Деррида

Через несколько месяцев после их второй встречи Деррида пишет Сержу Малосена о том, что он желает опубликовать Artaud le Мота вместе с репродукциями, «в основном в небольшом формате и в цвете»[1285], и правообладатель дает разрешение. В 2002 году, открыв макет книги, Серж Малосена, по его собственным словам, очень неприятно удивился примечанию, добавленному в окончательной версии, в котором Деррида специально благодарит Поль Тевенен. Малосена пишет ему, что вопреки слухам он никогда не возражал против публикации работ Арто, но стремился лишь противодействовать «ущербному изданию» неопубликованных записных книжек, которые, по его словам, были «исковерканы» Поль Тевенен. «Поскольку она в течение полувека держала рукописи у себя, она могла делать что угодно, без какого бы то ни было контроля, располагая абсолютной властью над работами, которые никогда не были доверены ей Арто». Серж Малосена, приветствуя то, что новое поколение исследователей смогло наконец заняться спокойной работой, «не подвергаясь давлению и не подпадая под абсолютную власть тех, кто присвоил себе Арто», заканчивает свое письмо более прямой критикой роли, которая была сыграна Деррида: «Моя грубая откровенность никоим образом не умаляет то уважение, которое я испытываю к вам. Я просто отмечу, что вы ставите себя в положение первосвященника памяти, безусловно освящающего того человека, который всю свою жизнь вел себя как автократ»[1286].

Это расхождение оказалось настолько глубоким и неразрешимым, что Деррида ничего не остается, как принять его к сведению. Сожалея о том, что добавленное им примечание могло ранить племянника Антонена Арто, он соглашается переделать его в верстке.

Что касается Поль Тевенен, не желая, да и не имея возможности углубляться здесь в обсуждение по существу (сделать это в письме было бы слишком сложно), я, однако, не могу отрицать то, чем я, как и многие другие, обязан ее работе, чем ей обязано мое прочтение Арто, чем я обязан той искренней дружбе, которая связывала ее со мной четверть века, особенно на протяжении (длинной) истории моих небольших работ об Арто. Вам об этом хорошо известно. Поэтому именно требованиям уважения и верности я счел себя обязанным подчиняться каждый раз, когда указывал имя Поль Тевенен в окончательной редакции своего текста. Я надеюсь, что, несмотря на немалые разногласия, вы поймете, чем был продиктован этот мой жест[1287].

Сложности в отношениях с Поль Тевенен, которые возникли у самого Деррида в период Glas, и те выпады в его адрес, которые пересказывал ему Жене, могли бы заставить его защищать ее не столь безусловно. Но, как и в случае Поля де Мана, Поль Тевенен стала неприкасаемой, когда ее не стало и когда она больше не могла защищать саму себя[1288].

Жак Деррида, столь настороженный в сфере медиа, порой попадает в другие ловушки. Крупный американский джазмен Орнетт Коулман, увлекающийся философией, давно мечтает встретиться с отцом деконструкции. Во время визита в Париж в конце июня 1997 года журнал Les Inrockuptibles организует и записывает их встречу. Беседа проходит в настолько искренних тонах, что Орнетт Коулман приглашает Деррида выступить на концерте, который он должен дать через несколько дней на джазовом фестивале в Вилетте. Деррида, соблазненный и тронутый этим предложением, тут же соглашается. За многие годы он приобрел вкус к сцене. Несмотря на предостережения Маргерит, он не понимает, насколько контекст будет отличаться от того, к которому он привык.

И вот вечером 1 июля Деррида, которого никто даже не представил, внезапно появляется на сцене перед переполненным залом, и начинает зачитывать под джаз текст, который только что написал:

Что происходит? What’s happe

Что со мной происходит, здесь, сейчас, с Орнеттом Коулманом? With you? С кем? Нужно импровизировать? Я знал, что Орнетт позовет меня этим вечером к себе, он сказал мне это, когда мы встретились на прошлой неделе и проговорили весь день. Этот шанс меня пугает, я вообще не знаю, что произойдет. Нужно импровизировать, нужно импровизировать, но хорошо, это уже урок музыки, your lesson, Орнетт, который сбивает с толку наше старое представление об импровизации, я думаю даже, что тебе случалось называть его «расистским», это старое и наивное представление об импровизации[1289].

Журналист из Le Monde под большим впечатлением: «Интонации у философа выходят совершенно музыкальными, как и слова. Саксофонист присоединяется к речи. Просто замечательно». Но текст Деррида, как обычно, слишком длинный. Вскоре начинается шум и гам. Из тысячи зрителей недовольны лишь несколько десятков, но этого достаточно, чтобы нарушить гармонию. Раздаются крики: «Достал!», «Заткнись!», «Выметайся!». Некоторые улюлюкают, другие аплодируют. Деррида, смертельно обиженный, вынужден уйти со сцены, так и не успев закончить свой текст. Сильвен Сиклье комментирует: «Чего же не хватило? Саксофонист должен был представить философа, как-то объяснить… Идея Орнетта Коулмана была, возможно, искусственной… быть может, слишком оторванной от сценария концерта»[1290].

Зато 10 дней спустя в замке Серизи-ля-Саль Деррида встречается с публикой, которая ему исключительно предана. Идея о третьей конференции, посвященной его творчеству, была предложена Эдит Эргон и Жаном Рикарду еще в 1993 году. Деррида не особенно сопротивлялся, пожелав лишь, чтобы программа была не такой «перегруженной» и «нечеловеческой», как на двух предшествующих конференциях[1291]. Руководить конференцией будет снова поручено Мари-Луиз Малле, а название будет одновременно открытое и немногое загадочное – «Автобиографическое животное».

Выступление Деррида, начавшееся 15 июля 1997 года, в день его рождения, занимает и большую часть следующего дня. «Я читал им лекцию целых 12 часов», – пишет он не без гордости своей подруге Катрин Малабу[1292]. Но на этот раз никто не против, наоборот. Поскольку у него не было времени рассмотреть то, что касается Хайдеггера, должным образом, участники даже предлагают ему сымпровизировать на эту тему в последний вечер конференции[1293].

Вопрос о животном всегда был для него «самым большим, самым важным вопросом». Перечитывая свои работы в этом ракурсе, он заверяет, что «брался за него тысячу раз, как напрямую, так и косвенно, через прочтение всех философов», которыми занимался[1294]. Но в своем выступлении в Серизи «Животное, которое, стало быть, я есть»[1295], он вначале рассматривает его под вполне конкретным углом зрения, отправляясь от личного опыта:

Я часто спрашиваю себя, меня, чтобы просто увидеть, кто я есть – и кто я есть в тот момент, когда мне трудно, да, мне трудно преодолеть стеснение, если я оказался нагим перед взглядом какого-то животного, например на глазах у кота.

Откуда эта трудность?

Мне трудно подавить стремление устыдиться. Трудно задавить в себе протест против непристойности. Против неприличия, которое может состоять в том, что ты оказался голым, с открытыми половыми органами, нагишом, перед котом, который смотрит на вас, не шевелясь, просто видя. Неприличие одного животного перед другим животным, а потому, можно сказать, своего рода живонеприличие (animalséancè): особый опыт, единичный и несравненный опыт такого неприличия, состоящий в том, что показываешься поистине нагим перед неотступным взглядом животного, благожелательным или безжалостным, удивленным или признательным. Взглядом видящего, визионера или сверхпроницательного слепца. Словно бы я тогда стыдился того, что оказался голым перед котом, но также стыдился за стыд…

Я должен сразу же уточнить, что кот, о котором я говорю, – это реальный кот, собственно, поверьте, котик. Это не фигура кота. Он тихо входит в комнату не для того, чтобы стать аллегорией всех котов на земле, кошачьих, которые шествуют по мифологиям и религиям, по литературе и басням[1296].

1285

Письмо Деррида Сержу Малосена, 14 марта 1998 г.

1286

Письмо Сержа Малосена Деррида, 8 февраля 2,002, г.

1287

Письмо Деррида Сержу Малосена, 16 февраля 2002 г.

1288

У дела Арто будет еще один поворот уже в последние недели жизни Деррида, когда выйдет большой том работ Арто в коллекции Quarto. Это издание было составлено Эвелин Гроссман, она же написала предисловие и примечания к этой антологии. Тесно общаясь с Деррида в предыдущие годы, она взяла у него несколько интервью и выступила редактором номера журнала «Europe», ему посвященного; они даже начали вместе думать об отдельном томе Quarto, который был бы посвящен его творчеству. Но 14 сентября 2004 г. Деррида, когда он был уже в больнице, отправляет Морису Надо факс, который должен был быть опубликован в La Quinzaine littéraire. Этот документ, отпечатанный на машинке каким-то третьим лицом, включает многочисленные исправления от руки:

«Дорогой Морис Надо / Когда я посвятил Artaud le Мота памяти моего друга Поль Тевенен, дело было не только в том, чтобы признать личный долг. Мне было важно отдать дань уважения той, кто, как всем известно, почти всю свою жизнь потратила на изучение, расшифровку и издание работ Арто. Господину Галлимару первому об этом известно. / И вот сегодня я узнаю, впервые прочитав текст и крайне удивившись, что в издании произведений Арто в Quarto было сделано все (можно привести тысячу примеров), чтобы стереть имя, работу и даже замечательные портреты Поль Тевенен. Я предполагаю, что эта беспримерная несправедливость стала делом рук племянника Арто, ненависть которого к Поль Тевенен хорошо известна… / Я убежден в том, что не я один буду просить г-на Антуана Галлимара принести объяснения и, главное, исправить столь печальную, столь вопиющую несправедливость».

Эвелин Гроссман, глубоко уязвленная этой критикой ее работы, отвечает в интервью, которое будет опубликовано в La Quinzaine крайне неудачно – 16 октября 2004 г., через несколько дней после смерти Деррида. В нем она, в частности, заявляет: «Не желая ни в малейшей мере вступать в полемику (тем более с Жаком Деррида, о дружбе которого с Поль Тевенен и верности ей мне хорошо известно), я не могу не отметить, что в этой истории отношения Поль Тевенен к творчеству Антонена Арто слишком много страстей (в христианском смысле этого термина…), жертвенности и святости. Не то чтобы я отрицала необходимость страсти… Но, с моей точки зрения, это никоим образом не означает, что читатель должен ограничиваться этим непосредственным, эпидермическим прилипанием к творчеству, этой слепой идентификацией с Арто».

1289

Derrida у. Joue – le prénom // Les Inrockuptibles. 1997. n° 115. P. 41. Также в этом номере опубликована распечатка диалога между Орнеттом Коулманом и Жаком Деррида вместе со статьей Твери Жусса, в которой пересказывается инцидент, произошедший в Вилетте.

1290

Le Monde, 3 juillet 1997.

1291

Письмо Деррида Эдит Эргон, g мая 1993 г.

1292

Письмо Деррида Катрин Малабу, 18 августа 1997 г.

1293

Интервью с Мари-Луиз Малле.

1294

Derrida J. L’animal que donc je suis. P.: Galilée, 2006. P. 57.

1295

Благодаря игре слов в оригинале его можно перевести и как «Животное, за которым я следую». – Примеч. пер.

1296

Ibid. Р. 18–20.