „первый“ пробел) не существует ни до, ни после серии»[531]. Ничто не может, да и не должно останавливать игру скольжений и отклонений, составляющих само сердце письма. Герменевтическое понятие «полисемия» Деррида хочет заменить понятием «диссеминация». Здесь он начинает применять новый способ чтения, наиболее радикальным применением которого станет через пять лет Glas.

Знаковым событием совсем иного толка становится отставка генерала де Голля весной 1969 года. После кризиса прошлого года он хотел восстановить свою личную легитимность. Региональная реформа выступает предлогом для организации референдума. 27 апреля большинство избирателей дают отрицательный ответ. Выполняя свои прежние обещания, де Голль уходит в отставку уже на следующий день. Через несколько недель Жорж Помпиду, его бывший премьер-министр, избирается президентом республики.

Хотя Деррида всегда был левым, он не разделяет ярого антиголлизма многих своих современников. В интервью с Францем-Оливье Жисбером он даже назовет генерала де Голля единственным политиком, которым он по-настоящему восхищался, если не считать Нельсона Манделы. «Даже когда я был в 1960-х годах антиголлистом, меня притягивал этот человек, который умел все сочетать со всем – интуицию и расчет, идеализм и эмпиризм. Ловкий и хитрый, как все хорошие политики, он превосходил их всех своими значимыми идеями, своими риторическими находками и театральными представлениями на пресс-конференциях»[532]. По этому вопросу Деррида – полная противоположность Морису Бланшо, который питал к де Голлю неослабевающее ядовитое презрение. Через несколько дней после отставки генерала Бланшо пишет Деррида: «Признаюсь, что на какое-то мгновение я был удивлен, насколько легче теперь дышится, и, проснувшись ночью, спросил себя: „В чем дело? Почему не так давит? Ах да, больше нет де Голля“»[533].

На улице Ульм еще больше отставки генерала умы взбудоражит другой уход – Жака Лакана. С 1964 года каждую среду незадолго до полудня тротуары на улице Ульм заполняют дорогие машины и красивые женщины. Лакан приезжает на своем двухместном «Мерседесе 300 SL» и проходит в аудиторию Дюсанн, переполненную толпой, собирающейся на его семинар. Здесь курят, тем более что и сам мэтр не лишает себя этого удовольствия; дым настолько густой, что проникает через потолок на верхний этаж, на что постоянно жалуются. С точки зрения директора Школы, Лакан – это просто модный лектор, который не может не быть источником беспорядка. Уже довольно давно он ищет предлог, чтобы от него избавиться. Доминик Лекур вспоминает: «Однажды утром в 1969 году Робер Фласельер вызвал меня в свой кабинет, что было довольно необычно, и сказал мне: „Месье Лекур, вы философ, я видел, что вы были на лекции Лакана по истине, и я хотел бы знать, что вы об этом думаете… По-вашему, это серьезно? Я лично считаю, что все эти истории про фаллос – это просто непристойно… Я спрашиваю вас, потому что Деррида и Альтюссер говорят мне, что это серьезно“. Сцена была, в общем, в стиле „Короля Убю“. Я попробовал порассуждать, не понимая, что он уже решил его выгнать. Фласельер считал, что все эти светские развлечения и провокации не имеют ничего общего с задачами школы. Но когда он захотел перейти к действиям и выставить Лакана за дверь, это привело к серьезным волнениям»[534].

26 июня 1969 года Лакан обнародует письмо об увольнении, посланное ему «Флатулансьером»[535], и снова чувствует себя изгнанником. Вскоре после конца лекции многие верные ему слушатели, в том числе художник Жан-Жак Лебель, Филипп Соллерс, Юлия Кристева и Антуанет Фук (видная фигура французского феминизма) оккупируют кабинет директора. Ситуация быстро накаляется: Филипп Кастеллен, который уже руководил фрондой против Жана Бофре прошлой осенью, курит сигары Фласельера, а потом дает ему пощечину[536]. Соллерс удовлетворяется тем, что забирает стопку бумаги с официальными штампами, которой потом будет несколько месяцев пользоваться. Вся эта история, однако, далеко не анекдот. «Проблема Лакана способствовала моему отдалению от Деррида, – признает Соллерс. – Как и Альтюссер, он во многих отношениях оставался человеком правил. И тот, и другой переносили Лакана лишь с большим трудом, хотя в это время он был страшно одинок: его оставили дочь Жюдит и зять. Именно в этот момент я начал с ним сближаться»[537].

На улице Ульм долгое время большинство составляли маоисты, во всяком случае среди философов. Как вспоминает об этом Доминик Домбр, который поступил в Школу в 1967 году, «мне хватило года, чтобы перейти от Поля Рикера к Мао Цзэдуну, а потом к работе на заводе, как и было принято». К счастью для Деррида, в конце 1960-х годов в Высшую нормальную школу поступает несколько студентов, больше склонных к хайдеггерианству, – Эммануэль Мартино, Жан-Люк Марион, Реми Браг, Ален Рено, Жан-Франсуа Куртин…

Что касается Бернара-Анри Леви, он поступает в 1968 году. В книге «Комедия» он в красках рассказывает о своей первой встрече с Деррида:

Начался учебный год. Мэтр каждого принимает лично в своем кабинете на улице Ульм, о чем все мы, студенты нового набора, всегда мечтали. Вот он. Из крови и плоти. Моложе, чем я думал. И любезнее. Почти дружелюбный. Как так? Этот философ, этот гигант, этот безжалостный деконструктор, этот таинственный писатель, о котором я и подумать не мог, что у него имеется некое представление о столь тривиальных вопросах, как «план сочинения», «тема доклада», «программа лиценциата» или «агрегации», – это и правда он, великий герой, попутчик Tel Quel, художник, который вот так, запросто тратит время на то, чтобы принять новых студентов, и говорит с ними на том же языке, что и все остальные профессора Школы? Да, это он. Просто плакать хочется, настолько это он. Я не могу вымолвить ни слова, так изумлен. «Кто вы? Чем занимаетесь? Вы германист? Занимаетесь античностью? Кантианец или ницшеанец? Диалектик в стиле Гегеля или, быть может, Платона? Короче, какая идея? Понятие?»[538].

Бернар-Анри Леви настолько смущен тем, что наконец оказался лицом к лицу с мэтром, все книги которого он прочел, что не находит ничего лучшего, как представиться другом Бенести, кузена Деррида, процветающего фармацевта из Нёйи, у которого он покупает амфетамины. Ссылка на этого кузена, который считает Жаки позором для семьи, пусть он даже и «спец» в своей области, тут же охлаждает разговор, чем и заканчивается первая встреча. «Спутать фармацию Платона с таковой Бенести» – это «непростительный ляп», ошибка, которая, по мысли Леви, навсегда испортила его отношения с Деррида.

530

Деррида Ж. Двойной сеанс // Диссеминация. С. 305.

531

Там же. С. 314–315.

532

http://www.lepoint.fr/actualites-litterature/2007-01-17/philosophie-ce-quedi-sait-derrida/i 038/0/31857.

533

Письмо Мориса Бланшо Деррида, 13 мая 1969 г.

534

Интервью с Домиником Лекуром.

535

«Flatulencière», от «flatulence» – «вздутие живота», «метеоризм». – Примеч. пер.

536

Интервью с Домиником Домбром.

537

Интервью с Филиппом Соллерсом. Более подробную информацию см. в: Forest P. Histoire de Tel Quel. P. 361–363, a также в: Dosse F. Histoire de la psychanalyse en France, II. P. 542–543.

538

Lévy В.-H. Comédie. R: Le Livre de poche, 2,000. P. 13–14.