ГРАС. Цикл

Ирина прикидывала, хватит ли у нее сейчас сил выключить этого придурка простым и действенным ударом сбоку в основание черепа. А потом отвязать Рената, поставить вдвоем хоть какой-нибудь порядочный астом и сделать отсюда ноги. А потом вернуться и разнести всю эту халабуду с ползающими по болотам осинами вдребезги.

И тут же, словно бы в ответ на ее мысли, на пригорке показались четыре волка. Четыре крупных матерых зверя о лобастыми тяжелыми головами и неприятно тлеющими из-под надбровных дуг непроницаемыми угольками глаз. В астоме ее захлестнуло густой волной неприязни и подозрительности, и еще какого-то, на омерзение и физическое отторжение похожего чувства, источником которого явно были не сами звери. Причем источник этот приближался. А потом обнаружился и сам и оказался невысокой худенькой черноволосой девочкой с пронзительно-серыми глазами.

— Это, так сказать, почетный эскорт, — обернулся к ней Колесник. — Для вашей и нашей безопасности. А то вдруг вам, несмотря на упадок сил, придет в голову меня убить. Вдруг вы помимо неведомых мне — пока! — психотических техник владеете еще и всякими разными мерзкими приемами убийства себе подобных голыми руками. Так вот, предупреждаю, эта четверка — проверенные бойцы. И если вы только дернетесь лишний раз не так, как вам положено дергаться, если вы, не дай бог, попытаетесь поднять на меня руку или, скажем, ногу — прошу прощения за не слишком удачный каламбур: слишком много, видите ли, общаюсь о четвероногими нашими братьями, — то вы рискуете остаться без руки. Или без ноги. А с медикаментами у нас тут беда. И заражение крови вам, вероятнее всего, гарантировано. Чтобы смерть в таком случае не казалась вам слишком легкой.

— Ладно, — сказала Ирина, — воля ваша. Я, собственно, ногами едва шевелю, куда мне кулаками махать.

Проговаривая фразы, она параллельно пыталась прощупать, чем забита голова у этой девочки. Колесниковского туману там было, хоть отбавляй. А то, что попадалось на относительно чистых участках, не оставляло практически никакой надежды зацепиться. Боль, задавленное и старательно вытесненное из памяти страдание, переросшее, очевидно со временем в озлобленность и в культ силы. И в качестве доминирующего мотива — стайные рефлексы. Да, именно так. Именно на этом, дочеловеческом уровне, рефлексы. Н-да, нечего сказать, умеет Колесник подбирать себе кадры, нужно отдать ему должное. И оч-чень здорово их потом обрабатывает. Дрессировщиком бы вам в цирке работать с такими-то талантами, а вы вон куда подались — в биолектические диктаторы.

— Ну так вот, — Колесник глядел на Ирину водянисто-серыми глазками и улыбался одними уголками тонких губ. — Я не знаю, что у вас на уме — не могу пробиться, черный ящик. Хорошая у вас защита. Но что бы там ни было, процесс уже запущен. Сейчас под спиной у вашего приятеля, а также и под другими частями его потенциально многострадального тела, прорастает три десятка побегов рогоза. Они только с виду кажутся ломкими и хрупкими. Зато пробивная сила у них такая, что бетон вскроют. Наша селекция. Рекомендую. А кроме них к поверхности примерно в тех местах, где у человека находятся основные болевые центры, пробивается полтора десятка корней нашей старой подружки осины. Расти они станут не слишком быстро. По сантиметру, по полтора сантиметра в сутки. Мы могли бы, конечно, сделать так, чтобы это было быстрее, но тогда он слишком быстро умрет. От потери крови. Мы постараемся свести потерю крови к минимуму. Так, чтобы отверстия не затрагивали основных, жизненно важных сосудов. А там, где это возможно, корни и вовсе станут проникать в тело вашего друга через естественные отверстия. Только расти они станут заметно быстрее. Пять сантиметров в сутки. Семь. А то и десять. Смею вас уверить, мучиться он будет страшно. А вы тем временем будете учить меня вашим супертехникам. Под бдительным присмотром нашего эскорта. На всякий случай. Если успеете вспомнить все, что знаете и вбить в мою не слишком понятливую старую голову, то у вас есть шанс снять вашего приятеля с этого экспериментального поля. Если нет — что ж. Тогда после того, как он перестанет сперва кричать, потом стонать, а потом и дышать — очередь ваша. Решайте. Я вас не тороплю. До следующего утра у вас есть время. Но только вспоминайте иногда, что мои девочки уже отдали росткам и корешкам соответствующие команды. И те уже принялись отрабатывать программу. Ночью он очнется. И почувствует, что кроме пары чувствительных укусов и ушибов — он, видите ли, в отличие от вас, и в бессознательном состоянии пытался сопротивляться, пришлось его слегка поучить, — у него есть еще около полусотни очагов болевых ощущений. А утром мы придем сюда снова.

Колесник повернулся к Ирине спиной и не спеша пошел вглубь острова. Девочка и волки остались.

До ночи Ирину никто не беспокоил. Ночью ее препроводили в ту же землянку и заперли дверь. Где-то ближе к полуночи караул у землянки, очевидно сменился. Сопровождающая сероглазую девочку волна отторжения и ненависти сменилась на что-то непонятное, но куда более приемлемое, и Ирина, успокоившись и перенастроив собственный эмоциональный фон, уже совсем было собралась приказать душе сбросить с себя все нужное и ненужное и просто отключиться, поспать перед завтрашним испытанием, покопить силы — и вдруг какая-то незначащая малость в тихо сочившемся извне поле сменившегося караульщика, ласково и привычно перетекающем в простенькие и незамысловатые поля его четвероногих помощников, подбросила Ирину на ее неуютном деревянном топчане. Витек! Валькирию с волками сменил Витек!

Ирина собралась с силами и послала наружу простой и внятный эмоциональный импульс, основанный на том теплом чувстве, которым она «оттаивала» мальчика в спецназовском лагере у Волока. И удивилась, когда пришел ответ: не менее простой и не менее внятный. Витек не умел говорить на астоме, но для того чтобы понять смысл его послания, это и не требовалось. Он знает, что она здесь. Он не хочет, чтобы ей причиняли боль. Он хочет ей помочь. И единственное, о чем он ее просит — это подождать, не торопиться.

Часа через два дверь отворили снаружи. Темно было — хоть глаз коли, что снаружи, что внутри, но Ирина поняла, что на пороге стоит Витек.

— Вы не спите? — шепотом спросил он.

— Нет, конечно. Что ты придумал?

— Я хочу вас отсюда вывести. И сам уйду.

— У меня еще напарник, на берегу.

— Да, знаю. В общем-то, я из-за него и решился. Из-за того, как Колесник с ним... Если он сейчас так, то что будет, если он и в самом деле — ну, выполнит все то, что обещает. Это же будет похуже фашизма.

— Ну слава богу, протрезвел.

— Да уж. Протрезвел. До сих пор голова болит.

— А почему нужно было ждать?

— Колесник затевает что-то. Большое. Не то на утро, не то чуть позже — не знаю. Но вечером пришли другие группы, с других баз. С украинской стороны, и еще откуда-то. Кажется, тоже с нашей стороны, только с запада.

Много. И людей немало, а животных просто уйма. Они пока все успокоились — время и прошло. Тем более, сейчас уходить лучше. Луна взойдет через час, не раньше.

— Хорошо. А как мы в темноте найдем дорогу через болота?

— Найдем. Я же не один ухожу.

Он обернулся и подтолкнул в землянку довольно большого пса.

— Это Князь. То есть это тоже я. Как бы мое собачье тело. Все, что будет видеть и чуять Князь, я тоже буду видеть и чуять. Так что с дороги мы не собьемся.

— Это замечательно. Спасибо тебе. Тогда план такой: отвязываем Рената — кстати, может так случиться, что его придется нести на себе — и пытаемся дойти до прежнего спецназовского лагеря. Там уже должен быть наш человек. Виталий, ты его помнишь. А уже там будем решать, что делать дальше. Виталий, я и ты. И Ренат, если он, конечно, будет в состоянии что-нибудь решать.

— Хорошо.

Они вышли в темноте на берег. У Витька с собой оказался нож, которым они и перерезали стягивающие Рената веревки. Спина у того была уже вся в крови, но, вопреки уверениям Колесника, он по-прежнему был без сознания. По крайней мере, до тех пор, пока они не начали поднимать его на ноги. Значит, подумала Ирина, он должен был очнуться уже под утро. Когда побеги уже как следует в него вопьются. Ну сволочь, доберусь я до тебя.