Страница 35 из 36
Ответом ему была прорвавшаяся откуда-то со всех сторон потрясающая по своей силе волна смертельной ненависти и дикого страха. Противник словно потерял самообладание, перестал прятаться, осознав свою обреченность и повинуясь вспышке нечеловеческой злобы, готов был уничтожить Илью и всех ему подобных, всех, кто попадется, сейчас, немедленно, столько, сколько он успеет убить, убить, убить...
Большакова всегда было очень легко напугать по причине впечатлительности натуры. Но при этом каждый раз срабатывала парадоксальная реакция: он зверел от страха. «Не будите во мне зверя, особенно зайца», — любил он повторять старую шутку. Так случилось и в этот раз. Обрушившийся на него поток чужой ненависти не подавил его, а вызвал в нем лавину собственного бешенства. Ему чудилось, что он нащупал где-то в пространстве над собой адресата — ему-то он и отправил услужливо подсказанное памятью семиэтажное флотское ахмеровское ругательство, запечатленное в астоме со всей силой и яркостью большаковского воображения. Было там и про сексуальные наклонности самого адресата, и про чрево, его породившее, и про более далеких предков... Там всё было. В обычном своём состоянии Илья даже не пытался представить его зрительно во всей полноте. Стеснялся. А сейчас выдал, как говорится, от души.
Неожиданно битва волн прекратилась. Затихли убийственные колебания. Илья не стал гадать о причине, забрался на перила и, ухватившись за стальные прутья лестничного ограждения верхнего этажа, быстро подтянулся, — и очутился на третьем, затем на четвертом этаже.
Бегом по ступенькам он не смог бы подняться быстрее. Перевалившись через перила четвертого этажа, он встал на ноги и попытался сориентироваться.
Чувство — седьмое, восьмое — сколько их ещё было у Ильи? — говорило ему, что Ларькин находится в комнате за второй дверью налево. Но дверь была заперта, а Виталий... Виталий был мертв. Его сознание угасло, как светло-зелёная точка на экране выключенного осциллографа.
Все пошло прахом. Он не успел. Он всё-таки не успел, хотя был так близок к победе. Неужели все было напрасно? Илью охватило знакомое чувство — бессильная горечь от того, что жизнь — всё-таки не такая игра, которую можно переиграть...
За спиной, у самого затылка Ильи раздалось тихое шипение. Видимо, от отчаяния у него помутился разум, потому что ему вдруг показалось, что он стремительно вываливается куда-то, прочь из своей реальности... но куда?
— Небольшая поправка, — произнес чей-то тихий, не самый приятный голос. Интонации сильно напоминали Лесника, но это был не он. — Ты вполне можешь довести этот вариант до победного конца. Малыш, ты же почти всё прошел — а в эндшпиле сплоховал. Нервишки слабоваты... Своё сердце запускать ты можешь, в чужой мозг возбуждающий импульс посылать умеешь... Уловил?
— Уловил, — ошарашенно произнес Илья, поняв, наконец, что обратившийся к нему голос принадлежит ему самому.
Секунду, от силы полторы, в сознании Большакова сосуществовали два «Я», похожих, но разных. Различие было хотя бы в том, что один из них был Бессмертным. Он напомнил смертному Илье те центры мозга, которые нужно было активизировать, чтобы Ларькин быстрее очнулся. Затем кто-то из них — а может, оба сразу, синхронным усилием, — запустил сердце Виталия. После этого за затылком старлея раздалось тихое шипение, и смертный Большаков остался один. Но он помнил всё, что успел узнать за эту мимолетную секунду сосуществования двух его «Я», связанных тысячами подсознательных и десятками сознательных каналов...
«Реальность дискретна, малыш, также, как пространство и время...»
«Хакер — он всегда хакер...»
«Ох, и вставят мне Бесы, когда узнают...»
«Хотелось немного подправить этот файл...»
«Ты уж дожми этот вариант, ладно?»
«Главное — чтобы ты меня не осуждал...»
— Что ты, старик, какое тут осуждение... Да я же лох по сравнению с тобой, — пробормотал Илья — и обнаружил, что разговаривает сам с собой в пустом коридоре. Он узнал его: это был Илья-логик, который, оказывается, в ином раскладе совладал с собой, просчитал варианты, остался — и прошел все ступени посвящения, чтобы воспользоваться громадными возможностями Бессмертных и подстраховать его, дурака. В памяти мелькнули картины нескольких уходящих в невообразимую даль жизней, сообщающихся между собой, переплетенных — и надо всем этим морем реальностей свободно парил Бессмертный Илья Большаков. А может быть, это было временное помрачение рассудка, и протянувший руку из параллельного пространства «альтер эго» ему только пригрезился? В любом случае нужно было доводить дело до конца, «дожимать вариант».
— Виталик! Ларькин, ты жив?! — заорал Большаков.
Ему пришлось крикнуть ещё раз, прежде чем он услышал слабый отклик. Но капитан был жив и быстро приходил в сознание.
— Ты цел? — крикнул Большаков.
— Да. — Илья из-за стены чувствовал, как возвращаются к Виталию силы и способность ориентироваться в обстановке. — Я хотел выбить стекло и выпрыгнуть, но они здесь бронированные, что ли...
— Ломай дверь к чертовой матери, она деревянная! — закричал Илья. Ему казалось, что в себя приходит не только Виталий, но и их невидимый противник.
Секунда тишины, негромкие ускоряющиеся шаги, затем страшный удар, треск ломаемого дерева — и дверь отлетела в сторону. Замок был усилен металлическими полосами вдоль края двери, но шурупы, которыми эти полосы крепились к дереву, не удержались в гнездах. Полувывернутый замок остался болтаться на каких-то щепочках. Девяносто шесть ларькинских килограммов вылетели в коридор, капитан выставил вниз ногу, подстраховался руками и мягко приземлился. Через долю секунды он был уже на ногах. Тело Виталия было натренированным орудием убийства себе подобных, и будь его противником человек или даже несколько людей, им бы не поздоровилось. Но его противником был не человек.
Ларькин вопросительно посмотрел на Илью.
— Бежим! — крикнул тот и помчался по коридору. Ему почему-то не хотелось отступать по полуразрушенной лестнице. Ну совершенно не хотелось. Подойти близко было противно даже и думать.
Все выходившие в этот коридор двери были на замке. Илья присмотрел одну, показавшуюся ему не очень прочной, и попытался её открыть. Так и есть: заперто.
— Сюда! — приказал он подбежавшему Виталию и отпрыгнул в сторону.
Двумя мощными ударами ноги по выступавшему над поверхностью дерева гнезду для ключа капитан расшатал и этот замок, а затем рванул на себя дверь. Она с треском распахнулась, и грасовцы забежали в маленькую комнатку, заваленную старой изломанной мебелью. Уже невозможно было сказать, как это помещение использовалось раньше. Окна комнаты выходили во двор.
— Бронированные, говоришь? А ну-ка, проверим! — Илья решительно бросился к окну, на бегу подхватив один из поломанных стульев. Он ловко вскинул громоздкую, потемневшую от времени деревяшку над головой и остановился, метнув её вперед. Стул, продолжая движение, пробил оба стекла, потерял накопленную инерцию, упал отвесно вниз, задержался ненадолго на карнизе и тихонько опрокинулся во двор. Ларькин и Большаков подбежали к окну, выбили локтями и ногами оставшиеся осколки.
Снег во дворе, как назло, уже убрали, на сугроб рассчитывать не приходилось. В нескольких шагах от стены рос старый вяз. Многие ветки у него были отпилены, но под углом к стене в их сторону протянулась одна, на вид подходящая.
— Далековато, — с сомнением посмотрел на программиста Виталий. — Прыгай!
— Ты первый.
— Ладно, я буду тебя ловить.
— Пошёл ты на фиг, смотри не вздумай! Я как-нибудь сам — а то здесь останусь!
— Тогда прыгай первый! — разозлился капитан. Он хорошо знал, каким упрямым и вредным иногда бывает Большаков. Чего доброго, действительно здесь останется.
Илья сел на карниз, уперся ногами в стену и, скользнув вниз, изо всех сил оттолкнулся ими, пытаясь допрыгнуть до ветки. Ему не хватило до цели сантиметров пятнадцать. Цепляясь за ломающиеся мелкие веточки и одновременно пытаясь прикрыть от их хлестких ударов лицо, Илья пролетел сквозь хрупкое кружево тонких прутиков и рухнул на утоптанный заледенелый снег. Он приземлился на ноги, сложился от удара оземь в три погибели, упал и перекатился на бок.