Поживем - увидим

Филип. «Мы будем танцевать, и пусть кипит веселье!»[10] Уильям!

Официант. Да, сэр?

Филип. Не можете ли вы достать парочку домино и картонных носов для моего отца и мистера Мак-Комаса?

Мак-Комас. Ни в коем случае. Я протестую.

Крэмптон. Отчего же? Что нам сделается, Мак-Комас? Попробуем один разок. Не будем портить игл праздника!

Мак-Комас. Крэмптон, я ошибся в вас. (Ядовито.) Скандалисты всегда оказываются трусами. (Мрачно направляется к двери в парк.)

Крэмптон (следуя за ним). Ну, ничего! Надо же их когда-нибудь и побаловать. Официант, вы можете раздобыть нам какой-нибудь наряд?

Официант. Сию минуту, сэр. (Опережает их на пути к стеклянной двери, затем сторонится, чтобы пропустить их вперед.) Пожалуйте, сэр. Значит, два домино и два носа, сэр?

Мак-Комас (сердито, проходя в дверь). Я желаю сохранить свой собственный нос.

Официант (обходительно). Конечно, сэр! Картонный нос будет сидеть на нем как нельзя лучше, сэр: он очень просторный, сэр, весьма просторный. (Выходит вслед за Мак-Комасом.)

Крэмптон (повернувшись в дверях, обращается к Филипу, стараясь придать своему голосу отцовскую непринужденность). Идем, мой мальчик, идем! (Выходит.)

Филип (весело, следуя за ним). Иду, папочка! (Останавливается на пороге, глядит вслед Крэмптону, затем делает пируэт, согнув прутик над головой в виде нимба; понизив голос, к миссис Клэндон и Глории.) Вы оценили сию трогательную сцену? (Исчезает.)

Миссис Клэндон (оставшись наедине с Глорией). Интересно, почему мистер Валентайн так внезапно ушел?

Глория (капризно). Не знаю. Впрочем… знаю. Пойдем посмотрим на танцы.

Идут к двери в парк, навстречу им входит из парка Валентайн; он шагает быстро, с мрачной решимостью на лице;

Валентайн (сухо). Извините; я думал, все разошлись. Глория (придирчиво). Зачем же вы тогда вернулись сюда? Валентайн. Я вернулся оттого, что у меня нет ни гроша. Для того чтобы выйти тем ходом, нужно заплатить пять шиллингов за билет.

Миссис Клэндон. Вы чем-то расстроены, мистер Валентайн?

Глория. Не обращай на него внимания, мама. Он просто хочет лишний раз оскорбить меня, вот и все.

Миссис Клэндон (ей трудно поверить, чтобы ее Глория умышленно провоцировала пошлую перебранку). Глория!

Валентайн. Миссис Клэндон, вы находите что-нибудь оскорбительное в моих словах или поступках?

Глория. Вы меня смертельно оскорбили. Вы дали понять, что мое прошлое походит на ваше.

Валентайн. Ничего подобного. Я убежден, что по сравнению с вами я просто святой.

Миссис Клэндон (возмущенная до глубины души). Мистер Валентайн!

Валентайн. А что прикажете мне думать, когда я узнаю, что мисс Клэндон говорила другим те же слова, что и мне? Пять поклонников до меня, не говоря о безобидном морском офицере сверх программы! Ах, это ужасно!

Миссис Клэндон. Но, мистер Валентайн, ведь дети пошутили! Неужели вы можете относиться к этим романам всерьез?

Валентайн. Для вас они несерьезны, да, верно, и для нее тоже. Но я-то знаю, что должны были чувствовать сами мужчины. (Входит в раж.) Подумали ли вы о разбитых жизнях, о браках, заключенных с отчаянья, о самоубийствах, о… о… о…

Глория (презрительно перебивая его). Мама, это какой-то сентиментальный идиот и больше ничего. (Шествует к камину.)

Миссис Клэндон (ужаснувшись), Глория, дорогая моя, ведь мистер Валентайн может обидеться.

Валентайн. ‘Нет, я не сентиментальный идиот. Я теперь навеки излечился от сантиментов. (Сердито отворачивается.)

Миссис Клэндон. Мистер Валентайн, я должна просить вашего снисхождения. Ведь прежде чем приобрести манеры, приличные свободным людям, женщине приходится отвыкать от мнимо хороших манер, которые она усвоила в рабстве. Не подумайте, что Глория вульгарна на самом деле.

Глория изумленно поворачивается к ней.

Глория. Мама! Ты еще перед ним извиняешься за меня!

Миссис Клэндон. Друг мой, кроме достоинств, присущих молодости, ты обладаешь еще и некоторыми ее недостатками. К тому же мистер Валентайн как будто придерживается традиционного взгляда на свой пол, и поэтому вряд ли ему особенно приятно, когда его называют идиотом. Однако не мешало бы нам взглянуть на Долли. (Направляется к двери в парк.)

Глория. Иди одна, мама. Мне надо поговорить с мистером Валентайном наедине.

Миссис Клэндон (растерявшись от неожиданности, с укором). Дорогая моя! (Спохватившись.) Впрочем, извини. Раз тебе это нужно, оставайся, конечно. (Выходит.)

Валентайн. Как жаль, что ваша мать не вдова! Она стоит полдюжины таких, как вы.

Глория. За все время это первый раз, что вы сказали путное слово.

Валентайн. А, бросьте! Говорите скорее, что вам нужно, и отпустите меня.

Глория. Я хочу сказать лишь вот что: сегодня вы на какой- то один момент заставили меня опуститься до вашего уровня. Но неужели вы не понимаете, что если бы такое со мной когда-нибудь уже случалось, я бы знала, как уберечься, была бы начеку, знала бы о своей проклятой слабости?

Валентайн (с жаром напускается на нее). Не смейте говорить об этом в таком тоне! Мне ни до чего нет дела, кроме того, что вам угодно называть вашей слабостью! Вы думали, что вы в полной безопасности, да? Что вас спасут ваши передовые идеи? Ну, а мне, видите ли, пришло в голову поразвлечься: подошел и без особого труда с этими вашими идеями разделался.

Глория (дерзко, поняв, что он теперь в ее руках). Скажите на милость!

Валентайн. Вы спросите, зачем мне это понадобилось? Меня увлекла мысль разбудить ваше сердце, расшевелить вашу душу. Почему эта мысль меня увлекла? Потому что природа, с которой я вздумал было шутки шутить, не захотела шутить со мной. В решительную минуту чье сердце проснулось? Чья душа расшевелилась? Кто был задет за живое? Мое сердце, моя душа, я сам! Я не помнил себя от блаженства! А вы? Вы почувствовали себя оскорбленной, шокированной — и только. Вы всего-навсего обыкновенная барышня, — такая обыкновенная, что никогда бы не позволили каким-нибудь безобидным морским офицерам того, что позволили мне. Вот и все. Не стану утруждать вас светскими извинениями. Прощайте. (Решительно направляется к двери.)

Глория. Стойте!

Он задерживается.

Ах, поймете ли вы меня, если я вам скажу правду? Не примете ли вы это за кокетство?

Валентайн. Вздор! Как будто я не знаю, что вы собираетесь сказать! Вы не считаете себя обыкновенной и хотите сказать, что я был прав,—у вас есть душа. Что ж, вам приятно так думать. Она отворачивается.

Ну, хорошо, я допускаю, что вы не совсем обыкновенная девушка, — вы умная девушка!

Глория подавляет гневный возглас и делает шаг вперед. Но вас еще не разбудили. Вы ничего не чувствовали, да и сейчас не чувствуете. Это моя трагедия, а не ваша. Прощайте! (Поворачивается к двери. Она смотрит на него; мысль, что он может выскользнуть у нее из рук, повергает ее в ужас. Готовясь уже открыть дверь, он оборачивается и протягивает ей руку.) Расстанемся друзьями?

Глория (испытывая огромное облегчение, но тотчас демонстративно поворачиваясь к нему спиной). Прощайте. Надеюсь, вы скоро оправитесь от раны.

Валентайн (пораженный радостным открытием, что хозяин положения все же он, а не она). Я-то оправлюсь. Подобные раны скорее полезны, нежели вредны. В конце концов у меня остается моя собственная Глория.

Глория (резко оборачивается к нему). Это какая же такая ваша Глория?

Валентайн. Глория, созданная моим воображением.

Глория (гордо). Ну и берегите себе свою Глорию, свою выдуманную Глорию! (Чувство, однако, начинает брать верх над гордостью.) Настоящая же Глория, та Глория, которая была оскорблена, застигнута врасплох, которая была в ужасе — да, да, это сущая правда! — которая чуть с ума не сошла от стыда, когда почувствовала, что теряет всякую власть над собой при первом же столкновении с… с… с… (Кровь приливает к ее щекам. Она закрывает лицо левой рукой, правой же опирается на его левое плечо.)

10

Стр. 619. «Мы будем танцевать, и пусть кипит веселье» — строка из поэмы Байрона «Чайльд Гарольд» (песнь III, 22).