Деррида

Я не буду пытаться представить в этой книге введение в философию Жака Деррида и еще меньше – новую интерпретацию его творчества, размах и богатство которого будут еще долго бросать вызов комментаторам. Но я хотел бы предложить биографию, которая о мысли рассказывала бы по крайней мере не меньше, чем о человеке. Поэтому особое внимание я буду уделять прочтениям и влияниям, генезису основных работ, сложностям с их рецепцией, сражениям, которые вел Деррида, и институтам, которые он основал. Но в то же время это не будет интеллектуальная биография. Такой формат многим меня раздражает, в частности теми пропусками, которые она предполагает: получается, надо исключить детство, семью, любовь, материальную жизнь. Да и самому Деррида, как он объясняет в интервью, данном Маурицио Феррарису, «выражение „интеллектуальная биография“», а еще больше – через столетие после появления психоанализа – выражение «сознательная интеллектуальная жизнь» казались в высшей степени проблематичными. Точно такой же нечеткой и неопределенной ему представлялась граница между публичной и частной жизнью:

В определенный момент жизни и деятельности публичного человека, того, кого в соответствии с путаными критериями называют публичным человеком, любой частный архив, если только предположить, что это вообще не противоречие в определении, должен стать архивом публичным, раз он вообще не сожжен на месте (и еще при условии, что если он сожжен, то не тянет за собой след говорящего и жгучего пепла определенных симптомов, которые сами доступны для архивации за счет публичной интерпретации или слухов)[7].

Итак, в данной биографии я не хотел себе ничего запрещать. Написать о жизни Жака Деррида – значит рассказать историю маленького алжирского еврея, исключенного из школы в 12 лет, ставшего самым переводимым французским философом, историю хрупкого и ранимого человека, который всегда воспринимал себя в качестве «пасынка» французского Университета. Это значит воскресить очень разные миры: Алжир до получения независимости, микрокосмос Высшей нормальной школы, структуралистское созвездие, бурный период после 1968 года. Это значит вспомнить об исключительном многообразии дружеских отношений с известными писателями и философами, среди которых Луи Альтюссер и Морис Бланшо, Жан Жене и Элен Сиксу, Эммануэль Левинас и Жан-Люк Нанси. Это значит вспомнить о многочисленных фундаментальных, острых, а порой и жестких дискуссиях с такими мыслителями, как Клод Леви-Стросс, Мишель Фуко, Жак Лакан, Джон Р. Серл и Юрген Хабермас, а также многие истории, которые не ограничиваются академическими кругами (самые известные из них связаны с Хайдеггером и Полем де Маном). Это значит проследить цепочку смелых политических выступлений – за Нельсона Манделу, «нелегалов» или же гей-браки. Наконец, это значит рассказать о судьбе понятия деконструкции и его необычайном влиянии, распространившемся далеко за пределы философского мира: на литературоведение, архитектуру, право, теологию, феминизм, queer studies и postcolonial studies.

Естественно, для реализации этого проекта я попытался как можно более внимательно прочитать (или перечитать) работы, объем и разнообразие которых хорошо известны: 24 опубликованные книги и бесчисленные тексты и интервью, не собранные в отдельные издания. Я, насколько сумел, изучил и дополнительную литературу. Но прежде всего я опирался на значительные архивы, оставленные Деррида, а также на встречи со свидетелями, которых было около ста человек.

Для автора «Бумаго-машины» архив был подлинной страстью и темой постоянных размышлений. Но также это была вполне конкретная реалия. В одном из своих последних публичных выступлений Деррида заявил: «Я никогда ничего не терял и не уничтожал. Даже самые мелкие записки… которые Бурдье или Балибар оставляли на моей двери… у меня осталось все. Самые важные и на первый взгляд самые малозначительные вещи»[8]. Деррида хотел, чтобы эти документы были доступны для исследований, поясняя это желание так:

Большой фантазм… состоит в том, что все эти бумаги, книги, тексты или дискеты уже меня пережили. Это уже свидетели. Я все время думаю об этом, о том, кто придет после моей смерти, кто, к примеру, придет взглянуть на эту книгу, которую я читал в 1953 году, и спросит: «Почему он отметил галочкой это, почему поставил там стрелку?». Меня одолевает эта переживающая меня структура каждого из этих клочков бумаги, этих следов[9].

Основная часть личных архивов собрана в двух фондах, которые я методически изучил, – в Специальной коллекции Библиотеки Лангсона в Ирвайне (Калифорния) и в Фонде Деррида в IMEC (Мемориальном институте современных изданий) в аббатстве Арденн возле Кана. Постепенно привыкнув к почерку, неразборчивость которого была известна всем близким, я, возможно, стал первым, кому довелось осознать невероятный объем документов, собранных Жаком Деррида за всю его жизнь, – школьных работ, личных записных книжек, рукописей книг, неизданных лекций и семинаров, распечаток интервью и круглых столов, статей из прессы и, конечно, переписки.

Хотя Жак Деррида тщательно сохранял самое незначительное из полученных посланий и сожалел за несколько месяцев до смерти о том единственном эпизоде, когда он уничтожил какую-то переписку[10], он лишь изредка писал черновики или делал копии собственных писем. Поэтому потребовались значительные изыскания, чтобы изучить письма, имеющие особое значение, например переписку с Луи Альтюссером, Полем Рикером, Морисом Бланшо, Мишелем Фуко, Эммануэлем Левинасом, Габриэлем Бунуром, Филиппом Соллерсом, Полем де Маном, Роже Лапортом, Жаном-Люком Нанси, Филиппом Лаку-Лабартом и Сарой Кофман. Еще более ценны некоторые письма, посланные таким друзьям молодости, как Мишель Монори и Люсьен Бьянко в годы ученичества. Другие так и не удалось найти, или они были потеряны, так же как и многочисленные письма, отправленные Деррида своим родителям.

Немаловажная подробность состоит в том, что я занимался биографией философа непосредственно после его смерти, когда мы только вступили в период, как сказал Бернар Стиглер, «возвращения (revenir) Жака Деррида». Биография, работа над которой началась в 2007 году, была опубликована в 2010 году, когда Деррида исполнилось бы 80 лет. Поэтому было бы нелепо пользоваться лишь письменными материалами, когда еще можно было пообщаться с близкими ему людьми.

Маргерит Деррида, позволив мне работать со всеми архивами, а также поспособствовав организации многих интервью, оказала мне неслыханное доверие. Важнейшую роль сыграли встречи, часто долгие и порой неоднократные, со свидетелями всех рассматриваемых в книге периодов. Мне удалось поговорить с братом, сестрой и любимой кузиной Деррида, а также со многими его одноклассниками и друзьями молодости, что позволило прояснить некоторые обстоятельства того времени, которое он однажды назвал «подростковым периодом длиной в 32 года». Я смог опросить около сотни людей, близких Деррида, – друзей, коллег, издателей, студентов и даже некоторых из его противников. Но, конечно, я не смог пообщаться со всеми возможными свидетелями, а некоторые не пожелали со мной встретиться. Биография строится также и на основе препятствий и отказов или, если угодно, сопротивления.

Нередко я ощущал головокружение от объема и сложности задачи, за которую взялся. Возможно, для осуществления такого проекта нужна была своего рода наивность или по крайней мере простодушие. Разве один из лучших комментаторов работ Деррида Джеффри Беннингтон не отклонил со всей категоричностью саму возможность биографии, достойной этого именования:

Конечно, можно дождаться того дня, когда Деррида станет предметом биографии, и тогда ничто не сможет помешать ей вписаться в традиционное русло этого жанра… Но письмо такого рода, основанное на снисходительности и присвоении, рано или поздно должно будет столкнуться с тем, что работа Деррида, несомненно, подорвала его предпосылки. Можно побиться об заклад, что одним из последних научных или квазинаучных жанров письма, которые подвергнутся деконструкции, будет жанр биографии… Можно ли придумать множественную, расслоенную биографию, а не иерархизированную, иными словами, биографию фрактальную, которая бы уклонялась от тотализующих и телеологических целей, которые всегда руководили этим жанром?[11]

7

Жак Деррида, семинар l февраля 1995 г., архивы IMEC.

8

Dialogue entre Jacques Derrida, Philippe Lacoue-Labarthe et Jean-Luc Nancy // Rue Descartes. R: PUF, 2006. n° 52. P. 96.

9

Derrida J. Entre le corps écrivant et l’écriture… (entretien avec Daniel Ferrer) // Genesis. 2001. n° 17.

10

«Я однажды уничтожил переписку. С ужасающим остервенением – я ее кромсал, но она не поддавалась, жег – никакого толка… Я уничтожил корреспонденцию, которую не должен был уничтожать, и об этом я буду жалеть всю жизнь» (Rue Descartes. n° 52. P 96). Некоторые признаки позволяют датировать это уничтожение писем концом 1960-х или началом 1970-х гг.

11

Be